Я родился и вырос в Люберцах. Это мне помогало и помогает до сих пор. Хотя я уже немолодой человек, но знаю: если возникнут трудности и непонимание, нужно деликатно сообщить, что я из Люберец, и это поможет. Потому что город уважают и его жителей побаиваются. Более трёх с половиной десятилетий назад наш в общем-то тихий и спокойный город прогремел во всесоюзных новостях как колыбель «движения люберов» и этим запомнился. В общем, мы были не менее известны, чем Казань, и точно заслуживаем если не сериала, то хотя бы текста. Заодно и разберёмся: что же там было, в позднем СССР?
КУЛЬТУРИЗМ, или «Соблюдай культуру тела. Тело – в дело»
Всем известно, что люберá – это агрессивные парни из подмосковного города Люберцы, которые в конце 1980-х годов совершали набеги на Москву с целью бить тогдашних неформалов.
Когда расспрашиваешь бывших люберóв о движении, оказывается, что они помнят его совсем иначе, чем их «не люберецкие» ровесники. Разговор происходит примерно такой: «Ты был любером?» – «Да, конечно». – «Расскажи». – «Занимались спортом, оборудовали в подвале качалку, достали на заводе блины, сделали штангу». – «Расскажи, как били неформалов». – «Каких ещё неформалов??» То есть для всех любера – это агрессивные парни, которые рыщут в поисках «идеологически чуждых» хиппи и панков, а для самих люберов – эта история совсем не про драки, а про спорт.
И действительно, основой для объединения молодёжи в Люберцах стал спорт. В те времена среди парней как-то было модно заниматься спортом, этому способствовала и база «Спартака», существовавшая в городе. Особенный интерес проявился к культуризму. Строго говоря, культуризм не очень поощрялся советскими спортивными руководителями. Считалось, что занятия спортом должны способствовать усовершенствованию практически полезных навыков, связанных с трудом и обороной, а культуризм с этой точки зрения выглядел как бесполезное баловство, показуха буржуазных бездельников. Но молодой энтузиазм взял своё – парни хотели накачивать красивое тело и прилагали к этому все усилия. Так возник ключевой локус будущего движения – качалка.
В холодном климате России общаться на свежем воздухе удобно не всегда, поэтому молодёжь стремится найти для своих занятий крышу над головой. В советских условиях такой «молодежной территорией» стали подвалы – они были в большинстве многоэтажных домов и обычно находились в распоряжении ЖЭКов (в те времена – ЖКО). Обращались к коммунальщикам, иногда заручаясь поддержкой местных комсомольских или профсоюзных работников; ставили свои двери, делали ремонт, доставали оборудование и спортинвентарь, вешали грушу, приносили из дома мебель.
Анатолий Евгеньевич Клюйков, один из первых люберецких культуристов, так рассказывал о начале движения: «Вот завод “Монтажавтоматика” знаете в Панках? Вот мы там качалку организовали в актовом зале. С завода выделяются всегда средства на спортинвентарь – вот в конце года купили… Две штанги купили, гири, гантели. Помост сделали там, в актовом зале. Вот уголок себе отделили – там начинали качаться. Потом чего – в актовом зале не очень. Мы стали искать подвал. Дом 7 А по улице Мира – вот первый подвал. Это дом ведомственный, от “Монтажавтоматики”. Перенесли туда спортинвентарь – там уже качались. Эта качалка, пожалуй, была первой, и переехали мы туда в 68-м году. Потом культуризм стал распространяться как эпидемия. Когда я в 70-м году пришёл из армии, было уже семь-восемь качалок, даже побольше… Появились за два года, пока я служил…».
В качалке на стадионе «Торпедо», 1974 год. Анатолий Клюйков (слева) и Николай Цыбин. Фото: из архива А. Клюйкова
Открытое первенство Люберецкого района, 1985 год, Лыткарино. Слева направо: Сергей Потапов, Игорь Фандеев, неизвестный из города Железнодорожный, Анатолий Клюйков, Михаил (фамилия неизвестна). Фото: из архива А. КлюйковаСпортивный инвентарь мог в частном порядке изготовляться на люберецких заводах, например, на Заводе сельскохозяйственного машиностроения имени А. Ухтомского. Или же он там воровался. Про одного качка рассказывали, что, вынося очередной блин через проходную своего завода, он нарочито помахивал сумкой, чтобы показать вахтёрам, какая она лёгкая. Вообще подобные ситуации порой давали примеры взаимопонимания между юными спортсменами и взрослыми дядьками. Например, бывали случаи, когда инвентарь бесплатно изготовляли старшие родственники. А однажды в 1982 году, когда мой друг проник на завод с целью украсть блины для штанги и момент похищения уже состоялся, подошёл рабочий и сказал необработанные блины оставить, а взять вон там вот, хорошие, окрашенные. Позднесоветское общество дефицита способствовало такой взаимопомощи.
Как уже говорилось, иногда с закупкой помогал местный профсоюз, но большей частью справлялись самостоятельно. Согласно легендам, в качестве штанги использовался даже лом с загнутыми концами, вдетыми в вагонные колеса. Чтобы при низких подвальных потолках обеспечить полноценное движение по вертикали, могли выкапывать в полу ямы. Было и воровство инвентаря из люберецких качалок; точно знаю случаи, когда этим промышляли любители культуризма из Москвы.
Культуризм – занятие громкое, грохот металла слышен далеко, поэтому забота о тишине была важной частью спортивных занятий. Для качалок старались выбирать подвалы домов, на первых этажах которых располагались организации (детские сады, магазины, жилищные конторы). Самостоятельно делали звукоизоляцию. Существовал запрет на занятия поздно вечером. В качалке могли пить пиво (оно способствует росту мышечной массы), но строго следили, чтобы не оставалось ни бутылок, ни пробок, потому что проверяющий из ЖЭКа или участковый, найдя следы распития пива, мог отнять ключи от подвала. Вообще следили за чистотой и порядком и в качалке, и во дворе, чтобы не портить отношения с жильцами.
Качалка была чем-то вроде мужского клуба, здесь можно было найти принесённый из дому старый диван и полку с книгами, среди которых были и учебники; на иллюстрации 3 можно увидеть пример – фотография отразила два противоположных угла подвального помещения, в центре которого стоял теннисный стол. Украшением служили портреты культуристов (видимо, купленные на чёрном рынке), среди которых особо уважали Арнольда Шварценеггера. Девушкам приходить в качалку не возбранялось, особенно если они прилежно занимались здесь накачиванием мышц, но вообще-то серьёзные парни не одобряли присутствия девушек: «Сначала девчонки, потом пьянка, потом вообще забросим спорт».
Качалка в подвале дома № 51 по Октябрьскому проспекту. Фото: предоставлено Дмитрием ГромовымВ годы дефицита плохо было не только со спортивным инвентарём, но и со специальным питанием. Могу поделиться полезным рецептом, который сообщил мне один из люберов: на кружку пива били три сырых яйца, засыпали пакетик протеина; это называлось «люберецкий коктейль» (в сети популярны публикации с рецептами, не благодарите). Слышал, родители качков, работавшие в совхозе «Белая дача», приносили сыновьям в качестве спортивного питания соевый изолят для свиней. Но таких счастливцев, имевших доступ к дефициту, было мало, а большинство нажимали на молочные продукты, и особенно – на сухую смесь для вскармливания младенцев «Малыш», свободно продававшуюся в магазинах.
Взыскательный читатель здесь, возможно, скажет: понятно, что люберецкие увлекались спортом, но когда же будет про драки?
Будет и про драки…
ПОЕЗДКИ В МОСКВУ, или «Я иду, а мне шестнадцать лет…»
Для будущего движения люберов спорт стал объединяющим фактором. В действительности люберецкие пацаны начала 1980-х годов мало чем отличались от пацанов из других городов и селений Советского Союза. Они учились, работали, читали книги, слушали музыку, много времени проводили во дворе, общались, занимались спортом, иногда конфликтовали с соседними пацанами. Но в Люберцах была своя особенность – культуризм, базирующийся на сети качалок; и это дало люберецким дополнительные баллы, когда начались новые времена – времена Перестройки.
Посетители качалок сплачивались, общаясь на спортивные темы. Благодаря культуризму молодые парни из Люберец всё больше осознавали себя единым сообществом.
К началу 1980-х конфликты между районами практически прекратились. По рассказу одного из моих собеседников в те годы состоялась большая встреча представителей разных районов на поле у пересечения Комсомольского проспекта и нынешней улицы Воинов-интернационалистов, договорились между собой не конфликтовать и все вопросы решать мирно. Благодаря спорту произошла интеграция и сплочение уличной молодёжи в единую люберецкую общность. Ещё одним объединяющим ресурсом стали поездки в Москву.
Люберцы являются городом-спутником Москвы; дорога от центра одного города до центра другого занимает всего лишь около часа. В этих условиях люберецкие юноши оказались перед огромным выбором возможностей, предоставляемых Москвой; прежде всего – возможностей проведения досуга. Мы все ездили в Москву, кто зачем, согласно интересам – одних тянула культурная программа, других кафе и дискотеки, третьих – хулиганские приключения. И даже если бы власти приложили все возможные усилия для развития в Люберцах досуга, всё равно Москва давала бы больше возможностей и манила к себе.
Необходимо учитывать, что, отправляясь в полное приключений путешествие в Москву, люберецкие оказывались в пространстве, где также действовали многочисленные уличные компании. И с этими компаниями возникали конфликты, причём провоцируемые не только люберецкими, но и москвичами. Порой возвращались в родной город побитыми. После особо знатных драк по люберецким школам ходили милиционеры, которые осматривали костяшки пальцев местных пацанов – тот, у кого они были сбиты, рисковал попасть на учёт в детскую комнату милиции.
Но поездки продолжались. Был случай, когда возвращающиеся из Москвы угнали от метро «Выхино» рейсовый автобус, чтобы добраться до дома. Ну как угнали – попросили изменить маршрут, заплатили за проезд; водитель и пассажиры не стали спорить с толпой подростков и те с комфортом доехали до Пятака (это пересечение улиц Попова и Льва Толстого).
Советские тренеры придерживались мнения, что спорт и хулиганство трудно совместимы. Помню, один пожилой заслуженный тренер говорил: «Хулиган работать не любит, а спорт – это тяжёлая ежедневная работа». Поэтому считалось, что занятия спортом уводят от криминала. И в целом многие любера говорят: да, в какой-то момент движение разделилось на тех, кто серьёзно занимался спортом и тех, кто любил поездить в Москву. Первые к хулиганству были равнодушны и посвящали себя занятиям в качалках и спортзалах, а вторые – посещали качалку походя.
Интересно, что мои собеседники не очень-то вспоминали конфликты с неформалами. Были конфликты с приезжими «лимитчиками», живущими в общежитиях (в том числе, с кавказцами), конфликты с компаниями из разных районов Москвы; неформалы на этом фоне как-то не являлись заметной величиной. Но, несомненно, идеологизация движения постепенно происходила, в качестве «чужих» стали всё чаще называть идеологически не выдержанную молодёжь. Один из моих самых ярких собеседников рассказал, как люберецкие участвовали в разгоне выступления неофашистов 20 апреля 1982 года на Пушкинской площади в Москве (надо бы, кстати, этому инциденту посвятить отдельную статью). Я упомянул этот рассказ в публикации 2006 года, он потом многократно воспроизводился в Интернете и стал общим местом при описании движения люберов. Но вот я с тех пор несколько изменил отношение к этому эпизоду. Действительно, инцидент на Пушкинской был, но большинство бывших люберов, с которыми я разговаривал, не придают ему особого значения и не считают, что он оказал какое-то влияние на развитие движения в целом и его идеологизацию.
Я думаю, идеологизация движения люберов стала следствием Перестройки. Вдруг заговорили о политике, общество стало осваивать новые идеи; по-своему это затронуло и уличных пацанов, они заняли консервативную позицию; в записях моих бесед есть и такая фраза: «Идея была в том, что не должно быть ни пацифистов, ни нацистов, ни кого-то ещё подобных. Мы воспринимали всё так: вот мы ведём здоровый образ жизни, качаемся, спортом занимаемся – а кто-то там с цепями ходит, лозунги какие-то выкрикивает – всё это казалось нам… ну неестественно. И потом, нас всему этому и комсомол, и пионерия учили. Мы – за идею шли. Мы не шли ради денег, как позже молодёжь, которая стала бандитами». Генерал-майор полиции в отставке Владимир Семёнович Овчинский в интервью говорил, что «1986-й – это год, когда в Москве были зарегистрированы первые массовые драки между люберами, металлистами, хиппи и другими молодёжными сообществами – то, что тогда называлось неформалами».
Впрочем, надо отметить, что среди люберецких, выезжающих в Москву, «идейных» было не так уж много; думаю, не больше трети. Остальные «не заморачивались» идейной борьбой и вели образ жизни типичный для молодых людей: занимались спортом, ходили на дискотеки, в парки, в кино, вступали в конфликты с другими молодёжными компаниями (иногда являясь агрессорами, иногда – объектами агрессии). В описаниях поездок в Москву в обилии присутствуют упоминания девушек, с которыми люберецкие, как то и свойственно молодым людям, стремились знакомиться (иногда успешно); многие конфликты, в том числе и некоторые драки с «неформалами», начинались «из-за девчонок».
К годам перестройки любера подошли как субкультура, поступательно развивающаяся при привлечении определённых стабильных ресурсов. Впереди субкультуру ждал скачок, обусловленный привлечением ресурсов новых, привнесённых демократизацией и гласностью.
ПИК ДВИЖЕНИЯ, или «Атас! Пускай запомнят нынче нас…»
Движение люберов в том виде, как мы его знаем, было создано двумя публикациями в СМИ. Это были статья Владимира Яковлева «Контора “люберов”» (Огонёк. 1987. № 5) и текст А. Куприянова «Люберцы при свете фонарей» (Собеседник. 1987. № 7). В этих статьях Люберцы были описаны как «город сырых пятиэтажек», наполненный пьяницами и преступниками, порождающий толпы агрессивных подростков, наступающих на Москву. Здесь и было рассказано, кто такие «любера»: как они одеты, как ведут себя, какой идеологии следуют, кого бьют. Собственно, и само слово «любер» закрепилось в речи благодаря этим публикациям, раньше оно не имело широкого хождения.
Фото: «Огонёк»Так началась моральная паника – процесс, о котором я уже говорил раньше и неоднократно буду говорить в следующих публикациях. На основании незначительного информационного повода возник мощный общественный резонанс, который, собственно, и создал движение как таковое. Для некоторых подростков и юношей статьи послужили инструкцией к действию. Они стали одеваться именно так, как предписывали им публикации в СМИ, начали ходить в качалки, ездить в Москву, а главное – узнали и запомнили, что их истинный враг это неформалы, их надо искать и прессовать. Данные статьи вывели субкультуру на новый уровень: прежде это были всего лишь молодёжные группы, объединённые общей деятельностью и символикой. Теперь же любера стали «официально признанным» «неформальным движением» с канонизированным через прессу самоназванием, униформой, специфичной деятельностью.
Почему же публикации в «Огоньке» и «Собеседнике» произвели столь мощный эффект? Потому что они в той или иной степени носили отпечаток стиля, впоследствии в просторечии получившего название «чернуха». Когда, листая «Огонек» и «Собеседник», натыкаешься на эти публикации – видишь, насколько они выпадают из общего контекста: большинство материалов того времени подавалось в «кондовой» стилистике советской прессы, а статьи про люберов написаны уже в «чернушном» стиле 1990-х годов. Эти публикации были для того времени новаторскими, что способствовало их успеху. В конце 1986 – начале 1987 годов «чернуха» была ещё в новинку и вызвала у читателей самый живой интерес. Спустя несколько лет данные публикации потерялись бы в мутном потоке аналогичных, но в тот момент они потрясли умы читателей и получили мощный общественный резонанс.
Крест - центральный перекресток Люберец; в 1992 году, когда было сделан снимок, здесь еще сохранялся советский дух. Фото: pastvu.comБольшинство жителей Люберец о существовании люберов узнали из прессы. Как правило, реакция на публикации была негативной, журналисты обвинялись в предвзятости, очернительстве и любви к «жареным» фактам. Но некоторые подростки, как уже говорилось, приняли информацию как инструкцию к действию, приоделись и отправились в Москву наводить порядок. Повысилась массовость выездов в Москву; если некоторые активные любера старшего возраста называли максимальной численность групп в 150 человек, то милицейская сводка за 14 февраля 1987 года зафиксировала группу около 600 человек.
На улицах действительно началось насилие, многие неформалы тех лет вспоминают осень–зиму 1987 года как очень тяжёлое время. Например, один рассказал мне, как при входе на метро «Таганская» его постригли ножницами для металла.
Здесь важно уяснить вот какой момент: люберами были не только жители Люберец. Не раз мне приходилось слышать рассказы о том, как люберецкие, отправляясь на прогулку в Москву, заходили в электричку и обнаруживали, что она уже полна весёлыми крепкими подростками, которые тоже ехали в Москву, и тоже считали себя люберами; все они были из населённых пунктов восточнее Люберец. Идея брутальной улично-спортивной маскулинности и борьбы с неформалами всколыхнула многих – парней и из Подмосковья, и из Москвы, и из других городов и весей Советского Союза, где возникали точно такие же процессы: «качки» кучковались и быковали на «нефоров».
Мало того, противостояние люберам объединило и московскую молодёжь. По школам и ПТУ ходили рукописные воззвания, призывающие к объединению и противостоянию. Неформалы вдруг стали дружнее; например, считается, что байкерское объединение «Ночные волки» возникло именно на волне борьбы с люберами.
Благодаря всему этому в выходные дни Москва выглядела эпически – она превращалась в поле передвижения многочисленных молодёжных групп, ищущих столкновения друг с другом. Милиция была мобилизована на самые активные действия. Знаю случай, когда платформа «Ухтомская», с которой любера собрались ехать в Москву, была перекрыта со всех сторон; подростков загнали на железнодорожный мост и по одному «упаковали». Знаю случай, когда две толпы встретились на Площади трёх вокзалов (тогда – Комсомольской) и долго стояли, разделённые тонким милицейским строем. Рассказывали, как при движении колонны люберецких милиция, нападая «клиньями», раз за разом отсекала последние ряды. Не знаю, вправду ли происходила битва люберов с металлистами на Крымском мосту, в ходе которой бойцов бросали в Москву-реку (рассказывают многие, но лично участвовавших не знаю).
Наверно, наиболее масштабные действия произошли на День Советской армии и Военно-морского флота. В.С. Овчинский приводил данные из милицейских сводок за 22 февраля 1987 года: «Около 18.00 также наблюдались скопления молодёжи общим количеством свыше 1000 человек, которые прибывали в ЦПКиО им. Горького с целью “выяснения отношений”. Часть из них были приезжими из Люберец. В дальнейшем указанные группы молодёжи следовали по Крымскому мосту к Калининскому проспекту, ул. Арбат, Чайковского и др. в направлении Центра, часть из них появилась на Зубовском бульваре и ул. Горького. В отделение милиции было доставлено 195 подростков, в том числе 28 жителей Люберец». Кстати, из приведённых здесь цифр видно, что жители Люберец в общем числе «уличных хулиганов» составили всего около 15%; остальными были те, кто подделывался под люберов или же выступал против них.
Когда же всё это закончилось? Кухонные мемуаристы порой пишут о встречах с люберами и в конце 1980-х годов, и в начале 1990-х. Но я думаю, не стоит связывать с люберами все случаи насилия, которые происходили тогда. Нападения «качков» на неформально выглядящих молодых людей происходили и в 1970-е, и в начале 1980-х, случаются они и сейчас. Я думаю, собственно о «движении люберов» можно говорить только до 1988 года. К лету шум поутих, кто-то называл себя любером и осенью 1988-го, но потом мода прошла, и все продолжили привычные занятия: одни посещали качалку, другие отращивали волосы…
На этом этапе (1987–1988 годы) тоже можно легко выявить определённые ресурсы, которые способствовали столь бурному развитию люберов (теперь уже – субкультуры люберов). Во-первых, социальным ресурсом стала возникшая в годы Перестройки общественная мода на «неформальность», которая вела, с одной стороны, к росту численности «неформальных» противников люберов, а с другой – к формированию люберами собственной «неформальной» субкультуры. Во-вторых, идеологическим ресурсом являлся интерес раннеперестроечного общества к «изначальным» коммунистическим ценностям, стихийно близким люберам. В-третьих, информационным ресурсом послужили публикации в прессе, «канонизировавшие» и разрекламировавшие образы люберов. Общественный резонанс этих публикаций был, в свою очередь, обусловлен совпадением ряда факторов: общественными фобиями, специфическим отношением к печатной информации, новаторством стилистики.
Деятельность люберов была одним из проявлений общественной активности, порождённой Перестройкой. Советские граждане вдруг поняли, что можно самовыражаться самыми разными способами, и кто-то нашёл себя в субкультурах, кто-то в религии, кто-то в политике. Но очень скоро эта активность вошла в более «взрослое» русло – появилась возможность зарабатывать. И драчуны от мальчишеских приставаний к сверстникам переключились на рэкет и крышевание. Часто пишут, что любера пошли в бандиты. Необходимо уточнение: бандитами обычно становились в более взрослом возрасте, уже после службы в армии. Но действительно, это были (и не только в Люберцах, но и по всей стране) повзрослевшие пацаны из уличных компаний. Что они знали во дворах – то и воплотили на более высоком уровне в бандитских бригадах. Видимо, Люберецкая ОПГ и стала одной из самых влиятельных в московском регионе из-за того, что местные пацаны имели хороший опыт дружбы и самоорганизации в качалках.
Кадр из фильма «Луна-парк». Фильм показывает «люберов» брутальными агрессивными драчунами, какими они и были в общественном сознании. В действительности всё было скромнее, основной состав был значительно моложе; торс во время драк они не обнажали и под российским флагом не ходили. Фото: кинокомпания «Блюз»ГИМН, или «Родились мы и выросли в Люберцах…»
Введу-ка я в оборот вот такой интересный субкультурный текст – «Гимн люберов», известный с начала 1980-х. Его первый куплет знают многие, поскольку он неоднократно цитировался (например, Егором Летовым). Но куплетов было больше. Никогда не слышал, чтобы «гимн» пелся, его знали только как стихотворный текст. Мне рассказывали, что автором был учитель одной из школ на Красной горке, ветеран войны; в Интернете в качестве автора упоминается Александр Сизоненко (надо бы узнать, кто это). В начале 2000-х, когда был объявлен конкурс на гимн Люберец, мы с одним композитором хотели написать песню, начинающуюся словами «Родились мы и выросли в Люберцах…», но шалость не удалась. Итак…
Родились мы и выросли в Люберцах –
Центре грубой физической силы,
И мы верим – мечта наша сбудется,
Станут Люберцы центром России.
Нет у нас ни нацистов, ни панков –
Слева алики, справа качки.
Здесь под сорок у каждого банка,
О-го-го, развернись, мужики.
Будь ты чёрен, как антрацит,
Даже ночью не спрячешься ты –
Начинаем мы свой геноцид
Против всякой блатной лимиты.
Один из моих друзей припомнил ещё две строчки диссидентского содержания:
Наплевать на марксизм-ленинизм,
Здесь основа основ – культуризм.
Современный читатель может узнать из Википедии, что такое «лимита» и по смыслу догадаться, что «алик» – это алкоголик, а не популярный интернет-магазин. Что касается строки про «банку» – имеется в виду, что у уважающего себя любера окружность бицепса должна составлять сорок сантиметров. В некоторых качалках на видном месте висела сантиметровая лента, которой спортсмены ревностно измеряли свои достижения.
ОДЕЖДА, или «Сшей мне, мама, клетчатые брюки…»
В любой популярной статье о люберах можно прочитать, что их униформой были широкие брюки в клеточку. Это не совсем точно. Действительно, многие люберецкие вспоминают, как надевали на выезды клетчатые брюки. Но это не воспринималось как униформа. Просто такая одежда в те годы была модной; в клетчатых брюках щеголяли не только любера, но и многие другие парни. Об этой моде поётся и в одной из первых песен группы «Любэ» (1989).
Действительно, можно выделить несколько комплексов типичной «люберской» одежды для разных случаев жизни. Я их зарисовал, как мог, в виде иллюстрации 7.
Одежда люберов (примерный дресс-код). Слева направо: летняя и зимняя; комплект одежды, ставший популярным после публикаций в ноябре 1987 года. Фото: предоставлено Дмитрием ГромовымВо-первых, как любители культуризма, летом люберецкие охотно носили майки, позволяющие показать мышцы. В частности, были популярны чёрные маечки с тонкими лямками, которые так и назывались – качковки. К слову, интерес к культуризму обуславливал и моторику. Вспоминают, что люберецкие спортсмены обладали хорошей осанкой, держали корпус прямо, развернув плечи; в мальчишеской среде упражнялись в остроумии насчёт того, что стремившиеся быть похожими на качков при ходьбе специально чуть разводили руки в стороны.
Во-вторых, люберецкими использовалась специальная одежда для драк. Причина была чисто практическая. Многие повзрослевшие пацаны позднесоветских лет уверенно скажут, что лучше телогрейки для драки ничего не придумать. Эта толстая одежда смягчала удары, зимой на прогулки её надевали охотно. Одежда для драки имела ещё одну функцию – она должна была помогать узнавать своих. Это стало особенно важно, когда люберецкие начали выезжать большими группами, незнакомыми между собой. Неоднократно случалось, что только отмутузив друг друга, понимали, что это свои. Один из наших собеседников рассказал, что для быстрого взаимного узнавания использовали заранее заготовленные чёрные шапочки и шарфы. Из дома ехали кто в чем, а вот перед дракой отдавали свои разнообразные шапки сопровождавшим группу девчонкам и надевали одинаковые, а после драки переодевались обратно. Также на время драки повязывали шарф концами назад.
В-третьих, комплекс одежды появился после публикаций в «Огоньке» и «Собеседнике» – стали одеваться точно так, как было описано в СМИ: широкие брюки, куртка, кепка; также многие надевали под куртку светлую рубашку и чёрный галстук. Такие парни стали заметны на улицах. Странно, что я не смог найти ни одной фотографии, отражающей эту одежду, но на стадионе одной из люберецких школ (ул. Попова) был обнаружен шарж, который довольно похоже такого любера изображает (илл. 8).
Изображение любера на школьном стадионе. Фото: предоставлено Дмитрием ГромовымХотелось бы сказать ещё об одной детали, которая часто встречается в описаниях люберов: те, кто подверглись их нападениям, утверждали, что любера носили комсомольские значки и значки с портретами В.И. Ленина. Из-за этого их вообще воспринимали как комсомольские оперотряды, которые в советские времена действительно иногда выходили на поиск неформалов. Ни один из моих люберецких собеседников таких значков не вспомнил, хотя, согласно духу того времени, они вполне могли быть: первые годы Перестройки действительно прошли под знаком глубокого уважения к «изначально правильным, но искаженным» идеям марксизма-ленинизма. Затруднение помог преодолеть знакомый москвич с Выхино, который действительно подтвердил, что многие его одноклассники («и бабы тоже») в те годы специально покупали и носили значки с Лениным. Что очередной раз указывает на сказанное выше: когда мы говорим о люберах конца 1987 – 1988-х годов, речь идёт не столько о люберецких, сколько о жителях Москвы и Подмосковья (а также других регионов), следующих «люберской» моде.
ЗАБЛУЖДЕНИЯ О ЛЮБЕРАХ, или «…Берегись, капитализм!»
Рассмотрим некоторые распространённые заблуждения о движении люберов.
1. Начиная со статьи в «Огоньке» часто высказывалось мнение, что люберами руководил криминал. Нет, это не соответствует действительности – в качалках собиралась обычная молодёжь, местные криминальные авторитеты ими не интересовались. Вернее так: мне и правда называли вора, который организовал качалку для молодёжи, кучковавшейся возле него, но это был всего один случай, а в Люберецком районе было несколько сотен качалок. Ещё в начале 1987 года, когда появились сигналы о массовых поездках люберецких в Москву, милиция проводила рейд по качалкам и влияния криминала там не нашла. Думаю, кроме отдельных случаев, его там и не было, а последующий уход некоторых люберов в криминал был обусловлен не «влиянием воров», а другими – более глобальными причинами; в частности, расширением возможностей для заработка через силовое предпринимательство.
2. До сих пор многие считают, что движение люберов является продуктом социального экспериментирования – якобы некие политические силы специально его создали для неких целей, а потом, разочаровавшись, распустили. Насколько можно судить по доступным материалам, КГБ действительно проявлял интерес к люберам (как ему, собственно, и положено), но нет данных о том, что он руководил их деятельностью. Говоря языком теории мобилизации ресурсов, движение возникло, приобрело популярность и сошло на нет благодаря комплексу социально-политических (идеологических, материальных, организационных и т.д.) ресурсов. Комбинация ресурсов изменялась, соответственно и изменялось движение: например, на первом этапе на самоорганизацию повлияла культура советского спорта, в годы Перестройки – мода на субкультурность и т.д. Конспирологическое предположение о неких «организаторах», которые с непонятными целями взялись создавать молодёжное движение, кажется избыточным и неубедительным.
3. К движению люберов часто применяют популярную в западных исследованиях уличных группировок (gangs) теорию о противостоянии маргинальных окраин и респектабельного центра. Для Москвы советских времён эта теория подходит не очень хорошо. Действительно, в городах США ХХ века районирование имело очень серьёзный социальный подтекст: благополучные кварталы и бедняцкие гетто заметно различались. В советских городах такое различие было менее явным. Наверное, средний юноша из Люберец в целом был менее образован и обеспечен, чем его сверстник с Малой Бронной. Но это различие не было радикальным; в одних и тех же советских школах за соседними партами могли заниматься сыновья академика, рабочего и тюремного сидельца, причём сын академика мог оказаться самым агрессивным из всех.
4. Рассуждая о движении люберов, его легко сравнивают с «казанским феноменом». Однако эти два явления достаточно различны.
Уличные группировки в городах Среднего Поволжья имели жёсткую структуру. Они подразделялись на «возрастá», объединяющие ровесников, причём старшие через систему кураторов руководили младшими, а в случае провинностей могли их строго наказывать. Люберецкие объединения были чисто досуговыми приятельскими компаниями; строгой иерархии там не существовало, разве что неформальная; система обязательств сводилась к совместному обеспечению комфорта в качалках (например, иногда на младших накладывались дополнительные обязанности по уборке, не любых посторонних пускали заниматься, за неуживчивость могли «попросить вон»), но не более того.
Группировки Среднего Поволжья основывались на строгой дисциплине; все члены группировки были обязаны принимать участие в общих делах и проводить определённое время совместно – на «сборах». В группировку принимали избранных, выход из неё часто был затруднителен. В Люберцах никаких обязательств не предполагалось: не пришёл в качалку, не поехал гулять в Москву – твоё личное дело.
В городах Среднего Поволжья, охваченных «казанским феноменом», группировки занимали практически всю территорию; в них входило около пятнадцати процентов местных мальчиков. В Люберцах сообщество люберов (если вообще можно говорить о таком сообществе) существовало далеко не везде; например, знаю как минимум две школы, в которых даже на пике движения заметной активности не было, хотя для школьников это стало модной темой бесед и, конечно, ближайшие качалки не пустовали.
Группировки Среднего Поволжья существовали очень долгое время. Система группировок возникла в 1970-е годы, за счёт набора всё новых «возрастов» воспроизводилась, пережила подъем и коммерциализацию в конце 1980-х – 1990-х; существуют группировки (или, как их называют в Казани, «улицы») до сих пор, хотя и в несравнимо меньшем объёме. Движение люберов существовало в течение очень небольшого отрезка времени – оно вспыхнуло в 1987 году и затухло к концу 1988-го. Кстати, поэтому люберов трудно изучать: если, например, в Казани бывших группировщиков найти довольно легко, то любера – это очень тонкая прослойка: кто-то переехал, кого-то уже нет в живых.
Собственно, люберами было всего одно поколение, выросшее из мальчишек в мужчин на переломе времён – между советским социалистическим бытом и новой капиталистической реальностью девяностых годов.
Вывеска показывает, что хозяин заведения – из бывших люберов. Фото: предоставлено Дмитрием Громовым
