Для России же есть всем левшам левша, наша притча во языцех, – оружейный мастер из Тулы, герой одноименного рассказа Николая Семёновича Лескова.
Главный сюжет «Левши»: царь Александр I привозит из Англии металлическую заводную блоху, тульские мастера «принимают вызов» и подковывают эту блоху, показывая филигранность своего искусства и умение скромно и слаженно трудиться! Одного из чудо-мастеров, левшу везут на показ в Англию, приехав оттуда он умирает. Сюжет прост, но то ли не это главный сюжет, линий-то сюжетных много, даром что рассказ, то ли дело тут не в сюжете?
Вышедший в окончательном варианте в 1881 году «Левша» вызвал много пререканий со стороны критиков. Левые обвиняли произведение и автора в национализме, правые в очернении русского народа. Уже одно это свидетельствует о том, что Лесков врезал по больному, да еще так – играючи. Впрочем, заступниками у Николая Семеновича были Толстой и Чехов. Антон Павлович писал в дневнике, что такие писатели, как Лесков, «не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца».
Может, еврейские критики что и не поняли в «Левше», но обиделись они все, я думаю, именно за наступление на родной наш мозоль русский или российский. На какой же? Непонятно на какой сильнее.
«Левша» вообще оказывается прочитанным слишком невнимательно, и трудно прочесть его иначе. Автор задает неправильные вопросы, только с этим разберешься, он предлагает неправильные ответы, пока читатель посмеивается над тем, с какой легкостью он переводит подсунутые ему неправильные слова. Свистовой (вестовой), Аболон полведерский (наверняка не емкость, а скульптура), буреметр (типа, барометр?), керамиды (точно, пирамиды), огромадные бюстры (интересно бюсты или люстры?), мерблюзьи мантоны для пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли (какая-то амуниция)...
«Язык он знал чудесно, до фокусов», – писал про Лескова Горькому Лев Толстой и называл Николая Семёновича «самым русским из всех писателей», получив в январе 1891 его письмо о судьбе России. «Вы не ошибаетесь, – писал Лесков Толстому, – жить тут очень тяжело, и что день, то становится еще тяжелее. “Зверство” и “дикость” растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества. И при этом еще какой-то шеренговый марш в царство теней – отходят все люди лучших умов и понятий… Точно магик хочет дать представление и убирает то, что к этому представлению не годно; а годное сохраняется…»
Несомненно, «Левша» – это рассуждение о России и подлинно-русском. Какой нрав наиболее нам подходит: открытый восторг Александра I перед просвещенным европейским: «Англичанам нет равных в искусстве?»
Или другого императора Николая Павловича, самого беспощадного из русских царей борца с коррупцией: «мои русские меня не обманут»?
Или патриотический генерала Платова, который «все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения»?
Или сметливый тульских мастеров-оружейников: «аглицкая нацыя тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против нее, – говорят, – надо взяться, подумавши и с божьим благословением»?
Еще один вопрос: какая вера, то есть религия, верней? Суровая платовская «велел свистовым, чтобы левше еще крепче локти назад закрутить, а сам поднимается по ступеням, запыхался и читает молитву: “Благого царя благая мати, пречистая и чистая”, и дальше, как надобно»?
Или тульская народная «они не только мастера петь с вавилонами, но они знают, как пишется картина “вечерний звон”, а если кто из них посвятит себя большему служению и пойдет в монашество, то таковые слывут лучшими монастырскими экономами... и мастерски собирают сборы даже там, где взять нечего. Туляк полон церковного благочестия и великий практик этого дела».
Или та, что исповедовал левша перед англичанами: «наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы. ...Евангелие, – отвечает левша, – действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее».
Сам же автор через два года после выхода «Левши», возможно под впечатлением вышедшей в 1882 году «Исповеди» Толстого, в 1883 году напишет Л. И. Веселитской, что теперь не стал бы писать «Соборян», а «охотно написал бы “Записки расстриги”… Клятвы разрешать; ножи благословлять; отъём через силу освящать; браки разводить; детей закрепощать; выдавать тайны; держать языческий обычай пожирания тела и крови; прощать обиды, сделанные другому; оказывать протекции у Создателя или проклинать и делать ещё тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицируя все заповеди и просьбы “повешенного на кресте праведника”, – вот что я хотел бы показать людям… Но это небось называется “толстовство”, а то, нимало не сходное с учением Христа, называется “православие”… Я не спорю, когда его называют этим именем, но оно не христианство».
Как должно в России относиться к человеку-мастеру?
По-аглицки: «Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе – за руки».
По-платовски: «схватил своими куцапыми пальцами за шивороток босого левшу, так что у того все крючочки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги.
– Сиди, – говорит, – здесь до самого Петербурга вроде пубеля, – ты мне за всех ответишь».
Так, как увидел левша: «работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках... работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия».
Кажется, что за пустяк ответить правильно на все эти простые вопросы. Но укоренившийся в сознании многих образ мастера-левши прочитан как бы наоборот.
Итак, три тульских мастера, один из коих левша, за две недели прибили на микроскопические лапки железной блохи еще меньшие подковки и мелко-мелко расписались на них, да еще без мелкоскопу, «у нас так глаз пристрелявши», но главное чудо-то микроскопической машинки было испорчено (!) – танцевать «нимфозория» уже не смогла больше, едва шевелила усиками.
Но вот удивительно, провал мастеров воспринят нами и в рассказе, и в жизни как победа. Есть оружейное предприятие «Левша», одноименные строительная компания, ювелирная фирма, ремонтная служба и т. д. Можно услышать, как о каком-нибудь умельце у нас с гордостью говорят: «это наш левша», что означает, что он человек смекалистый, рукодельный, хорошего не испортит, знающий себе цену и работающий с ювелирной точностью, каким наверняка и хотел видеть соотечественника создатель «Левши».
Образ левши как литературный памятник русскому народу, его дарам и бедам, как отметил кто-то, похож на памятник русскому оружию – Царь-пушку, не сделавшую ни единого выстрела и памятник нашей вере – никогда не прозвеневший Царь-колокол. Памятники ведь не только похвала, но и предупреждение.
