В начале этого года суд штата Алабама вынес вердикт, который может полностью изменить ситуацию с репродуктивными технологиями. А именно – признал эмбрионы, в том числе замороженные для отсроченной трансплантации, детьми, наделёнными всеми правами уже родившихся детей. Сторонники этого решения считают его высшим проявлением гуманизма. Противники беспокоятся, что новый закон сводит на нет все достижения технологии ЭКО и потенциально может лишить множество людей стать родителями.
Событие, которое породило новый виток дискуссий, произошло в США ещё в конце 2020 года. Тогда посетительница клиники репродуктивной медицины в штате Алабама случайно разбила емкость, в которой хранились криоконсервированные (замороженные) эмбрионы. Семейная пара, которой принадлежали погибшие эмбрионы, подала судебный иск к клинике за проявленную халатность, поскольку в криоотделении оказался посторонний человек. Но одновременно был выдвинут иск и к больнице, проводящей процедуру ЭКО, в котором смерть эмбриона квалифицировалась как смерть несовершеннолетнего.
Суд первой инстанции иск отклонил в связи с тем, что эмбрионы не являются детьми, а следовательно, на них не распространяется закон о неправомерной смерти несовершеннолетних. Тогда пара обжаловала это решение в Верховном суде Алабамы, и в этот раз успешно. Суд признал, что этот закон применяется ко всем детям без исключения, а под «несовершеннолетним» может пониматься эмбрион, существующий даже не в матке женщины, а в лаборатории.
Что можно считать началом человеческой жизни? Момент рождения, момент зачатия? Эти вопросы стоят во главе этических дискуссий вокруг статуса эмбриона уже не одну сотню лет, и акценты постоянно смещаются.
Если углубиться в совсем древние времена, то обнаружим, что представления о зарождении жизни были как о чём-то священном, но при этом всё же достаточно далеки от биологии. Ещё сто лет назад жизнь эмбриона была невозможна вне тела матери, плод не мог существовать отдельно от неё, а потому не шло и речи о каких-то правах эмбриона на жизнь.
– До XIX века отношение к эмбриону было отчасти схоже с сегодняшними светскими законами, – рассказывает Павел Тищенко, главный научный сотрудник Сектора гуманитарных экспертиз и биоэтики Института философии РАН. – Считалось, что душа из растительной становится животной в конце первого периода беременности, когда женщина начинала чувствовать толчки плода. Этот период так и назывался – оживление. Если до этого момента происходило самопроизвольное абортирование, то епитимья была мягче, это не рассматривалось как убийство человека. Полноценным же с христианской точки зрения человек становился только после крещения. Православная точка зрения, что жизнь возникает в момент зачатия, возникла только в XIX веке, когда стала развиваться эмбриология и были обнаружены яйцеклетка и сперматозоиды.
Павел Тищенко. Фото: iphras.ruПо мере развития репродуктивных технологий стало меняться и отношение к эмбриону. Если у него ещё до появления на свет начинается сердцебиение, формируется нервная и пищеварительная системы – значит, он живой? С биологической точки зрения – да, это живой организм, но что делает его человеком?
– Прежде чем думать, что нас отличает от животных, мне кажется, необходимо учесть, что нас с ними объединяет, – рассуждает Павел Тищенко. – А объединяет нас с высокоразвитыми животными способность страдать. В философии морали есть особое направление, которое так и называется – патоцентризм (от греч. pathos – страдание). Оно наделяет моральным статусом любое живое существо, способное страдать. Поэтому если ещё несколько десятилетий назад экспериментаторы могли проводить эксперименты на животных без обезболивания, считая их не способными страдать машинами, то сейчас обезболивание – это стандарт научных исследований. Следует отметить, что до начала 90-х годов даже к новорождённым людям относились как к животным машинам и не проводили обезболивание. Сегодня это невозможно.
Современная доктрина о статусе эмбриона, сформулированная ещё Аристотелем, основана на градуалистском подходе. Он подразумевает, что одушевление эмбриона и приобретение им личностных свойств происходит постепенно. На основе этого выделяют три этапа развития эмбриона, которые соответствуют триместрам беременности. В первом плод рассматривается всего лишь как часть тела женщины, и она вправе сделать аборт. Второй этап – промежуточный, при котором плод ещё нежизнеспособен, но уже достаточно развит. Поэтому во втором триместре аборт допускается только при определённых медицинских показаниях и патологиях. На третьем этапе плод становится жизнеспособен, на этих сроках аборты практически везде запрещены.
Именно таким градуалистским подходом руководствуется законодательство Российской Федерации, а также Испании, Франции, Швейцарии, Ирландии и многих других стран, в которых правоспособность гражданина, в соответствии с Конституцией страны, возникает в момент его рождения и прекращается вместе со смертью.
Зачатие, по крайней мере в пробирке, давно уже перестало быть чудом, а превратилось в хорошо отлаженную современную технологию. Эта технология позволяет создать эмбрион в лабораторных условиях и исследовать его на наличие мутаций – провести преимплантационное генетическое тестирование, чтобы исключить рождение ребёнка с тяжёлой патологией. Это значит, что неподходящий эмбрион будет в лучшем случае использован для исследовательских нужд, а в худшем – утилизирован (говоря обывательским языком, выброшен). Можно оставить эмбрионы «про запас» и воспользоваться ими позже, когда возникнет желание иметь детей.
Год назад в Великобритании появился на свет первый ребёнок, созданный с помощью ДНК трёх человек. Для этого использовалась методика митохондриального донорства, которая направлена на предотвращение наследования детьми неизлечимых заболеваний. Для зачатия использовались не только яйцеклетка и сперматозоиды биологических родителей, но и донорские митохондрии, которые должны были заменить дефектные материнские. Недалёк тот день, когда можно будет по запросу определять физические характеристики будущего ребёнка – цвет глаз или волос, а также его пол, волнуются противники такого прогресса. Они считают сам факт селекции эмбрионов аморальным и напоминают, что желание иметь ребёнка не равно праву иметь ребёнка.
– Мы годами «играем в Бога» с медициной, продлевая жизнь и устраняя различные причины смерти, – выдвигает контраргументы Дэйв Арчард, приглашённый научный сотрудник Школы истории, антропологии, философии и политики Королевского университета Белфаста. – И мы, конечно, уже привыкли к тому, что спустя почти пятьдесят лет после рождения Луизы Браун мы можем помочь людям родить здоровых детей с помощью репродуктивных технологий.
Дэйв Арчард. Фото: qub.ac.ukЧто же будет, если эмбрионы получат статус человека? Последствия довольно предсказуемы: репродуктивные технологии в большинстве случаев могут стать недоступны. Клиники просто откажутся от процесса криоконсервации эмбрионов. Это означает создание ограниченного количества эмбрионов – ровно столько, сколько можно сразу пересадить в матку. При неудачной попытке ЭКО придётся проводить дополнительные процедуры по стимуляции яичников и имплантации эмбрионов, что представляет определённые риски для здоровья женщины. Это означает и отказ от преимплантационного генетического тестирования. Генетический анализ плода будут делать уже во время беременности, и в случае тяжёлой патологии женщине придётся делать аборт либо рожать заведомо больного ребёнка.
В трудном положении окажутся и родители, которые замораживают эмбрионы. Им придётся пожизненно оплачивать криохранилище даже в том случае, если они больше не планируют иметь детей, либо они должны быть готовы нести ответственность за гибель потенциальных детей.
– Именно ответственность – та основа, на которой должны развиваться биотехнологии, – говорит Павел Тищенко. – Сегодня ответственность за действие или бездействие врача начинается с момента рождения человека. Свидетельство о рождении, выдаваемое на основе заключения врача, создаёт полноправного человеческого субъекта. Так же как раньше человек становился человеком только после крещения. Умерших до крещения новорождённых нельзя было ни отпевать, ни хоронить в церковной ограде. Поэтому эмбрионы и нерождённые плоды у нас (и это традиционная ситуация) не защищены с правовой точки зрения. Если сегодня экспериментатор нанесёт своими действиями эмбриону или плоду травму на любой стадии развития будущего человека, то этот экспериментатор отвечает лишь перед родителями за моральный ущерб. Перед будущим человеком (в том числе и после его рождения) этот экспериментатор ответственности не несёт. Сегодня активно развивается пренатальная (дородовая) медицина, которая воздействует на эмбрионы и плоды в профилактических, диагностических и терапевтических целях. Биотехнологи планируют редактировать геномы эмбрионов человека с тем, чтобы предотвратить у новорождённых развитие самых разных генетических патологий. Это прекрасная цель. Но необходимо, чтобы и биотехнологи, и врачи пренатальной медицины отвечали за свои действия не только перед родителями, но и перед будущими людьми, чья жизнь оказалась так или иначе изменена соответствующими медицинскими вмешательствами. В этой связи перед биоэтикой и медицинским правом стоит серьёзная задача создания ещё не существующих норм моральной и правовой регуляции ответственности врачей и других медицинских работников в области пренатальной медицины. Бессмысленно запретами пытаться остановить научный прогресс, столь же бессмысленно создавать режим «морального и провового офшора», как предлагают некоторые учёные. Наша задача – в разработке моральных и правовых норм, которые защищали бы жизнь и достоинство ещё не рождённых детей, обеспечивали ответственность перед ними, а не только родителями, врачей и других медицинских работников, действующих в области пренатальной медицины.
