Правда ли, что с материальными ресурсами у работодателей совсем туго? Или жадность по-прежнему сильнее здравого смысла? Везде по-разному. Одни успели инвестировать в производство, автоматизацию и роботизацию рабочих процессов до 2022 года, повысили-таки производительность труда, накопили жирок и, так и быть, немного делятся с сотрудниками, чтобы те не разбегались. Другие возмущаются дороговизной кредитов для бизнеса, пеняют на Центробанк, задравший ключевую ставку, но ищут хотя бы нематериальные способы поощрения работников – предоставляют гибкие графики, сокращённые пятницы, дистанционные дни и прочее.
А третьи вообще будто бы не заметили, что мир изменился: как раньше исповедовали философию очереди за забором, так и сейчас стремятся решать вопросы радикально и грубо. Они не хотят думать ни о демографии, которая непосредственно влияет на рынок труда, ни об изменившейся психологии работающего человека. «Как это некому работать? – удивляются они. – Вон пятнадцатилетние здоровые лбы бездельничают после школы!» Что значит человеку выгоднее работать с небольшой нагрузкой на себя, чем гробиться полный день и сверхурочно на дядю за несчастный полтинник? А вот прикрыть этим фрилансерам лавочку – да и всё. И вот что интересно: почему-то на помощь этим воротилам, застрявшим в XIX веке, должно прийти государство: принять «правильные» законы, ввести «разумные» ограничения.
Меж тем государство, конечно, может и должно принять участие в решении проблемы кадрового голода. Вот только это не значит, что надо идти на поводу у бизнеса, которому важно сохранить свои прибыли здесь и сейчас любыми средства. Государству следовало бы в этой ситуации думать на перспективу. И начать лучше с возвращения ценности хорошего вдумчивого образования. Сейчас в обществе преобладают совсем другие настроения. Обыватель не понимает, зачем всерьёз чему-то учиться, если можно пойти в курьеры, таксисты или мастера маникюра. О том, что такое положение дел в экономике весьма ситуативно и не может быть постоянным, обыватель предпочитает не думать.
Фото: Авилов Александр / Агентство «Москва»По официальной статистике, озвученной весной 2024 года Татьяной Голиковой, около 9% молодёжи от 15 до 24 лет в России не учатся и не работают. Это много, учитывая, что подростки до 18 лет у нас всё же обязаны учиться и подавляющее большинство даже среди совсем отпетых лентяев и двоечников где-то всё-таки числятся. Какой процент молодёжи не учится после 18–20, потому что или никуда не поступают после 11-го класса, или бросают колледжи и вузы, – мы не знаем. Большинство из них, пусть и с перебоями, в перерывах между поисками себя, где-то всё же работают, меняя пункты выдачи заказов разных маркетплейсов и агрегаторы сервисов доставки. Современную экономику это как будто устраивает, государственные институты – тем более: люди пристроены, есть-пить не просят, в отчётах можно написать что-то приличное.
Ещё немало тех, которые где-то как-то доучиваются, а потом не могут найти работу по профессии. Кстати, любопытно, что если среди выпускников вузов доля таких неприкаянных не превышает трети, то среди окончивших учреждения среднего профессионального образования их почти половина. Товарищи эти пробуют то одно, то другое, устраиваются то в одну фирму, то в другую, но нигде не могут почувствовать себя на своём месте. В этом смысле ставка государства на колледжи и доведение их контингента до 85% от общего числа выпускников школ выглядит вообще неоправданной. Ведь, получается, именно колледжи сегодня являются основным поставщиком на рынок труда джоб-хопперов – работников, часто меняющих места работы, не задерживающихся нигде дольше года. Их популяция, к слову, в последнее время стремительно растёт. Если в 2023 году, по данным сервиса Huntlee, работников, сменивших за последние три года не менее трёх компаний, насчитывалось 19%, то в 2024 году их набралось уже 28%.
