Учитель Алик Цаголов: «Нас обхватили полукругом, отрезали вход со стороны Школьного переулка и загнали нас в школьный двор. Я разбил окна руками и начал детей забрасывать через окна в коридор, а затем и сам залез. Была сильная паника, все бежали по коридору. Обычно все классы закрываются на время проведения общешкольной линейки. Однако со стороны улицы Коминтерна и частного домовладения мы нашли один открытый класс и зашли в него. Потом к нам зашли 3 или 4 террориста в масках и с автоматами и погнали в спортзал. Там нас усадили на пол… Им была нужна тишина, но такую массу людей было трудно успокоить... И они ни за что, ни про что убили высокого, очень здорового мужчину… Нам боевики объявили: “Мы требуем вывести войска из Чечни!”. Я понял, что дело плохо…»
Школьница Ира Гуриева: «Боевик на бомбе постоянно читал Коран, молился, водой мыл ноги. Он говорил, что они мстят нам за что-то. Если честно, я не очень хорошо помню. Все плакали, ужасный был шум в зале, очень жарко. Террористы постоянно злились на то, что такой шум в зале, все разговаривают, плачут. Они били прикладами в пол, стреляли в воздух, чтобы все молчали. В первый день и первую половину второго дня мы еще боялись их. Но потом никто на угрозы не обращал внимания, было уже все равно. Было одно желание: чтобы мы вышли отсюда. Живыми, мертвыми – лишь бы это закончилось... На второй день нас перевели в другой зал, в тренажерный. Там было очень прохладно, хорошо. Но наc не пускали в туалет. Воду пить не давали, но там мы как-то все равно умудрялись. Уже невыносимо было сидеть, все болело. Мочились под себя. Я очень хотела в туалет. Мама говорит: под себя. Я говорю: мам, нет, ну как… Но потом уже все, не могла больше терпеть и пописала под себя. Я помню маленького мальчика, который погиб. Ему совсем мало было, ну, два-три годика. И он постоянно хотел пить, постоянно ныл, плакал. И он писал и пил мочу, и уже нечем было писать, а он все равно пытался...»
«В первый день хотелось есть, – вспоминал 15-летний школьник Заур Абоев. – Во второй день – хотелось пить. В третий день уже не хотелось ни есть, ни пить. Просто хотелось жить… Одно дело – когда ты просто сидишь со всеми. Другое – когда террорист говорит: я убью тебя. Когда тебя бьет террорист, потому что ты выпил воды...»
Учитель Надежда Цалоева-Гуриева: «Они прекрасно понимали, кто они, для чего приехали, какое к ним отношение. Ребенок из начальной школы бежит за одним из них и говорит: «Дядя, можно мне выйти попить?» Тот к нему поворачивается и говорит: «Какой я тебе дядя? Я бандит и террорист, я пришел тебя убивать». Даже от таких мелочей было тошно. Или в третий день, когда воды давно не было и все были на грани, заходит один из боевиков, заносит пару баклажек с водой. Прошел по всему залу, остановился у выхода и бросил сначала одну в толпу, затем другую. И стоял, хихикал над тем, что происходило с заложниками. Звери, что тут скажешь. Взрослых не выпускали вообще никуда, ни пить, ни в туалет… 2 сентября у нас уже были мертвые дети. Не потому, что их застрелили. Одна девочка умерла от диабетической комы. Мальчик умер от обширного инфаркта у матери на руках».
«Я не собиралась уже выходить оттуда, – вспоминает Амина Качмазова, которая тогда училась во 2 классе. – Я лежала на полу в захваченной школе, а снаружи шел сильный дождь, и я думала: блин, вода просто пропадает даром... а мы так хотим пить. Отпустили бы нас хоть на пять минут под дождем постоять, а потом обратно. Я, наверное, боготворю воду. И чтобы искупаться, и чтобы пить. Если тебе плохо – попей воды. Я не ем таблетки. Никогда не мерила давление. Потому что знаю: попью воды и станет лучше. После теракта у нас часто отключали воду, и я всегда плакала. Отключали на два часа, а я набирала семь ведер и три бидона. Я очень боюсь остаться без воды».
Ее одноклассница Фариза Митдзиева: «Террористы ходили по залу и расстреливали тех, кто шевелился. Мы притворялись мертвыми. Мама лежала рядом, я ее трогала, а она не реагировала. Я тогда очень испугалась. А какая-то девочка пела. Или мне показалось. Взрывы гремели, а она пела… На фото я вижу, как в школе сгорали люди, и мне не по себе становится. А тогда я спокойно могла на это смотреть. Я ползла, там лежали части тел, люди умирали. Девочка умирала у меня на глазах, а я проползла мимо. Но я всегда буду помнить своих одноклассников, которые там остались».
Второклассница Илона Газданова: «Когда утром 3-го числа прогремел первый взрыв, мы с мамой спали. Проснулась я от грохота, сверху на меня падали горячие осколки. Я увидела раны на своем теле. Я разбудила маму, мы поднялись и попытались выбежать через первое окно. Но людей было так много, и все ринулись именно туда. Я хорошо помню, что по всему полу лежали взрослые и дети. Кто-то был без ноги, кто-то без руки, где-то было просто тело без ничего. Мертвые. От взрыва их просто разорвало. И через них надо было перешагивать. Эта картина, наверное, была несколько лет перед моими глазами чуть ли не каждой ночью – как я перешагиваю через эти трупы и бегу к окну. Выбраться через первое окно у нас не получилось, и мы стали пробираться ко второму. Мама посадила меня на подоконник и сказала: прыгай. Я не задумываясь спрыгнула. А она кричала: беги. Снайпер с крыши автоматной очередью стрелял по всем, кто бежит. Впереди меня бежали старшеклассник со старшеклассницей – видимо, брат с сестрой. Снайпер попал мальчику в спину, тот падал, девочка пыталась его тащить...»
Домохозяйка Тамара Биченова: «Мы находились около двери, которая была завалена партами, сейфами, чтобы никто не убежал. И во время взрывов это все рухнуло, и люди стали бежать в эту дверь, в них стали стрелять, и люди стали падать. Я ощущала тяжесть этих тел и понимала, что раз я что-то еще чувствую, значит, я жива. Но я понимала, что меня сейчас или затопчут, или я просто задохнусь. Я пыталась попятиться назад и кричала: «Дамир, беги!», – надеясь, что он меня услышит. Потихоньку я смогла выбраться из этого месива – были слышны хрипы, стоны, вокруг много крови. А когда я смогла оглядеться, я увидела жуткую картину… Причем я не смотрела назад на дверь, а смотрела вглубь зала. Передо мной на коленях стоял боевик и кричал мне: «Беги! Сейчас еще одна взорвется!» Я была уверена, что сына я потеряла, и сама сейчас погибну тоже… Потом мы увидели бойцов «Альфа». Они схватили нас и, прикрывая собой, начали выводить из зала. То, что мы вокруг увидели, невозможно забыть – море людей, море крови, оторванные руки, ноги… Мне муж Владимир потом рассказывал, что когда начался штурм, и все наши мужчины побежали спасать заложников (совсем неважно было, родной это человек или нет, твой это ребенок или чужой, хватали всех, потому что необходимо было экстренно оказывать помощь), все дети были одинаковые – худые, в крови, с невероятным ужасом в глазах… У Дамира было одно огнестрельное ранение в мягкие ткани в области плеча – видно, пуля попала рикошетом – и ожог спины. И вот на второй день он ко мне пришел… Оказалось, что после первого взрыва (откуда силы взялись?!) он вместе с другими детками, увидев открывшуюся дверь, смог проскочить в нее, и они побежали в сторону дома. Потом мне Володя говорил: «Тома, я вижу, ко мне бежит мальчик, а я его совсем не узнал. Я его схватил на руки, но просто как ребенка». Дамир начал обнимать отца и говорить: «Папа, не ходи туда, маму убили, если и ты пойдешь туда, тебя тоже убьют! И с кем я останусь?»
В результате теракта погибло 334 человека, из них 186 человек – дети. 1343 человека признаны потерпевшими от теракта, многие из них получили ранения и травмы разной степени тяжести.
По официальной версии, кровавая развязка теракта произошла из-за случайного самоподрыва самодельных взрывных устройств, установленных в спортивном зале. В панике террористы открыли огонь по заложникам, которые начали выбегать из спортзала через проем, образовавшийся после взрывов, и по сотрудникам МЧС, приехавшим забрать тела убитых заложников. Тут же было принято решение о начале силовой операции, и сотрудники спецназа открыли огонь на поражение огневых точек террористов, чтобы прикрыть спонтанную эвакуацию заложников.
С тех пор прошло 11 лет, но мы по-прежнему не знаем ответов на многие вопросы, касающиеся обстоятельств трагедии в Беслане. Был ли действительно самоподрыв или кто-то «подтолкнул» развитие событий? Сколько было террористов в школе? Знали ли руководители МВД и ФСБ о готовящемся теракте? Например, руководитель комитета «Матери Беслана» Сусанна Дудиева, добивающаяся 11 лет рассмотрения «бесланского дела» в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ), уверена, что знали. И что они должны ответить за свое бездействие. С ней согласны и подавляющее число россиян – так, согласно, данным августовского опроса «Левада-центра» (признан иностранным агентом в РФ), лишь более трети россиян (35%) считают, что захват школы в Беслане был полной неожиданностью для российских спецслужб. Остальные же считают, что власти не говорят всей правды о том, что произошло во время штурма и почему погибло так много людей. Впрочем, многие из них считают, что люди и не должны знать всей правды – дескать, зачем ворошить прошлое, поднимая эти темы? Да, говорят иные скептики, власть приняла тяжелое и аморальное решение, зато не прогнулась перед террористами, и пролитая кровь стала той ценой за избавление от террористической угрозы, ведь каждый бородатый фанатик после Беслана понял, что никакими угрозами и терактами не пробьешь равнодушную государственную махину.
Наверное, вряд ли мы когда-нибудь узнаем ответы на эти вопросы. Но мы будем их задавать каждый год – в надежде на справедливость. И в память о сгоревших и умиравших от жажды детях.
