Пересказывать не буду, скажу лишь, что главный герой – двадцатилетний парень, которые сталкивается со смертью мамы и на плечи которого ложатся все эти похоронные хлопоты. А из родных только бабушка, сил которой хватает только на слёзы и редкие советы: позвони дяде Лёше да купи себе чёрную шапку, ибо «негоже по кладбищу в пёстром ходить».
Спектакль был неплох, но лучшее в нём – возможность остаться и поговорить за смерть. Из примерно сорока зрителей около половины остались на обсуждение, а кто-то – из тех, кто видел спектакль раньше – специально пришёл именно к этому моменту.
Какой-то особой глубины во время обсуждения мы не достигли, но одна история меня тронула.
Бантам на кладбище не место
Марии около 35 лет, а когда ей было 12, у неё умерла любимая бабушка. Семья готовится к похоронам и собирается на кладбище. Все в чёрном, а девочка Маша надевает на голову огромный белый бант – праздничный и нарядный. Это ведь её любимая бабушка, и внучка воспринимает поход на кладбище как ещё одну встречу с ней, пусть та уже и умерла. А мы же все знаем, что на встречу с любимыми нам хочется одеться празднично. Этот настрой Марии сбила вторая бабушка словами, что «как можно наряжаться, когда такое случилось». Похороны – это про мрачное и тяжёлое, а не про праздничное и красивое. И бабушка – та, что живая – буквально сорвала с головы девочки этот бант. Прошло более двадцати лет, а Мария до сих пор жалеет, что дала ей это сделать. Есть какая-то внутренняя уверенность, что та – другая – бабушка была бы рада, если бы хоть кто-то на тех похоронах пришёл на встречу с ней нарядный и щедрый.
Я уже писала, что хожу на похороны лет с пяти и годам к тридцати поняла, что цвет одежды на них – дело десятое. Но это одно из многочисленных «так надо»: живым надо быть в тёмном, покойному надо быть в новой одежде и белых тапочках, родным надо плакать, но сильно, гроб надо опускать сотрудникам кладбища или ритуальной конторы. Бесконечное множество «надо», которые регламентируют все манипуляции с телом. И почти ничего не сказано, что же делать с душой (и духом).
Как живой!
В сентябре я была на похоронах – у друзей умерла пожилая тётя. Вредная она была, но настоящая, так что сейчас в памяти о ней сохранились её песни, детские истории и самобытный юмор.
Во время отпевания я обратила внимание на то, как деликатно её в последний, а быть может, и вообще в первый раз накрасили. Всё было настолько в меру, что ты смотришь на тело и понимаешь, что – да, это тот человек, которого ты знал.
Понимаю, что это субъективное восприятие, но я тогда подумала, что человек, который красил бабу Галю, делал это с уважением к ней и её достоинству. И тогда же почувствовала всю неправду нынешней ситуации с умершими: умывать, одевать, красить (если надо) должны не сотрудники морга и специальных служб, а мы, родные люди. Те, кто знает каждую морщинку, кто помнит улыбку, для кого это лицо красивое само по себе.
И – да, бабе Гале повезло, что ей попался человек, который сумел подготовить её так, что во гробу родственники увидели не накрашенную куклу, а живого – насколько уместно слово «живой» в этом контексте? – человека. Но я видела и другие случаи, когда над телом так «поработали», что трудно было узнать в нём того, с кем ты рядом жил многие годы.
Похоронное дело не бизнес
Сегодня мы часто слышим про похоронную мафию. Я в этом не разбираюсь, потому не буду этого и касаться. И в похоронном бизнесе я не разбираюсь, но с прошлой своей работы усвоила, что цель любого бизнеса – получение прибыли, что бы компании ни заявляли в своей миссии. Ситуация смерти близкого человека – это всегда ситуация особой уязвимости для его родных. Мало у кого есть прописанный план действий на случай своей смерти, а действовать приходится быстро, и когда появляются профессионалы, готовые помочь, то их хочется слушать и делать всё, что они скажут.
Но одно дело, когда это «бизнесмены», которые нацелены на получение прибыли, другое – когда речь о тех, для кого смерть – дело жизни, призвания, если хотите. О тех, кто видит в этом своё служение.
Фото: Виталий Тимкив/РИА НовостиМы же можем высокопарно рассуждать о служении врачей, учителей, но почему-то профессии, связанные со смертью, стигматизируются сегодня. Вряд ли кто-то скажет с гордостью, что работает в морге или ритуальной конторе – на эту тему снят отличный фильм «Ушедшие». Но ведь здесь любовь к человеку и уважение к его достоинству проявляются безусловно: тебе от усопшего ничего не надо, он тебе добром на добро уже не ответит, он не будет у тебя в долгу за то, как хорошо ты подготовил его к погребению.
К сожалению, в нашей жизни мы чаще встречаем именно профессионалов похоронного бизнеса, для которых покойный – объект, чем служителей похоронного дела, работающих с человеком, пусть и умершим.
Почему светлая память – это нечестно
Хотя что нам говорить про посторонних людей, когда зачастую и родственники объективируют своих умерших. Из лучших, казалось бы, чувств. И проявляется это – среди прочего – в надписи на венках, где «светлая память» успешно конкурирует с «вечной».
Вот и когда мы поехали на кладбище с бабой Галей, то на венке красовалась «светлая память». Казалось бы, что плохого в светлой памяти? Может ли вечная память не быть светлой? Есть ли вообще между ними разница? Разница есть, и она существеннее, чем кажется.
Когда мы говорим «вечная память», то хотим, чтобы человек пребывал в вечной памяти Божьей, и тем самым мы молимся о человеке. А «светлая память» – это уже про нас, грешных: мы хотим, чтобы память об умершем не огорчала нас, то есть мы молимся уже не о человеке, а о нас самих.
«Светлая память, – пишет пресвитер Георгий Кочетков, – это обращение лишь к себе, что, конечно, не очень по-христиански. Это та самая языческая замкнутость на себе, на своём и на своих, с которой христианство призвано бороться».
Дух и смысл ратуют за «вечную память», а стремление к комфорту и человекоцентризм – за «светлую».
Выбор за нами.
Вместо послесловия
– Подождите! То есть вы думаете, что, если бы Христа не распяли, то Он бы умер Своей смертью? От старости или болезни? Я в это не верю…
– Мне кажется, что если бы мир не распял Христа, то значит, он был бы качественно другим – не тем миром, где царствуют грех и смерть. Но беда в том, что мир именно таков, и у него не было шанса принять Христа, потому и распяли.
Сегодня, после утренней молитвы в Великую субботу, я стала свидетелем такого разговора, и он укрепляет в надежде на жизнь и на воскресение. Но это тема для отдельного размышления.
