Впрочем, ничего удивительного в этом открытии нет: с самого начала, когда IT-профессии стали массовыми, сложился образ этакого одиночки-интроверта в растянутом свитере, который языками программирования владеет куда лучше, чем человеческими.
Но в Московском психолого-социальном университете (МПСУ) подтвердили эти жизненные наблюдения исследованием. Психологи изучали группу из 20 программистов в возрасте от 20 до 47 лет и выяснили, что у подавляющего большинства из них был обнаружен низкий или даже крайне низкий показатель по шкалам «управление эмоциями», «эмпатия» и «управление эмоциями других людей». «Такие показатели свидетельствуют о том, что у группы программистов есть затруднения с управлением своими эмоциями и с пониманием других людей, а также трудности с сопереживанием и распознаванием чужих чувств», – делают выводы эксперты.
Исследователи полагают, что эмоциональный интеллект у айтишников притупляется из-за перекоса в сторону одиночной работы.
Интересно и то, что эти же люди продемонстрировали нормальный уровень осмысленности и удовлетворенности жизни, хотя по всем правилам психологической науки отсутствие эмоционального интеллекта должно оказывать негативное влияние на показатели по шкале «локус контроля – жизнь» и по шкале «процесс». Высокие показатели в них свидетельствует о том, что специалисты IT-сферы стремятся сами управлять своей жизнью, принимая определённые решения, ставя конкретные цели и реализовывая их и, к тому же назло психологам удовлетворены образом своей жизни и считают её вполне интересной и насыщенной. Такой вот парадокс.
Профессиональной деформацией личности (ПДЛ) называется искажение, которое заставляет человека на любые события и процессы смотреть только под углом своей компетенции. Естественно, что одна и та же работа из года в год способствует переносу в обыденную жизнь некоторых рабочих привычек, предпочтений и алгоритмов действий. Это так или иначе наблюдается у представителей любой профессии. Но всё-таки ПДЛ – более существенные изменения в характере, темпераменте, установках человека. Психологи определяют профессиональную деформацию так: когнитивное искажение, психологическая дезориентация личности, формирующаяся из-за постоянного давления внешних и внутренних факторов профессиональной деятельности и приводящая к формированию специфически-профессионального типа личности.
О профдеформации заговорили давно: ещё в 1915 году «Американский журнал психологии» выпустил статью об изменениях психических характеристик у людей с разными профессиями.
Сам термин «профдеформация» был введён в 1921 году русским социологом Питиримом Сорокиным. Будучи педагогом, он объяснял этот термин в основном на примере учителей. Выходя из класса, им часто бывает очень сложно перестать нести ответственность за воспитание и образование всех окружающих. И спустя сто лет это осталось неизменным.
Бельгийский социолог Даниэль Варнотт в 1937 году открыл, что профдеформацией страдают и госслужащие: долгое время следуя бюрократическим правилам и стараясь встроиться в систему, они теряют способность к самостоятельным решениям.
С начальниками – обратная ситуация. Обретя хоть одного подчинённого, многие люди напрочь теряют ощущение реальности, которая состоит в том, что все остальные отнюдь не обязаны исполнять его волю.
С врачами тоже давно всё понятно: сложно ежедневно сталкиваться с чужой болью и страданиями, не отрастив в себе изрядной доли цинизма и фатализма.
Быть деятелем искусства и оставаться простым, ординарным человеком в жизни, естественно, невозможно. И так далее.
О деформациях, которые неизбежно случаются у представителей древних профессий, всё давно известно. А как меняют личность специальности, которые появились или стали популярны недавно?
Например, маркетологи жалуются, что очень нервничают, когда им самим кто-то что-то пытается продать: задают много лишних вопросов, придираются, у них развивается паранойя – во всём они видят хитрые маркетинговые ходы.
Менеджеры, наоборот, начинают воспринимать любого человека как клиента, потенциального покупателя, а любую ситуацию – как возможность проявить себя, что не может не раздражать окружающих.
Очень тяжело приходится HR-специалистам, которые занимаются подбором и адаптацией новых сотрудников и работают с персоналом. С одной стороны, у них чересчур интенсивное общение с людьми, а с другой – постоянная бумажная волокита. В результате они начинают ненавидеть и то и другое, становясь из хороших людей мизантропами.
Урбанист – специалист в области городской планировки, который занимается исследованиями и развитием городской среды. Но на этом месте могут быть специалисты, исследователи, консультанты в любых других областях. Прежде всего это новый тип бюрократа, чья вроде бы как независимая экспертная деятельность щедро оплачивается из бюджета. Тут, конечно, во всей красе выступает эффект Даннинга–Крюгера – метакогнитивное искажение, которое возникает, когда человек, имеющий низкий уровень компетенции в какой-либо теме, начинает мнить себя знатоком, делает ошибочные выводы и принимает неудачные решения, но не осознаёт своих ошибок из-за недостатка знаний и гонораров.
Психологи – не новая профессия, но сегодня приобрела особую значимость. Специалисты, которые занимаются психотерапией и психологическим консультированием, конечно, тоже замечают у себя признаки профдеформации. Это прежде всего гиперконтроль, когда человек постоянно отслеживает свои мысли, поведение и эмоции, а также гиперответственность – постоянное стремление оказать психологическую помощь, а если это не получается, страдать от чувства вины и комплекса сапожника без сапог.
Добавим сюда стремление любые жизненные проблемы объяснить психологическими причинами, которым иногда придаётся чрезмерное значение, а также привычку обобщать, сводить сложные человеческие мысли, чувства, поступки к простым и рациональным причинам и следствиям – например, к профессиональной деформации.
Можно ли ей противостоять? Видимо, чем яснее представляешь себе устройство мира и понимаешь, кем является человек по своей сути, тем проще отделить профессиональные функции от личности. И сохранять человеческое достоинство, несмотря ни на что. Но это, как говорится, совсем другая история.