Волею судеб в прошедшем октябре я оказался на открытии сезона верхотурского любительского театра «Град». Давали спектакль «Дорога». Знай я сюжет – скорее всего, не пошёл бы. Полтора часа кряду крестный ход несёт мощи Симеона Верхотурского из Меркушино в Верхотурье… Зал плачет. Мне очень неловко плакать в театре, но слёзы не спрашивают.
В общем, после «Дороги» я не слишком был потрясён тем фактом, что любительский театр из Верхотурья выиграл главные награды на национальном конкурсе: за лучшую мужскую роль, за лучшую женскую роль, за лучший национальный спектакль, за лучший интерактивный спектакль, за лучшее музыкальное сопровождение и Гран-при. В Москву «Град» с его руководителем-основателем-вдохновителем Дмитрием Вершининым привёз спектакль «Уральские гово́ри» – верхотурскую версию «Серебряного копытца» Бажова.
– Эта постановка родилась в августе прошлого года очень быстро. У меня так всегда: долго всё бродит, бродит, бродит, а потом как-то выстреливает. Нас в апреле 2022 года пригласили на фестиваль в Ижевск с «Дорогой», где инвалид Косьма ползёт ко Христу с другими убогими. В Ижевске на спектакле была замечательная журналистка Ольга Николаевна Чиркова – удивительный благороднейший очень мудрый человек. Она учит журналистике детей в Удмуртии. Ольга Николаевна – инвалид, она без ног, на колясочке ездит. И когда она «Дорогу» посмотрела, я видел её глаза после спектакля, как она сидела в зале. Она пригласила нас на свой фестиваль в Нечкино – такое курортное место в Удмуртии. Всё лето я мучился, в итоге связался с режиссёром из театра драмы города Серова Ларисой Геннадьевной Буньковой, и она предложила такой формат: в этом разделённом-разобщённом мире нашли друг друга никому не нужная девочка-сирота и старик Кокованя – тогда и происходит сказка.
Учитывая то, что у меня уже был образ моего деда, которого зовут Ионыч и который проводит экскурсии по нашему Верхотурью, «кок раз вот в этом-то вот во всём». Ионыч мой – это, по сути, тот же Кокованя, тем более что он как бы и не помнит, как его толком-то и зовут и когда это вообще всё случилось с Дарёной и Кокованей, «при царении али при коммунизме» – он тоже не помнит. Но помнит, как в сказке сказано, что «вместе-то им друг от друга теплее».
Так получилось ещё, что у Ксении Алексеевны, которая играет кошку Мурёнку, в апреле умер муж, и её дочь Дунечка осталась без отца, а отец для них был ангел-хранитель. И Лариса говорит: «Я в этом спектакле ставила не столько на тебя, сколько на Дуняшу, которая играет Дарёнку». Такое переплетение театра и жизни.
Честно говоря, я этот спектакль изначально не любил – я не люблю быстро сделанных спектаклей. А этот слишком спонтанный. И с Ларисой мы постоянно ссорились, не могли друг друга понять. Она мне говорит: «Когда ты уже выучишь текст!». А я не люблю сидеть и зубрить текст, это вообще не моя стихия. В итоге всё здорово получилось, но у меня после этих «Гово́р», как только мы их поставили и съездили в Ижевск, наступил какой-то момент колоссального опустошения – то ли от усталости, то ли ещё от чего. И где-то на полгода я вообще замер, и при всех видимых успехах мне не понималось, надо ли мне заниматься театром или нет. Но «Гово́ри» стали почему-то пользоваться спросом. На протяжении этого периода моей пустыни, одиночества и затвора они меня из всего этого вытаскивали.
– Почему «Гово́ри»? Что за странное название?
– Ну в деревнях-то в нашинских, Верхотурских, по Свердловской (не люблю этого названия) – нашей Уральской – области некоторые до сих пор так вот гово́рят. Потому как к концу XVI – началу XVII века русские стали осваивать Урал. Откуду они сюда пришли? С Вятской, Новгородской, Вологодской земель. Тут все наречия перемешались, и своё сложилось с особенностью, потому как не Италия, в 33 зуба улыбаться не положено, солнышка только маленько у нас, часто уж шибко холодно, тепло надо в рту держать, быстро всё успевать говорить-делать. Старик Кокованя – уральский человек, работящий, он летом-то пески промыват, а зимой вот он придумал за козлом гоняться, у котора это серебряно копытце есть.
– А кем вы приходитесь всем этим спектаклям? Вот я вижу ваш приз за лучшую мужскую роль, но вы же не просто актёр, у вас какое-то большее назначение. Мне почему-то вспоминается, что в античном театре был такой хоре́г – тот, кто всё организовывает, он такой импресарио, вдохновитель, собиратель людей. В церковной молитве Святой Дух назван хорегом (греч. Χορηγός) – подателем Жизни.
– Как громко сказано. Но что-то в этом есть. Не только в этом спектакле, но вообще в театре.
– Я помню, как вы вышли перед «Дорогой» и сказали спич такой, очень мощный и настраивающий людей на зрительский труд. И было понятно, что это не заученные слова, а то, что вы сейчас достаёте где-то из воздуха. Правильно?
– Да. Перед каждым спектаклем каждый раз по-разному говорю, конечно. Мне бы хотелось, чтобы кто-то другой, может быть, говорил вместо меня, но пока я не вижу, кто бы ещё мог. Вы правильно сказали: «импресарио». Я делаю всё для того, чтобы этот театр жил, а для постановок мы приглашаем режиссёров. Моя принципиальная убеждённость такова, что спектакли должны ставить профессиональные режиссёры и режиссёры-педагоги. Этому меня научила моя учитель Наталья Витальевна Мильченко, профессор Екатеринбургского театрального института. Я не учился за партой, мы просто дружили. Как-то, когда у меня умерла мама, она мне сказала: «Ну вот теперь я буду твоей мамой». Пять лет она побыла моей мамой, а потом умерла и сама. Это был уникальный гениальный человек. Она говорила: «Я терпеть не могу самодеятельность. Самодеятельность – это расхлябанность. Это когда люди плохо понимают, чем они занимаются. Лучше возьмите книгу, читайте её вместе, пейте чай, обсуждайте. Театр – очень тонкое и одновременно жёсткое искусство. Он не терпит лишних людей». Эту мысль я для себя уяснил навсегда.
А раз мы работаем с профессионалами, то репетиции у нас проходят не два-три часа, а с пятницы и иногда по понедельник: как зарядимся – и стабильно по 6, 7, 8 часов. А у нас у всех есть семьи, уроки, основная работа и так далее.
– Оправдан такой подход, если человек не актёр и у него ещё много что есть в жизни?
– Конечно. Но я считаю, что занятия театром помогают в жизни. Ты становишься более сосредоточенным, начинаешь быстрее соображать, более чётко выполнять другие свои задачи, потому что первый элемент актёрского ремесла – это внимание.
Если человек приходит и начинает мне говорить: «Ой, вы знаете, я вообще пришёл в театр за позитивом, хорошо провести время», – я говорю таким, что наше времяпрепровождение далеко не всегда приятное, а иногда совсем неприятное. Бывают и усталость, и падения, и ушибы, но ты должен уметь встать и ходить.
– Верхотурье – 300 километров прямо на север от Екатеринбурга, в городе 7 900 жителей. Кажется, это слишком мало, чтобы собрать труппу, способную играть на достойном уровне. У вас, наверное, в театре весь цвет города?
– Наш театр пока не репертуарный, а проектный. Люди подбираются под определённый спектакль. Потом кто хочет, тот остаётся. Первый «густонаселённый» спектакль, где задействовано много актёров, – «Дорога». Его мы поставили в 2021 году. Тут почему-то сразу появилось много желающих. У меня вечное желание позвать людей в театр, дать объявление об открытии студии, но на деле я так никого и не зову – люди вдруг начинают появляться сами. А играют у нас, правда, и представители администрации города, и сотрудники социальной службы, суда, и учителя, и лаборанты биохимической лаборатории при школе, и айтишники. А с недавнего времени стали из Екатеринбурга к нам проситься. Один очень хороший электрик говорит: «Я две недели на работе зарабатываю большие деньги, а две недели я в свободном полёте: могу к вам приезжать, репетировать». Ему 37 лет.
– Взяли?
– Пока на стадии обсуждения. Но само предложение каково! Как говорил, по-моему, святитель Иоанн Златоуст: «Бог и намерения целует».
– Миссия на сайте вашего театра звучит по-римски величественно: «Urbi et orbi» – «Граду и Миру».
– Это шутка, в которой есть своя доля серьёзности. Наш голос звучит вместе с голосом нашего города. Верхотурье – вечный город, ему почти пять веков. И это город с определённой мудростью, ему есть чем поделиться со многими городами, которым лет по 70–80. Верхотурье дышит звенящей тишиной, и, может быть, это самое главное – то, чего многие лишены. Мы с театром недавно были в гостях у Елены Антоновны Камбуровой. Почему я её очень люблю? Потому что ей есть что сказать всему миру. Её голос очень тих, но она в паузе скажет больше, чем многие в слове.
– Несколько лет назад я услышал о «Граде» как о православном театре. По-моему, театр, литература, живопись – внеконфессиональны. Они либо подлинные, либо нет, хорошие или плохие. Почему для вас это важно?
– Стремление каким-то образом познать мир веры было у меня с глубокого детства. Откуда оно ко мне пришло – не знаю, я воспитывался в абсолютно нерелигиозной семье. И одновременно у меня всегда было стремление к театру. Я не играл в детстве в машинки, ну, может, совсем чуть-чуть. Но я одевал, к примеру, зайца в папу Римского – наверное, оттуда это «Urbi et orbi» (с этих слов, в переводе с латыни означающих «Граду и миру», начинается торжественное папское благословение. – «Стол»). Я устраивал со сверстниками и что-то вроде протестантского храма и там сам был пастором, что-то им вещал.
В армии я служил в Екатеринбурге в железнодорожных войсках и стал в увольнении бродить по храмам. Так я пришёл в Вознесенский храм в Екатеринбурге, где был настоятелем отец Александр Ура́ков. Он и благословил меня ехать в Верхотурье поступать в духовное училище. Я, романтично настроенный человек, думал, что Верхотурье – это такие подземные ходы, по которым со свечами, с толстыми учёными книгами ходят монахи. Поехал – почему бы не попробовать, у меня же вся жизнь впереди. Поступил в училище. У меня по всем предметам были пятёрки, а по поведению всегда была оценка 2. Вы уже можете сделать выводы. Натура моя широкая, и вот долго-долго я так определялся, и всегда во мне были эти борения. Я искал путь, и, думаю, я его нашёл. Не всем дано быть клириками, и не всем дано быть артистами, а мне всё-таки, наверное, дано быть артистом, а клириком – нет, не дано. По крайней мере пока.
– Но театр должен быть христианский?
– Нашему появлению в виде театра предшествовала огромнейшая работа, которая велась года с 2005-го – ещё при настоятеле монастыря отце Филиппе (Ельшине), когда Верхотурье оттаивало после долгих и мрачных лет разрухи. Я был выпускником Духовного училища, и отец Филипп благословил меня заниматься с молодёжью. А я был тогда сам зелёный и вообще не понимал, чем я могу заниматься с такой верхотурской молодёжью, которая мне говорит: «Мальчик, ты вообще нам про чё сейчас это тут, мы не поняли чё-то», – и просто может напинать в один прекрасный момент. Я тогда выбрал такую форму благотворительных, не назову спектаклей, а театрализованных постановочек. Их мы и стали делать к Рождеству, Пасхе, Покрову при православной гимназии мужского монастыря. Это была абсолютная благотворительность. Отец Филипп, выпускник Московской духовной академии, очень добродушный и добросердечный человек, взял на свои плечи всё. Мы привлекали учащихся Верхотурского духовного училища и ставили к Пасхе, например, «Приговор невиновному» – о последних днях земной жизни Господа и Спасителя нашего. Ну и так далее.
Мой учитель Наталья Витальевна Мильченко тоже в своё время создала «Православный театр-лабораторию драматического искусства». Она говорила: «Вся наша русская классика православна по сути своей». Просто это театр, который ставит во главу у́гла определённые ценности.
– А что это за явление – театр «Град» для города Верхотурье?
– Какое-то явление, к которому город пока не может привыкнуть, как мне кажется. Вроде им награды дают, но уж больно они шумные, требовательные. Этот Вершинин с кем-нибудь да поскандалит. Нам же никто ничего не преподнёс, всё надо выбивать, начиная с помещения. Мы, кстати, единственный театр в России, который живёт в башне городского кремля. Так что Верхотурье, как в песне Аллы Борисовны: «Мал-помал ты привыкал». Куда деваться-то?
– Увидев, как принимают ваш спектакль про святых Симеона и Косьму Верхотурских, я подумал, что театр «Град» для Верхотурья, может, и родней современного монастыря и постмодернового Меркушина.
– Спасибо, Олег. Я почему-то тоже так думаю.
– После «Дороги», когда актёры разговаривали со зрителями, мне было трогательно увидеть, что в Верхотурье есть люди, которые – как это лучше сказать – друг без друга не живут. Или это романтический взгляд впечатлительного человека?
– Нет, сейчас у нас уже это так, как вы говорите. Изначально был проект, а сейчас – всё так. И те, кто пытается уйти, всё равно не уходят совсем, хоть в одном каком-то спектакле, да участвуют как актёры или помогают. Как я говорил, у нас очень тяжёлый график для людей семейных и много работающих: 2–3 дня по 8 часов после трудовой недели. Я не знаю, кто бы так ещё посвящал себя делу. Это для меня невероятно ценно, и за это мой им низкий поклон. Вот закончатся выходные, и мы на неделю разбежимся, только в чатах общаемся и ждём, как соберёмся, накроем общий стол, я его называю «панихидка». Все несут самое вкусное: грибы, соленья, варенья, отварную картошку, колбасу, салаты. Стол в нашей кремлёвской башне ломится. Мы репетируем и едим, едим и репетируем, потому что сил-то много надо. Пока никто не потолстел, кроме меня. Мы всё-таки действительно стали такой семейкой.
Что касается православного театра, тут мы наследники древней традиции. Светила нашей русской духовной школы во времена Петра Великого, святители Димитрий Ростовский и Филофей Тобольский, образованнейшие люди своего времени, занимались театром. Святитель Димитрий писал пьесы для театра. Его назначали на Сибирскую кафедру, да он не доехал. А святитель Филофей (Лещинский), приехав на Тобольскую кафедру в те самые времена, когда строился Верхотурский кремль, благословил закладку первого камня нашего Троицкого собора. Он в Тобольске организовал первый театр при духовной школе, на спектакли которого люди созывались звоном колокола.
– Богатое прошлое. А какое будущее у театра в маленьком сибирском городке?
– Надежда на то, что мы «Не как всехнии люди» – это название нашего нового спектакля. Там история Косьмы, история Симеона, история взаимоотношений царей и наших монастырей, история Максима Походяшина, купца-заводчика, который весь север нашего Урала уставил заводами. Всё будет в этом спектакле. А там поживём-увидим. «Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовётся».