– История термина «достоинство», пожалуй, совпадает с историей мировой культуры, поэтому говорить о нём сложно. Однако приходится, поскольку это понятие оказалось чрезвычайно востребованным в ХХI веке. Импульсом к подготовке нашей книги «Жить с достоинством» стало простое наблюдение: мы увидели сходство аргументации в речах нашего президента и оппозиции, которая выходила на улицы после выборов 2011–2012 годов. Оба лагеря говорили о достоинстве, несмотря на то что противостояли друг другу. Скажем, когда мы анализируем речи президента на Валдайском форуме и тем более его Мюнхенскую речь, мы видим, что важнейшая их тема – это тема достоинства страны, которое было попрано и которое нужно восстановить. А оппозиция в 2012 году апеллировала к категории личного человеческого достоинства, которое оказалось, как они считали, унижено массовыми фальсификациями, тем, что власть не продемонстрировала уважения к своим гражданам, отнеслась к ним как к пустому месту и так далее. Таким образом, единственное различие в том, что правящие слои говорили о достоинстве страны, указывая на Америку с её двойными стандартами, а митингующие – о достоинстве гражданина, указывая на власть. Обе стороны говорили на одном языке, но не понимали друг друга.
Нам показалась справедливой простая мысль: нужно сближать дискурсы и быть последовательными. Если мы не любим двойные стандарты, то давайте защищать как достоинство страны, так и достоинство граждан. Невозможно защищать достоинство страны, поставив граждан на колени, и невозможно, чтобы достойные граждане не созидали достоинство своей страны.
Обнаружив эту популярность термина «достоинство» на русской почве, мы заглянули в мировой контекст. Оказалось, что происходящее у нас – часть общего тренда, о достоинстве говорят повсеместно. В публичный дискурс это слово вошло вместе с атакой на башни-близнецы в 2001 году, потому что те, кто планировали и осуществляли эту атаку, а потом составили костяк ИГИЛ (запрещённой в РФ организации), – они говорили о достоинстве, и их жуткая акция была как раз направлена на то, чтобы защитить поруганное, как им казалось, достоинство исламского мира. Потом было расследование вокруг американской тюрьмы Абу-Грейб, потом случилась арабская весна – и везде драйвером был разговор о достоинстве.
Протестующие в Адене, Аль-Мансура во время Арабской весны 2011 года, призывают к отделению Южного Йемена от Севера. Фото: AlMahraЭто казалось необычным: европеизированные политологи, люди стандартного дискурса нашей профессии мало могли сказать о достоинстве, ведь нас ранее занимали в первую очередь такие категории, как свобода, справедливость и равенство. Наверное, с 2001-го до 2015 года всем ещё казалось, что проблема поруганного достоинства – это сюжет третьего мира, им интересно заниматься, но применительно к чужому, а не своему обществу. Но тут произошли американские выборы, на которых победил Трамп, и ведущий политический теоретик Гарварда Майкл Сэндел констатировал: это было голосование униженного американского большинства.
Выяснилось, что сама идеология меритократии, которая говорит, что если у тебя есть ум – ты всегда сможешь преуспеть, унижала людей, живущих на Среднем Западе и чувствовавших реальное сокращение своих жизненных возможностей и перспектив. Согласно социологическим замерам, ещё в конце 1990-х годов американский белый рабочий класс толерантно относился к мигрантам, а сейчас, двадцать лет спустя, именно антимигрантская риторика Трампа становится ключом к голосам этих людей. Драйвер поруганного достоинства оказался в самом сердце западного мира, у огромной части американского электората. В Европе ситуация похожая: я следил за телеобращением президента Франции Эммануэля Макрона в разгар протестов «жёлтых жилетов» – почти треть всей речи первого лица была посвящена достоинству. Таким образом, нам ещё предстоит осмыслить эту новую реальность, в которой мы все оказались.
Осмысление полезно начинать с классиков. По-видимому, есть три основных значения слова «достоинство», которые были точно схвачены ещё Достоевским. Прежде всего, хранить достоинство – это значит не быть рабом, униженным человеком. Во-вторых, достоинство можно воспринимать как набор неких особых качеств, выделяющих тебя на фоне других людей, качеств, составляющих твою ценность как человека. И, наконец, в-третьих, существует теологическое представление о достоинстве, о котором в обыденном дискурсе часто забывают: что достоинство человека обусловлено его сотворённостью по образу и подобию Божьему. Разумеется, в политическом дискурсе преобладает первое понимание термина, но встречаются и два других. Скажем, очень многое в политике зависит от незаметных теологических аргументов: попадание термина «достоинство» в Устав ООН или в первую статью Конституции Германии после Второй мировой войны было связано с влиянием христианского социализма, с умелой интеграцией концепции прав человека в традиционную теологию Фомы Аквинского. То есть, разбираясь даже с очень простыми практическими документами, мы можем выйти на теологическую основу.
Сумма теологии — фундаментальный философско-богословский трактат Фомы Аквинского. Начат в 1265 году.Близким к понятию «достоинство» является понятие «благородство», но оно, конечно, не имеет такого бурного обсуждения в политическом дискурсе сегодня. Однако порассуждать о нём интересно применительно к собственному представлению о достойной и благородной личности. Словарь современного русского литературного языка называет благородным человека, который жертвует своими интересами во имя других, не унижается ради личных выгод, действует честно, открыто, смело и великодушно. При этом в самом слове «благородство» скрыт внутренний конфликт между двумя типами достоинства: благородством происхождения и благородством, которое является следствием твоих личных заслуг. В начале XVIII века Антиох Кантемир пишет: «Многие дворяне лишены всякого благонравия, и одним благородием тщеславятся» – и это очень характерно. Но замечу, что можно углубиться и дальше, дойдя до противостояния римской концепции dignitas (благородства происхождения) и греческой ἄξιος (благородства заслуг), о которых писал филолог Борис Маслов. В знаменитой надгробной речи Перикла – образце полисной риторики на тысячелетия вперёд – как раз говорится о том, что даже самые незнатные могут сыскать себе достоинство, получив таким образом благородство через личные заслуги. Всё это близко к греческому пониманию аристократизма, в котором даже на уровне корня, значения слова главное не «благое рождение», а «аристо» – быть лучшим, превзойти других по личным заслугам. Ханна Арендт писала об греческом порыве «аристуэйн» – превосходить других в доблести, личном подвиге: римляне потом с трудом могли подобрать ему синонимы.
С другой стороны, современность усложняет античные концепции. Мы не можем теперь оценивать благородство человека только по тому, что он преуспел в каком-то виде деятельности, достиг в нём вершины мастерства, иначе вынуждены были бы причислять к аристократам деятелей нацистской СС. Превзойти всех в служении банальности зла не есть достойное поведение. Таким образом, при поиске основ нового благородства требуется интенсивное моральное размышление, а также некая традиция передачи тех образцов благородства и достоинства, которые могли бы быть значимы для гражданского сознания. И во всем этом, конечно, большой вызов современности.
