Недавние европейские выборы, отмеченные исторической победой Марин Ле Пен, стали свидетельством активного роста многих крайне правых партий и в некотором роде поражения нынешнего истеблишмента (Макрона во Франции и Шольца в Германии). С одной стороны, эти результаты подтвердили устоявшиеся альянсы и личные отношения (см. поддержку председателю Европейской комиссии Урсуле фон дер Ляйен от лидеров правых), а с другой стороны, они породили новые отношения между правыми партиями, которые будут иметь последствия для внутренней политики каждой страны – члена ЕС. Кроме того, произошёл разрыв некоторых союзов: премьер-министр Польши Дональд Туск отверг правого премьера Италии Джорджию Мелони, которая затем рассорилась с премьером Венгрии Орбаном и так называемыми Вышеградскими странами (Венгрия, Словакия, Чехия и Польша).
Всё это занимательно, но остаётся вопрос: насколько новые правые являются агентами не просто иных политических группировок, а иных политических идеалов и тех же консервативных идей, к которым они часто апеллируют? И здесь возникает множество недоумений. За пределами тезисов, поддерживаемых и пропагандируемых западными мейнстримными газетами, Мелони уже давно не представляет собой антисистемной «популистской» опасности, да и что-то консервативное в ней сложно найти. После её американского политического благословения «право Мелони» не только на деле, но и прежде всего на словах подтверждает краеугольные камни политики ЕС, а именно: поддержка Украины и готовность вкладываться в конфликт в случае американской незаинтересованности, «зелёная» повестка (по отношению к которой нет реальной правой оппозиции), иммиграция (один из вопросов, по которому очень многие правые избиратели в Италии сильно разочарованы новым правительством) и, наконец, так называемые «новые права» (для различных меньшинств). Пожалуй, только в последнем вопросе позиция итальянской правительственной партии в последнее время расходится с позицией других основных европейских партий, о чём свидетельствует несогласие Мелони с включением права на аборт в итоговую декларацию G7, которую решительно поддержали Макрон и Шольц. Но в любом случае это второстепенный вопрос, который не влияет на суть описываемой ситуации.
То же самое можно сказать и о Марин Ле Пен во Франции. Трудности, связанные с получением её партией абсолютного большинства и заявлением о политической воле к управлению страной даже при отсутствии абсолютного большинства, в любом случае не меняют главных ориентиров политики основных государств Европейского союза, особенно перед американскими выборами. Никакого решительного консервативного поворота от этих политиков ждать не стоит.
При этом Макрон отреагировал на результаты внутренних выборов так же, как и на европейские: вместо того чтобы разобраться в политических причинах своих поражений, «прогрессисты» только и делают, что твердят об опасности правых для внутреннего конституционного порядка каждого государства и для европейской конструкции в целом, более или менее прямо ссылаясь на теорию вечного фашизма («ур-фашизма») Умберто Эко с целью дискредитировать своих оппонентов и примириться с собственными неудачами.
Эмануэль Макрон. Фото: Алекс Сочацки/КоммерсантъПодобная политическая тактика не является чем-то новым, напротив: начиная с 68-го года, как утверждают такие критики общего левого политического подхода, как, например, Пьер Паоло Пазолини или Костанцо Преве, коммунисты, а после 91-го года и прогрессисты только и делают, что гоняются за призраками фашизма и нацизма, которых, к счастью, больше нет, и борются с ними, чтобы не смотреть реальности в лицо, то есть, говоря левым языком, не иметь дело с «реальными социально-экономическими противоречиями капиталистической действительности». Можно не соглашаться с «терапией», предложенной этими авторами, но диагноз остаётся безупречным.
Приход к власти правых партий повлияет на внутреннюю риторику, особенно в случае с более экстремальными версиями ЛГБТ-требований, но в остальном вряд ли приведёт к существенным изменениям политического и геополитического курса. Необходимость в стабильности в основных политических директивах ЕС подтверждена в конце концов и предстоящими американскими выборами.
Интересно, что к правым мейнстрим относит и Трампа, несмотря на совершенно разные культурные и политические корни, которые отличают его, скажем, от Мелони или Ле Пен. Помимо интерпретации, согласно которой Трамп является проевропейским (или «проевропейским в национальном смысле») политиком в силу своей критики глобализма, его фигура безусловно довольно непредсказуема. Это подтверждает и высказывание Владимира Путина: «Я сказал, что мы будем работать с любым президентом, но мне казалось, что Байден более предпочтителен для России. Судя по тому, что он сказал, я абсолютно прав, потому что это реакция в соответствии с моими словами». Это не значит, что Трамп умнее или хитрее всех, с ним просто может быть сложнее. Придётся приложить больше усилий для того же самого результата. Байден, естественно, может быть заменён любым профессиональным политиком: суть в том, что не очень важно, из какой он партии.
Более того, очень часто можно услышать, что с назначением Трампа на пост президента украинский конфликт сразу закончится. Если предположить, что политическая воля американского кандидата действительно приведёт к прекращению конфликта, то такой сценарий крайне маловероятен, если речь идёт о прочном мире. И в любом случае он будет объясняться исключительно логикой американских интересов. На самом деле Трамп заявил, что США будут вооружать Украину только тогда, когда они заявят о готовности к переговорам. Да, ведущие европейские политики и Байден с большой неохотой публично говорили о необходимости для Украины пойти на некоторые территориальные уступки в случае переговоров – здесь Трамп настроен более решительно. Однако его заявление прямо указывает на идею вооружения постконфликтной Украины, а значит, о долгосрочной западной позиции, усложняющей вопрос прочного мира и только закрепляющей «линию боевого соприкосновения».
Девиз «Аmerican first» выражает пронациональную американскую реакцию на «глобализм». Это значит, что достижение международных интересов США при нём преимущественно будет осуществляться их «вассалами»: НАТО и ЕС. То, что США будут меньше вкладываться, не означает, что они перестанут придерживаться собственных взглядов и стратегических интересов. Напротив, их требования к «союзникам» будут ожесточаться. Первое президентство Трампа явно это показало.
Несмотря на более открытую самокритику по поводу Афганистана, Ирака и так далее, де-факто в отношениях с Россией ничего не изменилось. Главным врагом США является Китай, и поэтому США будут заниматься Украиной только до тех пор, пока это им выгодно с точки зрения приближающегося, как говорят на Западе, конфликта с Китаем или до тех пор, пока это не помешает подготовке к более масштабной войне: в Европе регулярно пишут, что нужно возвращать обязательную военную службу, так как после России придётся воевать с Китаем.
Вот и вся правая риторика Запада на сегодня. И других правых, как говорится, у нас для вас нет. Изменения пока касаются только отдельных внутриполитических европейских и американских сюжетов, но не сказываются на глобальном раскладе сил и тем более на отношении к России.
