Канадец Амир Фарсуд скоро будет праздновать свой новый день рождения. Он должен был умереть в ноябре 2022 года. Для этого ему предстояло получить три укола препаратов, первый из которых ввёл бы его в сон, второй заставил бы впасть в кому, а третий – остановил сердце.
Именно так в Канаде выглядит процедура эвтаназии, или ассоциированной помощи при смерти. Этой процедурой ещё недавно могли воспользоваться «люди с неизлечимыми заболеваниями, которые испытывают невыносимые страдания». И всё это выглядит довольно милосердно, но проблема 55-летнего Амира была не в неизлечимом заболевании, а в том, что он лишился жилья и ему предстояло отправиться выживать на улицу. Тогда он обратился в организацию MAID (Медицинская помощь умирающим) и получил разрешение избавить себя от мира и мир – от себя. В MAID ему назначили дату смерти: через 90 дней после обращения за помощью. Но так получилось, что об истории Амира узнали журналисты. Интервью попало в сеть и взорвало общественность. Добровольцы создали сбор на краудфандинговой платформе и за несколько дней собрали сумму, которая позволит ему снимать жильё на протяжении 7 лет. Об Амире Фарсуде даже сняли фильм, в котором он говорит: «Я был удивлён, насколько легко мне дали доступ к эвтаназии. Я думаю, что здесь что-то не так».
Амир Фарсуд. Фото: скриншот из видео CityNews / YouTubeХорошая смерть. Плохая смерть
«Хорошая смерть» – именно так переводится с греческого слово «эвтаназия». О хорошей, благой, лёгкой смерти люди задумывались всегда. Примеры можно найти в античной литературе. Так, самое раннее упоминание этого слова относится к произведению Светония (прибл. между 75–160 гг.), где он использует его при описании смерти Августа: «Он стал расспрашивать о дочери Друза, которая была больна, и тут внезапно испустил дух на руках у Ливии со словами: “Ливия, помни, как жили мы вместе! Живи и прощай!”. Смерть ему выпала лёгкая, какой он всегда желал. В самом деле, всякий раз, как он слышал, что кто-то умер быстро и без мучений, он молился о такой же доброй смерти для себя и для своих – так он выражался». О том же просит перед началом единоборства и Гектор у Ахиллеса, чтобы не иметь «плохой смерти», говорится в «Илиаде» Гомера.
Со временем рамки использования слова расширяются. А как медицинский термин его впервые ввёл английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626). В своём сочинении «О достоинстве и приумножении наук» он говорит, что «долг врача состоит не только в том, чтобы восстанавливать здоровье, но и в том, чтобы облегчать страдания и мучения, причиняемые болезнями, и это не только тогда, когда такое облегчение боли как опасного симптома болезни может привести к выздоровлению, но даже и в том случае, когда уже нет совершенно никакой надежды на спасение и можно лишь сделать самое смерть более лёгкой и спокойной, потому что эта эвтаназия… уже сама по себе является немалым счастьем».
По словам научного сотрудника сектора гуманитарных экспертиз и биоэтики Института философии РАН Алексея Антипова, вопрос об эвтаназии в здравоохранении начинает активно подниматься во второй половине XX века.
– Хотя можно вспомнить и первую половину, в которой эвтаназия в основном ассоциируется с массовыми убийствами в Германии 30–40-х годов, – говорит Алексей Антипов. – Современная история легализации эвтаназии под видом избавления от страдания начинается в 70-е годы в Нидерландах. Долгое время проходили обсуждения, что в конце концов вылилось в принятие закона, который регулирует проведение процедуры эвтаназии. Однозначной причины, почему это произошло, выделить не представляется возможным, существует комплекс причин, но, на мой взгляд, главная среди них состоит в мировоззренческом сдвиге западного общества, который заключается в переосмыслении границ вмешательств в собственное существование.
В рамках такого сдвига смерть перестаёт пониматься как абсолютное зло, а становится инструментом, который можно использовать для избавления от страдания. Интересно, что в последние полтора десятилетия в дополнение к понятию эвтаназии стали появляться однокоренные термины-неологизмы.
– Например, дистаназия – искусственное продление процесса умирания, «плохая» смерть, сопряжённая со страданиями из-за бесполезных и болезненных процедур для продления жизни, в том числе на аппаратах жизнеобеспечения, – отмечает кандидат философских наук, учёный секретарь, старший преподаватель Свято-Филаретовского института Алина Патракова. – А еще гистаназия – поддержание жизни пациента, который неизлечимо болен, хотя и не испытывает невыносимых страданий, при этом используются действенные, но очень дорогостоящие средства. В качестве термина, который объединял бы понятия дистаназии и гистаназии, предлагается «антиэвтаназия», определяемая как борьба за жизнь пациента до самого конца всеми доступными средствами, сколь бы дорогими они ни были. Перечисленные термины отражают стремление различить смерть «хорошую» и «плохую», «правильную» и «неправильную», «законную» и «противозаконную». Тем самым в общественном сознании очерчиваются границы между допустимым и недопустимым.
Фото: Olga Kononenko / UnsplashВ этом отношении дискурсивные практики оказываются значимым биополитическим инструментом. Хотя мнения могут отличаться.
– На мой взгляд, – говорит Алексей Антипов, – смерть не может быть хорошей, так же как и «милосердное убийство» – это оксюморон. Смерть человека является экзистенциальной трагедией, как бы её ни называли.
Борьба за смерть
Эвтаназия довольно долго оставалась за границами того самого «предела допустимого». Одним из громких дел в связи с этим стал случай американского врача армянского происхождения Джека Кеворкяна, прозванного «Доктор Смерть» за то, что он помог уйти из жизни примерно 130 людям и публично отстаивал право неизлечимого пациента умереть с помощью врача. В 1999 году его осудили за убийство после того, как он осуществил эвтаназию 52-летнего Томаса Юка, страдавшего болезнью Лу Герига. В тюрьме Кеворкян провёл восемь лет и был выпущен на свободу досрочно с запретом помогать кому-либо умереть путём эвтаназии, осуществлять уход за лицами старше 62 лет и близко общаться с лицами, имеющими врождённые физические отклонения.
На сегодняшний день в США «ассистированный суицид» разрешён только в 11 штатах. Первым принял такое решение Орегон в 1994 году, а последним – Нью-Мексико, разрешивший процедуру в 2021 году. Кроме этого, в настоящий момент эвтаназия разрешена в Бельгии, Нидерландах, Люксембурге, Канаде и ряде других государств, но всё же в подавляющем большинстве стран активная добровольная эвтаназия находится под запретом. Под активной подразумевается эвтаназия, когда смертельное лекарство принимает сам пациент или ему вводит его другой человек, обычно врач. Пассивная эвтаназия – отказ больного от поддерживающей терапии, тем самым человек намеренно ускоряет приход смерти.
– В связи с усиливающейся медикализацией человеческой жизни и смерти усиливается и стремление отстаивать право на эвтаназию как на «смерть с достоинством», – говорит Алина Патракова. – По моим субъективным наблюдениям, всё большее распространение получает своего рода «проектное» отношение и к жизни, и к смерти. Современный человек определённым образом проектирует собственную жизнь и, соответственно, ориентирован на то, чтобы конец жизни был им автономно спроектирован.
Часто законы менялись после того или иного прецедента, например, как было с молодой американкой Бриттани Мэйнард. Она стала известна как общественная активистка, ратовавшая за право терминальных больных на «смерть с достоинством», превратившись в знаковую фигуру, «новое лицо» движения за этичный уход из жизни: «Я не хочу умирать. Но я умираю. И я хочу умереть на своих условиях».
В возрасте 29 лет, в считанные недели после свадьбы, Бриттани Мэйнард узнала, что у неё терминальная стадия глиобластомы, самого агрессивного вида рака мозга. Операция не помогла, опухоль была слишком большой. Врачи прогнозировали ей не более полугода жизни. Бриттани назначили лучевую терапию, но она в итоге отказалась. «Лечения, которое спасло бы мне жизнь, не было, – рассказывала Бритттани, – а рекомендуемое лечение уничтожило бы оставшееся мне время. Я быстро решила, что смерть с достоинством – наилучший выбор для меня и моей семьи». Она переехала из Калифорнии в штат Орегон, один из пяти штатов, где на тот момент была легализована эвтаназия.
– С одной стороны, эта история уникальна, как уникальны жизнь и смерть каждого человека. С другой стороны, на этом примере можно достаточно отчётливо увидеть те образы и представления о достойной смерти, которые явно или неявно формируются в современных постиндустриальных обществах и порождают разные культурные сценарии, – говорит Алина Патракова. – На примере истории Бриттани Мэйнард можно увидеть достаточно характерное стремление найти альтернативный сценарий, потому что само по себе лечение крайне агрессивно и разрушительно для её индивидуальности. Даже паллиативный уход не убережёт от когнитивных нарушений и изменений личности в результате болезни и побочных эффектов облучения головного мозга.
Перед тем как уйти из жизни, Бриттани много путешествовала, сотрудничала с волонтёрскими организациями, записывала видеообращения и рассуждала о том, что у людей должно быть право на достойную смерть. 1 ноября 2014 года, за несколько недель до своего тридцатилетия, Бриттани Мэйнард приняла препарат, который ей выписали согласно Закону штата Орегон о достойной смерти. Статью о её жизни в People прочитали более 16 миллионов человек. Спустя некоторое время законы об эвтаназии были вынесены на рассмотрение сразу в нескольких штатах Америки.
Бриттани Мэйнард. Фото: compassionandchoices.org/the-brittany-fund/Канада
В настоящее время Россия остаётся в ряду стран, в законодательстве которых право на смерть не предусмотрено и где совершение эвтаназии влечёт за собой уголовное наказание (сюда можно также отнести Германию, Италию, Польшу, Перу, Корею, Японию и ряд других стран).
В таких государствах, как, например, Азербайджан, Беларусь, Болгария, Грузия, Дания, Казахстан, отрицается само существование права на смерть в качестве субъективного права человека. В Бразилии, а также в ряде европейских стран (Австрия, Дания, Польша, Португалия и др.) эвтаназия квалифицируется либо как убийство, либо как подстрекательство к самоубийству с соответствующими уголовными наказаниями. Кроме того, в уголовных кодексах Румынии, Исландии, Венгрии, Италии, Польши и некоторых других государств предусмотрена ответственность за содействие в самоубийстве. Единственная страна в мире, где помогают умереть иностранцам, – Швейцария. Некоммерческая организация Dignitas является там одной из старейших организаций, оказывающих услуги по самоубийству с помощью врача. По статистике, к эвтаназии с их помощью прибегли более 1000 резидентов других стран, которые имели неизлечимые болезни или тяжёлые физические или психические заболевания.
И споры вокруг эвтаназии не утихают. На Западе дебаты касаются не столько возможности человека выбирать смерть, сколько критериев, по которым тот или иной человек может рассчитывать на собственное убийство или самоубийство. Так, если изначально речь шла о взрослых совершеннолетних больных, чья жизнь должна была оборваться в течение нескольких месяцев, сегодня эти рамки существенно расширены – например, для людей в глубокой депрессии, которые нуждаются в профессиональной помощи, а не в прекращении жизни. Звучит этот критерий достаточно размыто: «испытывает невыносимые психологические страдания, которые не могут быть облегчены в условиях, которые человек считает приемлемыми».
Интересно, что абсолютным лидером по скорости распространения эвтаназии является Канада. Всего за шесть лет она поднялась на вершину мирового рейтинга по практике эвтаназии. Некоторые считают, что это происходит потому, что процедура предоставляется слишком легко тем, кто её просит, включая пациентов, которым не предлагаются эффективные альтернативы. Здравоохранение, как и любая система, склонна выбирать наиболее экономичные пути решения. Легализация эвтаназии могла бы быстро решить проблему обезболивания: страдающего человека достаточно было бы направить на его последнюю процедуру, что гораздо дешевле, чем искать способы облегчения боли. Как сказал Гилберт Честертон: «Кое-кто выступает в поддержку так называемой эвтаназии; в настоящее время предлагают убивать только тех, кто самому себе в тягость, но скоро так же станут поступать и с теми, кто в тягость другим».
Трудно провести четкую границу между предложением и принуждением к эвтаназии, особенно учитывая уязвимость тяжелобольных людей. При этом на телевидении показывают ролики, которые рассказывают о «самом красивом уходе» как альтернативе жизни. После процедуры эвтаназированные пациенты уже не могут выразить своё мнение.
Именно поэтому Православная церковь не поддерживает легализацию эвтаназии. Однако она допускает прекращение медицинских вмешательств, направленных на поддержание жизни, если смерть наступает по естественным причинам. По мнению Церкви, это в целом допустимо, и не только из-за основополагающего принципа о святости жизни. Дело также в том, что существует риск постепенного размывания границ допустимого.
Именно за такой границей оказался канадец Амир Фарсуд.
