II. Измены не было
В отличие от покойного К.А. Крылова, автор этих строк руководствуется следующим методологическим принципом: если стоит вопрос, глупость это или измена, будем считать, что глупость, пока не доказано обратное. Я не в состоянии представить, чтобы советская элита располагала достаточным интеллектуальным потенциалом для верного прогнозирования последствий своих действий, и не могу принять тезис «так и было задумано». Задумывалось простодушно: скажем, что «честное пионерское» надёжно как гранит, и так и будет усвоено. И сейчас задумывается не менее простодушно: скажем детям, что народ, лидирующий по числу разводов, исповедует традиционные семейные ценности, и так и будет усвоено. Но – как любит говорить молодёжь – так это не работает.
Учебная деятельность проще в осуществлении, чем воспитательная, но труднее в понимании. Примем как исходную версию: то, с чем мы сталкиваемся, – следствие не какой-то одной причины, но результат взаимодействия различных факторов, «параллелограмм сил». Попробуем их перечислить и описать. При этом я не берусь судить об их относительной важности; мне кажется, что мы имеем дело с результатом их взаимодействия. У читателя, разумеется, есть полное право рассматривать мои соображения как плод разгорячённой фантазии – я должен признаться и подчеркнуть, что доказательно обосновать свою точку зрения по этому вопросу не в состоянии. Речь идёт о «я так вижу»; другой увидит иначе.
Фото: Владимир Новиков / Агентство «Москва»III. Теперь о факторах
1. Фоновым фактором является единство образовательного типа. Оно становится тем более опасным, что заставляет искать единых ответов и на новые педагогические вызовы. До определённой степени, разумеется, но образовательной системе было бы проще, если бы у неё была возможность найти несколько массовых ответов. Подчеркнём: именно в динамичную эпоху единство типа становится более болезненным и разрушительным для образовательной системы в целом, чем это было в эпоху советского болота. Отягчающим обстоятельством является неудачный, энциклопедический и многопредметный характер современной программы, ещё усугублённый сравнительно с советской эпохой стремлением внушить юношеству то одно, то другое.
2. Важным обстоятельством является сформировавшаяся в нашей стране в последние десятилетия культура отчётности. Она также имеет советские корни и в то время особенно процветала в армии. С точки зрения бумаги бойцы проходят тактическую подготовку, а на деле один подметает плац, другой перебирает портянки на складе, а третий пропалывает начальственный огород. Но сейчас положение, когда отчёт – всё, а работа как таковая – ничто, получило значительно более широкое распространение. Педагоги жалуются на отчётность и делают это с полным основанием; но разве можно предположить, что педагогическая жизнь проходит за непроницаемой для учеников завесой и что социальный урок – для бонусов и плюшек важно не хорошо сделать дело, а красиво за него отчитаться – не будет усвоен? Он и усваивается, разумеется, причём не только на опыте педагогов, но и на своём собственном (экзамен – центральный пункт, и на его фоне педагогический процесс не имеет никакого значения, а результат – ещё меньшее), и, разумеется, на более широком, в частности семейном опыте. При этом от собственной школьной отчётности уйти невозможно.
3. Дополнительным фактором, которого не было в советскую эпоху, стала массовая информатизация нашей интеллектуальной среды. Это явление одновременно и педагогического, и социального порядка. С первой точки зрения мы имеем дело с рассеянием внимания, с возрастающей неспособностью сосредоточиться на чём-то продолжительном (и автор этих строк должен признаться, что и сам не чужд влиянию этой тенденции, хотя, когда он увидел компьютер в первый раз в жизни, ему было 25 лет), со второй – с резким падением социального статуса информации. Считается (в разных ситуациях в разной степени справедливо), что найти её легко и держать в голове не надо. При этом и сама молодёжь (обычно искренне), и её наставники (иногда в той или иной степени лукаво) не обращают внимания на тот простой факт, что жернова без зерна муки намолоть не могут: для интеллектуального процесса знания нужны в такой же степени, как и сама по себе умственная деятельность.
Но умственная деятельность в нашей школе и не осуществляется. Вообще сценирование положений, когда нужно свести на нет вредоносное влияние доступа к информации, – вещь предельно банальная. Задача, которая формулируется с дозволением обращаться к любым посторонним источникам, – педагогическая рутина. И у задачи, которая стоит в сложившихся условиях, – придумать такую ученическую деятельность, чтобы возникла естественная потребность в знаниях, в знаниях, которые держишь в голове, которыми располагаешь здесь и сейчас, – есть простое и естественное решение. Это чтение на иностранных языках. Ученику легко будет убедиться, что лезть в каждом случае в словарь – занятие более трудозатратное, чем зубрить лексику, а потому в его голове ценность знания, которым ты владеешь актуально, несколько восстановится. Но вот незадача: иностранные языки и так являются слабым местом нашей массовой школы, и в довершение беды мы сейчас предпочитаем коммуникативные задачи, а чтение как приоритет не рассматриваем. Для большинства населения сама мысль, что на иностранном языке можно почитать что-то для себя, относится к числу ересей.
4. Ещё один фактор – чрезвычайно неудачный набор обязательных ЕГЭ. Это русский язык и математика. Относительно русского языка я уже писал, и повторяться не имеет смысла. Но даже и советские педагоги догадались, что заставлять жевать эту извёстку до конца школы нецелесообразно. Сейчас не только преподавание русского языка продолжается до конца школы, но и один из обязательных ЕГЭ сдаётся по этому предмету. Мне трудно объяснить такой подход; единственная версия, которая приходит в голову, – что кто-то решил (а общество согласилось), будто слитное и раздельное написание не- и обособление деепричастных оборотов способствуют воспитанию патриотизма и прочих похвальных нравственных качеств.
Второй обязательный предмет – математика. Не будем останавливаться на профильном уровне, который не для большинства; повторяем, мы говорим о массовой школе. Базовый уровень имеет чёткое социальное задание – не допустить, чтобы сколько-нибудь заметная доля детей осталась без аттестатов. Этого достаточно, чтобы подготовка к такой математике перестала быть фактором развития; в данном случае я ограничусь констатацией, причины слишком очевидны, чтобы стоило на них останавливаться. Таким образом, один из обязательных предметов вреден, другой бесполезен.
Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»Нас не должно удивлять, что одним из самых популярных предметов для сдачи ЕГЭ является обществоведение. Предположить, что этот убогий предмет с содержанием, которое на 90% усваивалось бы из окружающей атмосферы, если бы его даже не преподавали вовсе, вызывает повышенный интерес у наших школьников, – значило бы думать о них уж слишком плохо. Они такого не заслуживают. Понятно, что на выбор оказывает влияние набор, необходимый для поступления, но такое лидерство показывает: этот предмет выбирают те, кого данное обстоятельство не волнует. И причина тут очевидна: это лёгкий предмет. От школы нужно отделаться с наименьшей затратой интеллектуальных и душевных сил.
IV. Полуоптимистический финал
Таким образом, резюмируя сказанное, старая советская школа с бременем своих нерешённых проблем в сочетании с современным технологическим укладом и новациями тестовой педагогики привела массовую школу РФ туда, где она ныне находится.
К этим злобным заметкам добавим полуоптимистический финал. Первое: в стране сохранились школы с традициями, где ещё учат учиться и дают какие-то знания. Их немного – статистики у меня нет, но предположим, что от десятка до двух в обеих столицах, по пять-шесть в крупных губернских городах и т. д. Так что определённое количество качественных абитуриентов для лучших вузов ещё имеется.
Второе. Они дают не меньший процент выпускников, чем до революции давали среднеучебные заведения, выпускники которых точно так же терялись в рабоче-крестьянском море. Формально складывать буквы в слова у нас умеют все, но функциональная грамотность, способность понимать смысл текста – достояние не большинства. Но небольшая доля способных на это вытянула бы страну, как для Российской империи не было фатальной проблемой море либо вовсе безграмотного, либо обладающего лишь начальным образованием населения, коль скоро гимназисты, реалисты и прочие были в наличии – надлежащего качества и в достаточном количестве. (По качеству, конечно, мы сильно проседаем сравнительно с Российской империей.) Проблема РФ – не только и даже не столько образовательная, сколько социальная: она унаследовала от СССР порядок, при котором образованное меньшинство ни на что не влияет, а влиятельные слои ничем не отличаются от народа со всеми издержками массового образования. Но повторим: РФ – настоящая демократия, в отличие от фальшивых и лицемерных западных стран, у нас власть – плоть от плоти и мысль от мысли народной, и как решать эту социальную проблему – совершенно непонятно.
