Консервативная. Экспериментальная. Детская
Так сложилось, что книги входят в русскоязычную литературу для детей очень крепко и надолго. Например, история про Карлсона вышла в свет в 1955 году, была переведена на русский спустя десять лет и читается и покупается сейчас. То есть детская литература очень консервативна: попав в круг чтения, произведения остаются там на десятилетия. Но вместе с тем детская литература – это область эксперимента. Обэриуты известны нам как детские писатели-поэты. В советское время литература для детей тоже представляла собой такую лакуну, в которой действовали немного другие законы, позволяющие существовать там самым разным писателям и поэтам. Были такие авторы, которые не могли состояться как полноценные взрослые писатели и поэты, и они уходили в область детской литературы. А были и такие, кто выбирал её просто потому, что там было возможно то, что во взрослой литературе было невозможно.
Здесь показателен пример Бориса Заходера. Он окончил институт с поколением намного себя моложе по ряду причин – финская война, Великая Отечественная, долгое восстановление после ранений – и никак не мог никуда устроиться. В какой-то момент он подумал, что если вся литература, а речь идёт про 50-е годы XX века, пишется так, как будто она для детей, очень дидактично, то не лучше ли обратиться напрямую к детям? И так Заходер начал переводить для детей, писать для детей и стал величиной в русской литературе. Вот и получается, что, с одной стороны, это консервативная область, а с другой стороны, это поле для экспериментов.
На этом парадоксы не заканчиваются. Детская литература – это какая-то область общезначимого, в особенности когда есть похожие программы по чтению или хрестоматии, которые большинство читает в обязательном порядке в школе. И получается, что некоторыми текстами владеют все, хотя они не являются классикой. Яркий пример – «Детство Тёмы». Не самое великое произведение русской литературы, но фрагмент «Тёма и Жучка», где мальчик спускается за собакой в колодец, известен огромному количеству людей, потому что он был в школьной программе на протяжении многих поколений. И получается, что в нашей стране есть люди, которые, может быть, не объединены знанием, скажем, текстов Толстого или Достоевского, но «Тёма в колодце с собачкой» – это то, что известно им всем. Такая вот общезначимая литература, но не классика.
Обложка книги. Фото: издательство МахаонКак Пушкин фэнтези читал
Итак, детская литература – очень двойственная область словесности. И эта двойственность видна на разных уровнях. Что делать взрослым? Взрослые хотят, чтобы дети читали, а они, например, не хотят читать, а хотят заниматься своими бессмысленными делами. Мы думаем, что это новая проблема, но это не так: она просто актуальная. Взрослым свойственно быть недовольными тем, чем дети заполняют свой досуг. В частности, тем, что они выбирают для чтения.
И это не сегодня началось. Маяковский в детстве прочёл «Птичницу Агафью». Нельзя сказать, что это такая уж плохая книга. Но Владимир Владимирович считает нужным написать в своей автобиографии, что если бы ему попалась вторая подобная книга, он бы бросил читать вовсе. Да что там Маяковский! Вот Пушкин пишет о себе, что он Апулея читал. То есть он читал приключенческую историю в жанре фэнтези про то, как юношей превратили в ослов за плохое поведение. Очень скабрёзный роман, и Александр Сергеевич – тогда просто Саша – это читал, «а Цицерона не читал».
Также мы знаем из мемуаров, что, например, мама Анны Ахматовой всю литературу, кроме Некрасова, считала подозрительной и бессмысленной, потому что в ней нет правды. А Корней Чуковский вообще своим детям детскую литературу не читал, а читал им классику, потому что детская литература ему казалась подозрительной. Например, с детской писательницей Лидией Чарской он вёл борьбу, и его статья про книги Чарской и сейчас выглядит как острый текст. Но другое дело, что текст текстом, а когда Чарская после революции была не просто не востребована как писатель, а оказалась на грани жизни, то ей Чуковский помог. Несмотря на то что к книжкам её он относился как к прямому вредоносному явлению в русской литературе.
Новое детство
Очень долго ребёнок воспринимался как взрослый маленького размера, и нужно было просто подождать, пока он подрастёт, и тогда уже с ним общаться нормально. Потому до какого-то времени и детской литературы практически не было. Конечно, дети что-то читали, чтобы научиться читать, знать историю, они что-то читали из религиозной литературы, но всё это были не специально написанные для них тексты. Первая детская книга на русском языке – «Чёрная курица, или Подземные жители» – появилась в 1829 году. Можно сказать, что это год рождения детской литературы у нас в стране – ей всего 195 лет. Или целых 195 лет.
Какой путь проделала детская литература за эти без малого два века? Она не только обучает, воспитывает или развлекает – она превратилась в поле межпоколенческого диалога. Мы хотим им прочесть свои книжки, мы хотим «отвести» их туда, где мы всё хорошо знаем. И на протяжении полутора веков осуществлять это было возможно, хотя и не без проблем.
Другое дело, что тексты – текстами, а детско-родительские отношения – детско-родительскими отношениями. А об этом не все родители помнят и совершают ошибки. Как, например, английский писатель Алан Милн.
Алан Милн, Кристофер Робин и Винни-Пух. Фото: общественное достояниеНесчастное дитя
Когда взрослых просят назвать свои любимые детские книжки, то история про Винни-Пуха почти всегда оказывается в топе. И действительно, эта книга сделала счастливыми огромное количество читателей. Однако одного ребёнка она сделала несчастным. Имя этого ребёнка – Кристофер Робин Милн, сын писателя Алана Милна, про которого она и написана. Почему так? Эта книга быстро стала суперпопулярной. Представьте себе, как английский мальчик пошёл в закрытую мужскую школу, где все дети уже прочитали Винни-Пуха. Его дико дразнили, а дать отпор он не мог. И все окружающие знают, что Кристофер Робин из книги – это ты, знают, какие у тебя в детстве были игрушки, знают, как ты ошибался, когда писал, знают, чего ты боялся и так далее. Всё это страшно испортило жизнь мальчику, и у него были, конечно, большие претензии к отцу. Авторские за Винни-Пуха немного скрасили его жизнь, но сколько воды уже утекло.
Таких примеров несколько. Например, «Детская книга» Антонии Байетт или «Питер Пэн» Джеймса Барри. Последняя, как и история про Винни-Пуха, сделала счастливыми многих детей и несчастными некоторых. У писателя были очень своеобразные отношения с его приёмными детьми, в том числе из-за «Питера Пэна», где он выставил на всеобщее обозрение хрупкость и нежность их детства.
Вот и получается, что когда литература является полем межпоколенческого диалога, нужно быть очень осторожным. Особенно сейчас, когда читательские предпочтения так быстро меняются, а порой и просто сходят на нет. Можно ли с этим что-то сделать? Шанс есть.
Продолжение следует…
