Я родилась до перестройки, и моя память об истории рода долгое время ограничивалась тем, что было репрезентативно с точки зрения советской идеологии. Поэтому я твёрдо знала, что моя бабушка Зинаида Тырова – первая пионерка города Архангельска, и о ней даже упоминается в книге Николая Блинова «Костёр и парус».
Потом времена поменялись, идеология утратила силу, я крестилась, и факт, что моя бабушка могла бороться с христианской верой, перестал меня вдохновлять. Начались осознанные поиски корней, которые уходили бы в землю поглубже, встал вопрос: кем были люди, благодаря которым я появилась на свет, до катастрофы 1917 года? Какие во мне заложены гены? Какой традиции я могу наследовать?
Активные расспросы родителей принесли не самые богатые плоды: всё как у всех в том поколении – в семьях не любили говорить даже о бабушках, рассказывать и спрашивать о прошлом было не принято. В доме хранился серебряный николаевский рубль, который использовали для очистки воды, и присказка, которую говорили после обеда: «Бог напитал – никто не видал». От того и от другого веяло чем-то несоветским, а досталось и то и другое от прабабушки с чудным именем Шуня. Изредка в детстве мы ходили на её могилку, которая была прямо напротив алтаря кладбищенской церкви.
И вот когда пришло время оттаивать памяти, за эту ниточку мне и довелось потянуть. Шуня оказалась Марфой – точнее, Марфой Гавриловной Тыровой, урождённой Белобородовой. Очень мне понравилась эта фамилия, а когда в альбоме у родственников я нашла её фотографию в форменном платье (видимо, горничной), моё стремление узнать, кто она и откуда, оказалось непобедимым.
Дата рождения Марфы Гавриловны нашлась в свидетельстве о её смерти, а место рождения – в автобиографии дочери, моей бабушки, написанной при приёме на работу. «Родилась в Холмогорском районе в дер. Миронова Гора в семье бедняка. Отец умер рано. 7 лет пошла она работать няней сначала в деревне, а потом в городе. В прислугах жила до выхода замуж, а затем до смерти отца не работала, занималась домашним хозяйством, воспитывала троих детей».
Поиски на картах Архангельской области и губернии деревни Миронова Гора результатов не принесли, и всё же я решилась отправить запрос в архив Архангельской области (ГААО). Заплатив положенную сумму, я запаслась терпением и ждала ровно год. 9 августа 2024 года я получила на руки долгожданные 9 страниц архивных данных. Дойти до дому я не смогла и дрожащими руками в ближайшем кафе открыла папку с полученными сведениями.
Ревизские сказки, метрические книги, исповедные росписи позволили сотрудникам архива (большое им спасибо!) восстановить род Белобородовых до 1704 года. Мне трудно передать это почти физическое ощущение, что ты прорастаешь в толщу времён. Я догадывалась, что мои предки – выходцы с Новгородских земель – когда-то перекочевали на Русский Север, но теперь я узнала их по именам: Афанасий, Леонтий, Степан, Герасим, Иван, Гаврило… Все – черносошенные крестьяне, занимавшиеся также морским промыслом в Белом море. А жёны-то… Устина, Анна, Анна, Евдокия, Татьяна… Как минимум две принадлежали к какому-то раскольничьему согласию. Шутка ли! Евдокия Ивановна в свои 63 года не была на исповеди 27 лет, хотя и была венчана в Православной церкви. Какие-то у моих сродников появились не только имена, но и характеры, судьбы… За моей спиной вдруг собралось много русских людей, о чём-то меня молчаливо вопрошавших.
Дальше начались чудеса. Видимо, воскрешение памяти стало приносить свои духовные плоды. Нашлась деревня Миронова Гора, которая превратилась за сто лет просто в Мироново. Нашлись друзья, которые строят дом в соседней деревне… Нашлись замечательные архангельские художники Зимиревы: они живут в деревне Мироново и согласились быть моими проводниками.
На следующий день после получения родословной я уже ехала искать Курейско-Сергиевский приход, в который были записаны землепашцы Белобородовы. Мне несказанно повезло. Сергиевский храм (церковь, возле которой, согласно записям в метрической книге, хоронили моих родных) жива, хотя и сползает с обрушающегося берега реки Курьи. И более того, в церкви молятся «мирским чином» местные жители едва ли не каждое воскресенье, а по праздникам из Холмогор приезжает священник. Кладбище поросло уже не только мхом, но и лесом, но какие-то плиты с едва различимыми буквами ещё можно найти. Я попросила друзей разделить со мной молитву и впервые за долгие-долгие годы беспамятства помянула пред лицом Божьим имена своих предков и пропела им «Вечную память».
Потом была деревня Миронова Гора, в которой и по сей день живут Белобородовы. Жаль только, что не сильно они обрадовались мне и сокровищу, которое я держала в руках, – истории нашего рода. Зато после не слишком долгих поисков в деревне из двадцати одного дома нам удалось найти 21-й дом, из которого, по-видимому, и ушла в город, в няньки, моя прабабушка. Большой крепкий северный дом на высоком берегу реки, с которого открывается вид на далёкий-далёкий простор и высокое-высокое небо. А перед домом поля, видать, те самые, которые и обрабатывали мои черносошенные крестьяне.
Я давно уже вспахиваю плугом только обширное поле русской культуры, моя профессия чрезвычайно далека от занятий моих предков, но эти дом, поле, небо, этот простор – безусловно часть меня. И если я что-то седьмым чувством знаю о свободе в нашем несвободном мире, то это, видимо, именно отсюда, с этих холмов и высоких берегов.
На следующий день я молилась на литургии, как будто окружённая плотным кольцом родных – Афанасия, Леонтия, Устины, Гаврилы… Я понимала, что 100, 200, 300, 400 лет назад они так же, как я сегодня, входили в храм и слышали: «Миром Господу помолимся…» – и возносили свои молитвы к Богу, у Которого все живы, и любили Христа, и просили заступничества Божьей Матери…
И последний штрих… Ревизские сказки фиксируют крестьянское населения России только с 1719 года. Кто-то ВКонтакте надоумил меня поискать в РГАДА и более ранние документы. Оказалось, что 26 февраля 1596 года царь Фёдор Иоаннович подписал указную грамоту о «даче на оброк крестьянам Третьяку Белобородову и Льву Буглину угодий на реке Двине в Курейской волости Двинского уезда». Вот так за неделю распахнулись исторические горизонты моей семейной памяти: от первой пионерки до последнего представителя московской ветви династии Рюриковичей, который что-то пожаловал моим предкам.
Моё место в истории этой страны оказалось надёжным и прочным. Я знаю, что мне есть за что каяться в истории моего рода, но я знаю теперь также, что я не перекати-поле, не человек без роду без племени, что у меня есть корни, за которые я могу держаться, что у меня есть род, перед которым и за который я должна отвечать. Отечество земное оказалось не патриотической идеологемой, а конкретными могилами лежащих в этой земле людей; Отечество Небесное пополнилось родными со-молитвенниками.
Не ленитесь расспрашивать родных, собирать старинные фото, писать запросы в архивы…