Мой друг Олег Глаголев написал колонку о том, что хорошо бы уехавшим вернуться на родину. Призыв может показаться детским, но выбор, где жить человеку, касается не только его самого. Я знаю это по опыту
Сколько я себя помню с детства, я всегда сокрушалась: угораздило же меня родиться в России! Ну что такое Россия, честное слово?! То ли дело – другие страны. Восток привлекал своей экзотикой, запад – какой-то прибранностью, чистотой и комфортом. В школе моим любимым предметом была география – окно в мир, любимыми передачами – «Клуб путешественников» и позднее «Непутёвые заметки». Наверное, я и на иняз поступила, чтобы худо-бедно подучить язык и свалить туда, где убрано, чисто и удобно.
И у меня получилось. После четвёртого курса я ушла в академ и поехала в Кёльн – город-миллионник на берегу Рейна, где меня ждала семья с двумя детьми, отдельная комната, велосипед, проездной, по которому можно было доехать до границы с Бельгией, и моя подруга Наташа. Наташа приехала в Германию недели на две раньше меня и уже успела написать мне несколько писем, что тут всё не так и ей хочется домой. Но поскольку с нашего факультета каждый год несколько человек уезжали в Германию (чаще это была программа Au pair, реже – обмен по учёбе) – мы знали, что в первые месяцы все сталкиваются с синдромом Heimweh. Если говорить по-русски, то с тоской по родине. Спустя пару месяцев это обычно проходит. Но у нас с Наташей это было по-другому. У неё Heimweh, кажется, вовсе не прошла, а у меня так и не наступила.
Я как-то с детства полюбила Германию. И когда ехала туда, то была уверена, что мне там будет хорошо. Мне и было. Я ходила на языковые курсы, готовилась сдать экзамен, чтобы получить языковой сертификат и затем поступить куда-то учиться. В Россию возвращаться мне не хотелось. Я пропустила рождественские каникулы и никуда не поехала. Собиралась пропустить и пасхальные. Но в начале апреля ко мне подошла Лус, в семье которой я жила тот год, и спросила, неужели я не хочу съездить в Россию на Пасху.
– Ты ведь уже думала, что будешь делать по истечении года? Останешься в Германии?
– Да, я думала об этом…
Далее у нас был разговор о том, как нам жить дальше. У Лус было несколько советов относительно моей учёбы в Германии и было предложение, как и где дальше жить.
Вечерний Кёльн. Фото: Roman Bürki / Unsplash– Но на Пасху домой лучше съездить, а то кто знает, когда ты потом сможешь это сделать.
В Германии в том году Пасху отмечали на неделю раньше, чем в России, и до неё оставалось несколько дней. Билеты на самолёт были очень дорогие, и я поехала на автобусе.
В середине апреля погода такая, что на улице одновременно можно увидеть и человека в футболке, и человека в пальто и шапке. И всё в одном городе! Что же говорить о расстоянии в две тысячи километров. Я выехала в ветровке и кедах. В ушах звучали попеременно Пугачева и Высоцкий, перед глазами сменялись города Кёльн, Кассель, Магдебург, Варшава, Брест, Смоленск. В Смоленске я поняла, что дома: вышла из автобуса размять ноги и наступила в лужу. В новых кедах, ранее белых и сухих, а теперь мокрых и серо-коричневых. Ещё не доехав до Москвы, я начала тосковать по Германии и ругать себя, что не надо было вообще ехать сюда, а если уж поехала, то почему на две недели – хватило бы и одной.
Из двух недель я планировала одну провести дома у родителей, а вторую – в Твери у друзей-однокурсников. Дни у родителей тянулись мучительно медленно, время же в Твери пролетело незаметно. Два момента мне запомнились особо.
Первое – это неумелая попытка отпраздновать Пасху. Мы с моим одногруппником и его другом решили, что пасхальный стол помимо яиц и куличей должен включать в себя пиво и обязательно ландыши на столе. Так мы и просидели до поздней ночи за столом чокаясь стаканами и крашеными яйцами и повторяя словно пароль: «Христос воскресе! – Воистину воскресе!».
Второй момент – на меня за эту неделю напала таки Heimweh, пресловутая тоска по родине. Напала не там, в Германии, а тут, в Центральной России. Я, конечно же, постирала кеды, но это помогло не сильно, и каждый раз, когда я смотрела себе под ноги, то вспоминала ту злосчастную смоленскую лужу. Да что там смоленская лужа – в Твери лужи не хуже! Лужи, грязь, а чуть подсохнет – так сразу пыль. Тогда на улицах города уже стали появляться урны, но многие ещё игнорировали их, и мусор лежал, где хотел. А моя Наташа с её непроходящей тоской по России писала мне из Германии, как красиво там цветёт сирень. Может быть, это была и не сирень, я уже точно не помню, но перед глазами возникает именно эта картина. У них там красиво, сирень цветёт и люди улыбаются, а у нас всё серое. Настолько серое, что мне захотелось остаться в России. На неделю. Я обменяла билет, договорилась со «своей» немецкой семьёй и задержалась в Твери ещё на семь дней.
По дороге в Кёльн решила, что мне надо вернуться в Россию. Не скажу, что я прямо захотела вернуться, но поняла, что так будет честнее и по отношению к России, и по отношению к Германии: там ведь тоже были грязь и пыль, были грустные лица. Но были и люди, которые поставили урны, которые не мусорят, которые захотели, чтобы вокруг было больше красоты и порядка. А как же навести порядок и красоту в России, если все, как я, захотят сбежать из неё туда, где лучше: где деревья зеленее, небо голубее и белки в городах?
Чин освящения пасхальных куличей, яиц и пасхи в канун Светлого Христова Воскресения. Фото: Анатолий Жданов / Коммерсантъ– Я решила, что вернусь домой в августе, – сказала я Лус.
– Да, я так и поняла. Ещё тогда, во время твоего звонка оттуда… Как насчёт Баха?
С Рождества мы с ней слушали его довольно часто. Вот и тогда Лус поставила пластинку, налила нам красного вина, приглушила свет, и мы так молча и сидели, слушая Баха и своё сердце.
P.S. Жалела ли я после возвращения, что не осталась в Германии? Много раз. Более того, жалеть об этом я начала ещё там. Тогда это решение я не могла себе объяснить, это было что-то иррациональное: я понимала, что правильно вернуться, но почему это правильно – не понимала. Удивительно, но, только воцерковившись и узнав, что у христиан есть другое отечество – Небесное, я стала – медленно, но всё же стала – понимать личную ответственность и за своё земное отечество, за свой город, да и за страну. Как и Олег, я задаюсь вопросом: да разве могу я что-то сделать, что-то изменить? И как Олег, я верю, что появилась на этой земле не случайно. А значит, Господь верит, что я что-то могу сделать здесь. Верит и хочет этого.
