– Какой урон экономическому, духовному и интеллектуальному развитию общества нанесла революция 1917 года?
– Важно выделить прямые и косвенные последствия революции. Если говорить о прямых последствиях, то, во-первых, это экономическая катастрофа – из-за резкого сокращения производства. При том что во время мировой войны уже с 1915 года во всём мире начался небольшой спад промышленности, период с 1917-го по 1920-й для нас оказался фатальным. По отношению к 1914-му промышленное производство сократилось в 6 (!) раз – от него почти ничего не осталось.
Сергей Смирнов, заместитель директора Института «Центр развития» ВШЭ. Фото: Александр ВолковПостепенно объёмы экономики стали восстанавливаться, когда большевики отменили политику военного коммунизма и ввели НЭП. Но потом начались коллективизация, индустриализация и прочие преобразования на основе марксистских экономических представлений о том, что государство должно всем рулить – полностью определять структуру хозяйства, направление инвестиций, вектор развития всех отраслей. В результате была построена очень искажённая экономика с крайне деформированной структурой.
Идеология диктовала, что в первую очередь должно развиваться не производство предметов потребления, а производство средств производства, а ещё быстрее – средства производства для производства средств производства. И в соответствии с этими теориями строили огромные предприятия. Считалось, что чем крупнее предприятие, тем оно более эффективно, особенно в отраслях тяжёлой промышленности. При этом государство само определяло, на что какую цену назначить, и механизм ценообразования был парализован. В результате к 90-м годам ХХ столетия эта система хозяйствования рухнула под тяжестью той ноши, которую сама на себя взвалила. Оказалось, что бо́льшая часть продукции, производившейся в Советском Союзе, никому не нужна – рынок за неё никакой цены не давал. Где-то с 1990-го по 1996 год промышленность обвалилась больше чем вдвое – это ещё одна катастрофа, предпосылки которой были заложены в 1917 году и в последующей системе планового управления экономикой. Всё это прямые последствия.
Если говорить о существенных для экономики косвенных последствиях, то я бы выделил прежде всего ликвидацию институтов, обеспечивающих её функционирование, – не учреждений, а законов и обычаев делового оборота. Так же как в 90-е годы, когда старая система рухнула, встал вопрос, как будут выполняться деловые договорённости и соглашения. Скажем, одно предприятие по соглашению другому предоставляет какую-то продукцию и не получает обещанную оплату. И оказалось, что обращаться можно только к бандитам, потому что никаких других рычагов воздействия нет. В цивилизованном обществе это решается через суды, а не через бандитов. Вы не оплатили в срок, я подаю в суд, суд в мою пользу принимает решение, вызывает приставов, блокирует счета, – понятно, как всё это происходит. А у нас до сих пор непонятно.
Недавно был такой забавный эпизод. На очередных международных переговорах министр Ирана, с которым сейчас Россия дружит, сказал, что так называемый «шёлковый путь» из Китая в Европу пошёл в обход России потому, что в России не действуют законы. С нашей точки зрения, Иран вряд ли кто решился бы назвать передовой страной в правовом отношении, но оказывается, иранский министр считает, что в России законы не действуют, а в Иране действуют. Если там, условно говоря, какой-нибудь контейнер, отправленный по железной дороге, пропал, то можно найти, где он пропал, кто виноват и кто за это должен заплатить. А в России нельзя. Это и есть отсутствие институтов и традиций делового оборота, что, конечно, очень существенно для экономики.
Фото: pixabayВторое из косвенных последствий – это подрыв того, что я бы назвал предпринимательским духом. В рыночной экономике люди, конечно, стараются из своего дела извлечь побольше прибыли, но ещё и реализовать какие-то свои творческие замыслы – без этого тоже нет экономики. Нормально для человека стараться сделать что-то лучше, чем другие, предложить какую-то новую продукцию или реализовать новую идею. В советское время этого не было, и сейчас нет. А если и случаются такие проявления, потому что это заложено в природе человека, то сразу возникает много препятствий. Только у бизнесмена что-то начало получаться, он построил маленькое или среднее предприятие – приходят люди в погонах, одна инспекция, другая инспекция, полиция… И все намекают, что «надо делиться» с теми, кто, в общем, к этому бизнесу отношения не имеет. Это очень существенное препятствие, тоже порождённое столетней советской традицией.
Если говорить о духовных последствиях революции, то здесь, я думаю, самое главное – что в результате массированной идеологической обработки люди утратили базовые навыки различения добра и зла. Скажем, объявляется нормой захват и расстрел заложников, или уничтожение классовых врагов, или «грабь награбленное». Это вошло в плоть и кровь, поскольку кроме пропаганды были ещё и мощные репрессии, которые если кого-то не затронули физически, то всё равно привили страх не только поколению, ставшему объектом этих репрессий, но и их детям и внукам. Даже у нашей молодёжи этот страх ещё не весь выветрился, а если его нет, то люди старше моего возраста считают, что это просто неразумие, что они ещё просто не поняли, где они находятся и какие могут быть последствия их слов и поступков.
Ещё я бы отметил неразличение свободы и произвола. Это в той или иной степени всегда было в нашей стране, но революция и последующие события всё усугубили. Если уж свобода, то можно ставить утюг на живот, потому что у нас же свобода. Ну или уж несвобода, так несвобода – ладно, тогда мы не будем утюг на живот ставить. Но если свобода, тогда мы бы развернулись… Нет представления, что свобода связана с ответственностью.
Если говорить об интеллектуальных последствиях, то самое серьёзное – это очень большие человеческие потери. Люди или сломались, или умерли, или погибли, или эмигрировали. Среди эмигрантов очень мало тех, кто смог в других странах занять какое-то заметное место, таких как конструктор вертолётов Игорь Сикорский или Питирим Сорокин, основоположник научной социологии. Конечно, в Париже была высокая концентрация русских религиозных мыслителей, но всё-таки они на данный момент широкого мирового признания не получили, а в России всех этих звёзд и талантов не стало. В последующей истории какие-то научные, интеллектуальные достижения, безусловно, были, потому что трава пробивается и через асфальт.
В науке это прежде всего то, что связано с военной сферой, производством вооружений. Многое из этого делалось с использованием принудительного труда в структуре ГУЛАГа. Высокие технологии иногда имели и мирное применение, но здесь мы практически во всех сельскохозяйственных и промышленных сферах отстаём от развитых стран. Наша наука тоже отстаёт от мирового уровня, особенно в гуманитарных областях, которые при советской власти, можно сказать, отсутствовали. Я как раз учился на экономическом факультете МГУ. Три года мы изучали «Капитал» Карла Маркса, когда истории экономических учений Маркса достаточно посвятить пол-лекции. При этом экономики как современной науки вообще не было в Советском Союзе. И до сих пор наши физики, математики, биологи, представители тех наук, которые не были идеологическими, успешно публикуются и работают на мировом уровне, а среди гуманитариев таких практически нет. Это касается и истории. Например, крупнейшие специалисты по экономической истории СССР – это несколько зарубежных профессоров, авторы многих томов фундаментальных исследований, которые у нас не переведены и даже не известны.
Фото: pixabayПри этом нужно понимать, что народ наш вполне себе талантливый. Сейчас много публикаций русских авторов в международных научных журналах. Студенты уезжают, стремятся работать на Западе, прежде всего в Америке. Мой одноклассник сейчас – крупный американский учёный-биолог. Он говорит: «Я могу в Москве высказать какую-нибудь гипотезу, и на этом всё. В Америке я могу её проверить, скорректировать, провести медицинские испытания, запустить препарат в использование и сделать несколько циклов просто за счёт того, что научная работа гораздо лучше организована».
– Что было бы со страной, если бы не случилось Октябрьского переворота в 1917-м?
– Вполне вероятно, что были бы обе мировые войны. Первая мировая была до революции. Вторая мировая тоже могла бы быть, потому что поверженная Германия, которая победила Россию, потом хотела отомстить остальным странам Антанты за своё унижение. Революция, разрушившая Россию, не повлияла положительно на тяжелейшее поражение Германии в Первой мировой и её трагическую судьбу. Холодная война тоже, вполне вероятно, могла бы быть не как идеологическое противостояние коммунизму, но как соперничество между победившими союзниками.
Чего бы не было? Не было бы ГУЛАГа, не было бы коллективизации, не было бы такой оболванивающей пропаганды. Меньше было бы расчеловечивания, больше представления о том, что хорошо и что плохо. Можно предположить, что по европейскому пути Россия прошла бы больше шагов, чем она прошла. Потому что советский строй не очень европейский.
Такой антропологической катастрофы не было бы. Хотя, конечно, антропологическая катастрофа затронула не только Россию, она коснулась многих стран после двух мировых войн. Первая мировая положила конец государственному христианству не только в Европе, повсеместная утрата веры миллионами непосредственно связана с этой войной. Какой-то герой Ремарка говорил, что он потерял веру с первым разрывом снаряда. Сейчас много пишут о посттравматическом синдроме у всяких участников боевых действий. Небольшие войны приводят к тому, что люди не могут найти своего места в жизни. У американцев – после Вьетнама, Афганистана и Ирака, у нас – после Афганистана и Чечни. Время от времени они кого-нибудь убивают или убивают себя. Советская пропаганда не очень любила говорить о том, что человек разрушается в ходе таких боевых действий. Много крови. Даже если человек сам остаётся невредимым физически, то с психикой обычно происходят серьёзные повреждения.
Фото: pixabay– Можно ли сравнить уровень развития экономики в России в 1913–1914 годах с современным экономическим уровнем в РФ?
– Если сравнивать Россию саму с собой, а не с другими странами, то в 1914 году 85 % населения были крестьяне и жили в деревне. Сейчас скорее наоборот. Но само по себе это не последствие революции. Индустриализация происходит везде. В Англии она происходила в XIX веке, в России – в первой трети XX века, в Китае происходит сейчас, и за счёт этого экономика всегда очень быстро растёт. Нынешний уровень национального богатства у нас, судя по всему, гораздо больше, чем был до революции. Неравенство где-то больше, где-то меньше. В России оно большое с точки зрения жителей Западной Европы, где очень большие налоги и огромный социальный сектор, что позволяет распределять доходы от богатых к менее богатым.
Может быть, корректнее говорить о положении России в мировом масштабе. В начале XX века наша страна отставала от лидеров: Англии, Франции, Германии, США, дышала им в затылок и по уровню благосостояния, и по объёму производства. И сейчас тоже отстаёт. В принципе, в России не такой маленький среднедушевой доход. В России крупная экономика, немножко больше, скажем, чем английская и французская. Но если нам сравнивать себя с мировыми лидерами, то кроме того что у нас ядерные ракеты, которые весь мир могут уничтожить сколько-то много раз, то по всем другим позициям сравнение не в нашу пользу. Если брать страны, с которыми у нас близкие показатели дохода на душу населения, то мы обычно сравниваем себя, смешно говорить, с Бразилией или Турцией.
– Можно ли сказать, что современные экономические кризисы (например, 2014 года) связаны с пережитками советской экономической системы?
– За последние сто лет существенные кризисы случались трижды по более-менее понятным причинам: сразу после революции, во время войны, когда были потеряны большие территории, и в 90-е, когда рухнула плановая советская система. На этом фоне кризисы 1998-го, 2008-го или 2015 годов – это мелочь. В 1990-е объём промышленного производства скатился на 54 % – больше чем вдвое, а в 2015 году – на 3–4 %. Это не столько пережитки советской системы, сколько рецидивы, потому что сейчас идёт процесс, порождающий чудовищное огосударствление. Компании снова переходят в собственность и под управление государства. Мировой и наш нынешний опыт показывают, что это роняет эффективность предприятий и экономики в целом.
Когда чиновник начинает управлять экономическим предприятием, то у него совсем другие мотивации. Одна из первых – направить деньги в определённые карманы, свои и не только свои. Можно и эффективность повысить, но если не получается, то ладно. Кроме того, сама идея, что экономикой можно управлять в командном режиме, – это же курам на смех. Издаётся указ, что темпы роста в России должны превышать мировые. Это то же, что рождаемость повысить. Был же издан и указ по повышению рождаемости, но почему-то его никогда не помнят. Можно сказать, что надо быстро расти и даже принять такой закон, но предприниматель понимает, что расти быстро – глупо, потому что это увидят кому нужно, придут и отберут бизнес.
– Есть ли положительные уроки революции – то, чему она бы нас научила?
– Честно сказать, я считаю, что, в общем, ничему не научила. Есть люди, которые говорят: «Только бы не было крови». Как в позднесоветские годы – «Лишь бы не было войны». Но сейчас новые поколения рождаются, они вполне себе воинственные, им уже и кровь не страшна. Может быть, единственный очевидный урок – что никакие революции к большому добру не приводят, это всегда падение, а потом восстановление того, что было, и зачастую в худшем виде. Путь реформ всегда предпочтительнее, потому что примеры удачных реформ, в общем, привести можно и в истории России, и в истории других стран, а примеры удачных революций – как-то даже непонятно, что это такое.
Если говорить о том периоде, который Россия переживает сейчас, то мне кажется, что основная проблема связана уже не столько с революцией, сколько с поражением в холодной войне. Холодная война – это тоже война, и в ней есть победившие и проигравшие. СССР проиграл холодную войну и потерял огромные территории, потерял большие объёмы производства и статус сверхдержавы, в котором пребывал после Второй мировой, после создания ядерного и водородного оружия и межконтинентальных ракет, способных взорвать весь земной шар. Многим это нравилось. И сейчас нравится. Сложность в том, что Советский Союз экономически не справился с этой ролью, это оказалось для него слишком накладно. И современная Россия сейчас не имеет ресурсов для того, чтобы быть на первых ролях в мире: просто объективно нет ресурсов. А замах такой есть – как у всякой страны, которая переживает постимперский синдром.
Фото: pixabayСовременная общественная ситуация в РФ во многом определяется этим постимперским синдромом – ярко выраженным, например, энтузиазмом после Крыма, и ещё одним – стокгольмским, который проявляется в оправдании коммунизма как «нашей истории». Соответственно, и лечить надо и то, и другое. «Трудность» истории ХХ века для нас не только в массовых репрессиях, а ещё и в претензиях на великую мировую державу.
Мне попалось изречение, его приписывают Николаю I, который якобы на полях учебника географии написал такую фразу: «Россия не есть держава земледельческая, промышленная или торговая. Россия есть держава военная, и назначение её – быть грозой остальному миру». Вот формулировка достаточно ёмкая, и она вызывает у многих положительные эмоции. Да, по торговле, по экономике, по науке, по чему-то ещё мы, конечно, может, не дотягиваем, но грозой остальному миру мы очень даже можем быть. Я не знаю, насколько в этом назначение России. Хотелось бы думать всё-таки, что оно не в этом.
