Первое – я побывал на одной хорошей выставке, посвященной окончанию Второй мировой войны, и наслушался там грустнейших историй. Второе – в том году праздник Петра и Павла совпал с Днём рыбака, напоминая между прочим, что апостол Пётр был потомственным рыбаком и человеком особенным, отмеченным Богом.
Петрович был лучшим рыбаком из всех, кого я знал, и не похожим ни на какого другого. Непохожесть его прежде всего была в том, что специально рыбалкой, наживкой, снастью и всем прочим он, кажется, не интересовался. Во всяком случае, он никогда не принимал участия в оживленных рыбацких разговорах в курилке в цехе, в застольях, которыми он как раз интересовался даже слишком. Не было у него особенных удочек или еще чего-то необычного. Только улов, до которого никто из наших рыбаков-чемпионов никогда не дотягивал, всегда был какой-то неправдоподобный.
Он был мастером в наших ремонтно-механических мастерских, где я до армии слесарил под его началом.
Как-то в начале северной тюменской весны, где-то в первых числах апреля, приехал важный начальник из Москвы с проверкой. Начальник был заядлым рыболовом. В выходные парторг повез его вместе со всеми на рыбалку, ну и Петрович оказался там: он редко пропускал такие выезды.
Приехали, засверлились, полчаса ловят, час – нет клёва. Две-три рыбки на брата у каждой лунки, только Петрович тянет одну за другой, но все не обращают внимания, знают, что на него рыбацкая фортуна не распространяется, он свою пайву до краев набьет. Только московский гость о своей удочке забыл, смотрит на Петровича.
– Можно я рядом лунку пробурю?
– Садитесь, конечно, речка – для всех. Гость устроился рядом в двух метрах, народ прячет улыбки в высоких воротниках своих тулупов: кто из новичков не пробовал у нас этот прием, быть ближе к лунке Петровича? Прошлой весной вокруг него столько дырок накрутили, что он оказался на льдине и перевернулся, благо речка совсем маленькая и неглубокая, сразу выбрался и побежал сушиться.
Петрович продолжает одну за одной вытягивать то сорожку из реки, то окуня, то ерша, москвич – как все, еще пару рыбок выудил.
Собрались все пропустить по стопке, парторг Петровича отвел в сторонку:
– Уступи ему свою дырку, Владимир Петрович, пусть человек рыбки домой привезет.
– О чём речь, пусть занимает.
Закусили, Петрович опускает свою удочку – да у него не удочка, а катушка-рогатка самодельная, с нее прямо леска в воду – в лунку гостя, повеселевший гость – в лунку Петровича. Только теперь рыба выскакивает из той лунки, что проверяющий москвич пробурил. Парторг нашего шофера Мишку к Петровичу посылает.
Фото: Гришкин Денис / АГН «Москва»– Поделись с гостем наживкой своей.
– Да, вот возьмите червячков, пожалуйста.
Народ лыбится уже так, что за воротник не спрячешь, посмеивается. Особенного червя у нас нет, все ездят на подсобное хозяйство, там копают и привозят и Петровичу, и парторгу, который знать не знает, что червяки в нашем северном песке не живут, только в теплицах подсобного хозяйства. Эффект, естественно, отрицательный – гость уже хмурится, народ закрывает смех варежками-шубенками, парторг нервничает, что не может улестить высокое начальство, сам идет к Петровичу и шепчет ему зловеще на ухо:
– Удочку ему свою дай!
– Не поможет, Карим Салимыч, да и какая это удочка – катушка из палки.
– У тебя мормышка самодельная, хитрая, может...
Салимыч отходит, Петрович вынимает здоровенного окуня, бросает на лед и протягивает свою катушку москвичу:
– Может, моей попробуете?
Тот, видно по всему, об этом думает уже давно, передает Петровичу свою неудачницу-удочку с иностранной катушкой-трещоткой и, подражая Петровичу, погружает наживку в воду и короткими рывочками медленно тянет ее наверх. У него сразу клюет и на снегу оказывается сперва один окунь, довольно жирный, затем другой – чуть поменьше. Гость ловко наживляет нового червяка, снова погружает снасть в воду... Но это его последний улов сегодня. Теперь рыба идет на иностранную удочку.
– Ну клева сегодня не будет, кажется, надо домой собираться, – объявляет парторг, – и народ начинает паковать снасти.
По заведенному обычаю Петрович обращается ко всем сразу:
– Давайте напоследок еще чайку скипятим.
Ему всегда хочется продлить день на природе.
– Дома попьешь, – на ходу бросает парторг и вместе с проверяющим идет в машину к Мишке.
Москвич, как говорили, сильно огорчился после рыбалки, подумал, что его специально повезли на реку, чтобы щелкнуть по носу, мол, разве в Москве рыбаки – знай наших. Парторг на всякий случай позвонил вечером генеральному и сказал, что Петрович о тресте не думает, ему бы только горло залить.
В понедельник генеральный вызвал Петровича.
– Владимир Петрович, ты как накатишь сто грамм, ни о чем не думаешь! Не мог послужить родному тресту, помочь москвичу рыбки наловить?
– Так пусть у меня всю возьмет, Владимир Сергеевич, не жалко, класть уже некуда, жена домой с рыбой не пускает, соседям все отдаю.
– Он азартный, не понимаешь что ль, ему клев нужен. Он в «Океане» и не такой накупит.
Фото: Maël BALLAND / Unsplash– Как бы я ему помог? Я ведь и сам не знаю, как у меня получается. Это у меня с войны. Отец ушел, мы с матерью остались, и она как слегла в 41-м, так я и кормил всех три года, пока не померла. Мне семь лет было, брату три. На работу не берут. Летом река, лес и огород нас кормили, да и что мы там могли вырастить-собрать в таком возрасте, а зимой вообще только река. Сядешь удочку закинешь и не знаешь, накормишь своих сегодня или нет. Летом только мордами и сеткой ловил, некогда на берегу сидеть. А зимой наловчился как-то, у нас в деревне никто не мог так много. И так пока отец не вернулся в 45-м. А после и не рыбачил почти, пока сюда не приехал жить.
– Значит, секрет у тебя есть рыбацкий, не прикидывайся.
– Ну его все знают, после рыбалки хорошо чайку попить вместе, рыбка дружных любит.
И это правда, у него так всегда было и на рыбалке, и когда за грибами-ягодами ходили. Уже выходим, бывало, к нашему поселку, который посреди тайги, за деревьями видны первые дворики вагонгородка, Петрович, который всегда впереди, остановится, дождется остальных:
– Ну, давайте еще чайку и по домам, на лес и друг на друга посмотрим.
