– Надо сказать, что правильнее называть терроризм не исламским, а исламистским. В западном мире термин «исламизм» был введён как обозначение радикально-политических течений в исламе, хотя многие мусульманские радикалы считают допустимым и термин «исламский терроризм», ссылаясь на Коран – 8-я сура, 60-й аят: «Приготовьте против них сколько можете силы и боевых коней, чтобы устрашить врага Аллаха и вашего врага, а также тех, которых вы не знаете, но которых знает Аллах. Что бы вы ни израсходовали на пути Аллаха, вам будет возвращено сполна, и с вами не поступят несправедливо».
Фрагментарное, выборочное использование Корана – характерная черта мусульманских фундаменталистских радикальных течений наряду с практическим отрицанием древней традиции – Сунны. Если мы будем смотреть классические труды по Шариату или Сунну, термин джихад никак не подходит и даже принципиально противоречит современному исламистскому терроризму. Понимание джихада как вооружённой борьбы с врагами ислама стоит на последнем месте: прежде всего там говорится о борьбе с грехами и недостатками. Вопиюще противоречит этике джихада использование современными террористами женщин-смертниц. Можно вспомнить самоподрывы террористок возле гостиницы «Националь» в Москве в декабре 2003 года или в феврале 2004 года в вагоне поезда между станциями московского метро «Автозаводская» и «Павелецкая». Можно вспомнить самоподрывы на «Парке Культуры» и на «Лубянке» в 2010 году. Вещи, абсолютно не допустимые для ислама: женщины не должны участвовать в джихаде.
Исламистский терроризм – это всё ещё остающийся конфликт между традиционными мусульманскими странами и современным миром, прежде всего европейским и американским, а начиная с войны в Афганистане и двух чеченских войн в эту сферу попали и мы. Любопытно, что чеченский парламент предложил нашей Госдуме запретить термин «исламский терроризм» с тем, чтобы в СМИ не упоминалась национальная и религиозная принадлежность участников террористической деятельности. Определённый резон здесь есть. Религиозными, национальными, расовыми, классовыми могут быть не лики терроризма, а его личины. Революционное насилие большевиков и эсеров в России – это личина классовая. Антибелая идеология маоистских течений – это личина расовая. Революционное государство красных бригад в Италии – личина государственно-политическая. Можно вспомнить также национал-католическую идеологию Ирландской республиканской партии – личина национально-религиозная. Если говорить о Беслане, то требование террористов вывести войска из Чечни делалось во имя исламского государства, как они его мыслили, то есть за этим стоит политико-религиозная идеология.
На Ближнем Востоке терроризм зародился, судя по всему, после Первой мировой войны. Одна из первых террористических организаций, противостоящих Западу, «Братья мусульмане», возникла в Египте в 1928 году. Она организовывала знаковые теракты против британских колониальных властей в зоне Суэцкого канала. Первый крупный такой теракт произошёл, как ни странно, в Мекке в 1979 году. Запад не очень обращает внимание на теракты, которые происходят в так называемых странах третьего мира. Но это был страшный теракт, и он потряс весь мусульманский мир, потому что террористы из организации «Аль-Масджид аль-Харам» (переводится как «заповедная мечеть») захватили заповедную мечеть (главную святыню мусульман) и несколько тысяч паломников, которые там находились. Они требовали от властей Саудовской Аравии во имя чистоты исламского государства отказаться от всяких связей с Западом. В ходе штурма погибло 255 человек.
Прежде чем перейти к знаковым терактам в России, не могу не вспомнить о подрыве двух башен торгового центра в Нью-Йорке и атаке на Пентагон 11 сентября 2001 года. Погибло 2 977 человек, не считая 19 террористов. Это совершила «Аль-Каида». Французский философ Жан Бодрийяр даже посвятил этому событию специальную работу «Дух терроризма», в которой высказал, может, и спорную, но заслуживающую внимания точку зрения, что подлинные корни терроризма таятся в нарастающем глобализме современного могущественного однополярного мира. И, как он пишет, это вполне логично и неизбежно, что неимоверное усиление могущества усиливает и желание его уничтожить. И сама эта воля к могуществу ведёт к собственному уничтожению. Когда две башни обрушились, создалось впечатление, что в ответ на самоубийство самолётов смертников сами эти башни совершили самоубийство.
Что касается исламистского терроризма в России, здесь он начинается позже, чем на Западе, – только в 1990-е годы в ходе Первой чеченской войны. Знаковые террористические атаки – это рейд Басаева на Будённовск в июне 1995 года (более двухсот человек погибло) и рейд Радуева на Кизляр с захватом больницы в январе 1996-го (по разным данным, от 130 до 174 погибших). Ещё до Беслана произошёл захват театра «Норд-Ост» в 2002 году в Москве. Совершила это террористическая организация «Рияд ус-Салихин». И, наконец, 2004 год, 1 сентября – захват школы № 1 в Беслане. Организаторы – опять же «Рияд ус-Салихин». Погибло 333 человека, из них 186 – дети. Ранено свыше 700 человек, больше половины – тоже дети до 17 лет.
О самом теракте, как и о штурме школы, я боюсь что-нибудь говорить: слишком много противоречивых сведений и спекуляций. Но, судя по всему, штурмовать было не нужно, ещё были варианты с переговорами. Больше всего меня поражает, что, в отличие от башен-близнецов в Нью-Йорке, это событие не так сильно потрясло российское общество. Были, конечно, какие-то первые реакции, но тем не менее… То ли это сказалась атомарность нашего общества, то ли некоторая удалённость происшедшего – это всё-таки случилось в Северной Осетии. Хотя по количеству жертв этот теракт был не такой, как в Нью-Йорке, но он не менее страшный, и так много детских жертв!
«Рияд ус-Салихин» – главный организатор большинства терактов на территории России… Причём такая циничная апелляция к традиционным ценностям. «Рияд ус-Салихин» в переводе означает «сады праведных». В Средние века было несколько трудов с этим названием (прежде всего так назывался известный сборник хадисов ан-Навави), посвящены они другому, как вы догадываетесь. Эта организация входит в Меджлис аш-Шура (Высший военный верховный совет) Объединённых сил моджахедов Кавказа – ещё одну крупную организацию с очень мощной структурой: есть контрразведка, разведка, информационное подразделение, хозяйственно-экономическое подразделение, духовное подразделение, которое занимается вынесением приговоров. Но некоторые исследователи считают наоборот, что отдельного формирования с таким названием не существовало.
По легенде, «Рияд ус-Салихин» была организована Шамилем Басаевым в 2001 году и распущена в 2011-м. Скептики считают, что все эти теракты совершались разными небольшими разрозненными группировками, а Басаев возглавлял организацию до 2006 года, когда он был убит, а потом его преемники просто присваивали себе эти теракты с тем, чтобы повысить свой авторитет и вызвать больший информационный шок. Это становится ещё более похожим на правду, если вспомнить «Бесов» Фёдора Михайловича, который ещё на заре зарождения современного терроризма сумел увидеть его корни. Эти группировки чем-то похожи на пятёрки Петра Верховенского, в которых ни один из членов не знает подлинных масштабов террористической организации, построенной на блефе – легенде об огромной сети с единым центром. Сила таких организаций не в большой структуре. Мы видим, что крупная организация «Исламское государство» (запрещенная на территории РФ) была успешно разгромлена в Ираке, а теперь почти уничтожена и в Сирии. А с такими малыми группировками типа пятёрок действительно очень трудно бороться, их очень трудно выявлять.
Неоднократно появление современных террористических организаций связывали со спецслужбами различных государств. Считается, что отравленный в Лондоне бывший сотрудник ФСБ А. Литвиненко взрывы жилых домов в Москве приписывал напрямую нашим силовым структурам. Такая версия пока не поддаётся серьёзной проверке. Но какие-то основания подобные теории могут иметь, потому что рождению терроризма ещё в период противостояния СССР и США во многом способствовали спецслужбы этих сверхдержав, боровшихся за влияние в разных регионах мира. У нас создавали специальные центры военной подготовки для мусульман из дружественных стран, той же Ливии, Палестины. Такие центры были в Средней Азии, в Крыму. Я сам как арабист был в молодости на одной такой точке.
Соответственно, США тоже имели базы по обучению боевиков. Поэтому современные уже самостоятельные лагеря подготовки террористов во многом взращены противостоянием двух сверхдержав, которые прибегали к террористическим группировкам как к разрушительной силе в борьбе со странами-конкурентами и их союзниками. Связь с разными государствами у террористов несомненно есть, но сам терроризм, как я уже говорил, не имеет ни религиозного, ни национального лица. В конце концов, в чеченских войнах участвовали не только чеченцы и мусульмане – были и радикальные группировки из бывших республик Советского Союза, а в рядах ИГ (запрещенного на территории РФ) было довольно много наёмников из Европы, отнюдь не мусульман.
Нашей земле с 1917 года государственный терроризм привит на духовно-генетическом уровне большевиками, народ считает себя заложником власти и силовых структур, во многом это связано с антропологической катастрофой, с потерей понимания, кто кому служит и кто кого содержит. Обратите внимание, что практически все террористические силы у нас связаны с Северным Кавказом, где в 90-е годы были очень сильны сепаратистские тенденции. И это сочетание сепаратизма и унаследованной в результате антропологической катастрофы жестокости – одна из серьёзных причин нашего терроризма.
Александр Баранов, кандидат культурологии, заведующий кафедрой социально-гуманитарных наук Академии социального управления, доцент Свято-Филаретовского института:
– Трудно говорить о Беслане изолированно от других событий так называемой чеченской террористической кампании, которая в активной фазе с крупными терактами продолжалась в течение девяти лет – от Будённовска в 1995-м до Беслана в 2004-м.
Современный терроризм появился во второй половине ХIХ века – почти одновременно в Италии, Великобритании, включая Ирландию, в России, включая Польшу, во Франции. Терроризм – побочный продукт ускорения процессов модернизации. Дальнейшее его расширение происходило по мере ускорения модернизационных процессов во всём мире. Латинская Америка и Азия вошли в фазу модернизации позже.
Принципиально терроризм как способ управления социумом посредством осуществления актов превентивного устрашения не изменился. Изменились способы трансляции актов демонстративного насилия, характер презентации образа террориста, драматургия террористического акта, иная информационная среда, иные способы коммуникации. Но цель прежняя – нанесение максимально болезненного удара по психике терроризируемого общества для подчинения его воли источнику устрашения (террористической организации). Другая существенная характеристика – ни один теракт невозможно рассматривать в отрыве от предшествующих событий данной террористической кампании. Иными словами, невозможно отдельно сравнивать события в Беслане с делом, к примеру, Степана Халтурина. Можно сравнивать революционно-террористическую кампанию 1870–1880-х годов и террористическую кампанию двух чеченских войн 1990–2000-х годов.
Мы видим, что все события – от Буденновска до Беслана – с одной стороны, страшная трагедия, а с другой – то, что фиксирует изменения и в российском обществе, и в способности террористов контролировать информационное пространство. Когда произошли события в Беслане, было жутко заниматься другими делами, зная, что там люди сидят в ужасных условиях и непонятно, чем всё это кончится. Но когда начался бесланский кризис, стало ясно, что это последнее крупное выступление, потому что наблюдалось явное разложение источника террористического устрашения. Был выбран совершенно чудовищный объект для нанесения удара – школа, что больше дискредитировало главное дело, которому пытались служить террористы, – освобождение Чечни от федеральных войск, чем способствовало их героизации. Можно проследить, как менялось отношение людей от Будённовска, где симпатии общества к террористам были выражены довольно серьёзно, к Беслану, где этих симпатий не было вообще. Наложился и сильный этнический осетино-ингушский компонент, который привёл к ещё более резкому ожесточению между двумя кавказскими этносами, находящимися в ситуации латентного конфликта. Это было разрушение системы презентации террористами своей деятельности, которое выражалось даже в том, как они вели себя по отношению к обществу, когда не могли заставить себя вести переговоры. Захват школы в Беслане – самая незавершённая из крупных террористических операций, самая не выстроенная самими террористами по способу отношения к обществу.
Применительно к той многолетней террористической кампании я бы сказал, что она завершена. И завершена самым естественным способом: произошло демографическое истощение этого террористического поколения. Те, кто стали основным ядром движения в Чечне в 90-е – сначала национально-освободительного сепаратистского, а потом всё больше и больше в духе исламского радикализма, – это поколение кончилось. Я был в Грозном в 2013–2014 годах, и первое, что меня поразило, – не качество зданий, не ремонт, не роскошь, а то, что я не видел в этом городе людей своего возраста. Собственно, террористы тех лет – это моё поколение, их нет. Но терроризм страшен не просто тем, что есть террористы (рано или поздно они погибают), но ещё и тем, что в этносе либо складывается традиция героизации, и тогда новое поколение воспроизводит эту традицию, или просто кончается поколение, переворачивается страница. Люди, которые были в Беслане, в «Норд-Осте» (Мовсар Бараев и прочие), не знали никакой другой жизни, кроме войны или криминала. Та фаза завершилась. Другое дело, что следующие раунды истории могут привести к актуализации прошлых сюжетов. Но эти процессы очень трудно предсказать. В целом в мире не заметно разрушения героики терроризма, она есть и работает. Если одни кампании завершаются (как теракты басков в Испании, теракты в Северной Ирландии или в современной Чечне), то в других местах они могут снова активизироваться или перетекать из одного места в другое.
В долгосрочной перспективе, конечно, терроризм никуда не денется. Это будет хронически актуальная проблема, но она может быть купирована в отдельных очагах, и постепенно общество должно научиться этому. Это трудная работа. В основном она связана с пресечением контактов террористической среды с социумом, из которого эта среда пытается рекрутировать новых участников.
Очень трудно предсказать, что в современном российском обществе таится угроза терроризма, пока эта угроза не проявилась. Вообще я глубоко убеждён, что, к несчастью, терроризм проистекает не из причины, а из возможности. Главная возможность, порождающая терроризм, – это то самое информационное пространство, которое позволяет обеспечить оперативную трансляцию акта превентивного устрашения.
Начало любой новой террористической кампании связано с одним очень простым совпадением двух условий: в обществе есть люди, которые готовы к применению актов террора, и в обществе есть информационное пространство, которое позволяет им это делать. Это рождает всплеск терактов, а вот пойдёт он дальше или нет, зависит от того, способно ли будет общество его погасить. Например, у нас в 1990–2000 годы было очень много общественных проблем, которые потенциально могли стать поводом для террористических кампаний: положение пенсионеров, безработица, коррупция и многое другое. Если бы эти события произошли, мы бы сейчас легко объяснили, почему они произошли, но их не было.
Стремительное изменение общества, нарушение единства в отношении каких-то ценностей, наличие обиженных маргинальных групп, которые чувствуют себя дискриминированными и не могут найти способа выражения своих целей и интересов, в принципе эти риски увеличивают. В России они высоки, но не обязательно ведут к терактам. Я бы даже не стал называть конкретных проблем: если есть возможность – значит, довольно велика вероятность.
Позитивно то, что накоплен довольно большой опыт реагирования. Как это ни странно прозвучит, но сам факт некой усталости, эмоционального притупления, опустошённости, которые появились в массовом сознании, способствовали тому, что людей трудно стало ещё чем-то напугать. В начале нулевых годов, когда происходили взрывы жилых зданий, в какой-то момент возникло просто ощущение отупения. Террор не может постоянно разворачиваться по нарастающей. Во-первых, усталость, во-вторых, накопленный опыт негативной реакции оказываются, в общем, позитивными факторами. Других серьёзных сдерживающих факторов я, честно говоря, не вижу.
Кроме того, у нас часто смешиваются два момента – борьба с террористами и борьба с терроризмом. Борьба с террористами – это дело спецслужб, а борьба с терроризмом – это работа с общественным сознанием, с культурой, с преодолением террористической героики, которая, к сожалению, сохраняется.
В каждом из этих страшных событий – Будённовск, Кизляр, «Норд-Ост», Беслан – именно ситуация с захватом сотен (а в Беслане более тысячи) заложников приводила к справедливой критике правоохранительных органов и войск, которые принимали участие в контроперациях. Тем не менее постепенно наиболее опасные персонажи, в том числе и самый опасный – Басаев, были устранены, и в принципе общество перешло от склонности к оправданию террористов к отторжению этого образа. Терроризм получает развитие в тот момент, когда есть растущая к нему симпатия в определённой социальной общности. Если такой общности нет, он начинает чахнуть и хиреть. Профилактика терроризма возможна. Его искоренение – нет. Терроризм станет невозможен в тот момент, когда исчезнет единое информационное пространство, охватывающее человечество.
Беседовали Софья Андросенко и Олег Глаголев