– В начале 90-х накануне распада СССР в обществе действительно были некие ожидания качественных перемен, но мне представляется, что до конца мы не понимали, чего, собственно, ожидаем и чего хотим, за исключением того, что свойственно желать любому обывателю: всего и сразу. Изменения в народе, если воспринимать народ как целое, совершаются, конечно, не политическими или экономическими средствами (то есть не извне), но какими именно – сказать нелегко. Какие возможности нужно создать, чтобы это возрождение произошло? Здесь вместе с Николаем Александровичем Бердяевым не грех вспомнить и Александра Исаевича Солженицына, который видел столетний путь к возрождению России. Столетний! Можно сказать, конечно, что ещё столько времени не прошло и всё впереди, но сто лет – это не просто исторический период, это определённый путь, определённая работа, которая должна совершиться. И очевидно, что этот процесс можно ускорять, а можно и замедлять. Можно создавать условия для культурного, нравственного и духовного роста, а можно создавать условия для деградации общества. Мне кажется, что сейчас происходит последнее. Когда мы говорим о возрождении, мы говорим прежде всего об определённых качествах человека, качествах отношений между людьми: вернуть, если они когда-то были, а теперь потеряны или обрести, если мы никогда таких качеств не имели, а нам они необходимы. Это большие усилия ума, души и сердца человека. Когда мы говорим о том, что возрождения не происходит, мы имеем в виду именно отсутствие или деградацию человеческих качеств. Их-то прежде всего и нужно культивировать в себе, и отсутствие внешних условий для этого – вторичная вещь.
– Вы назвали имена двух людей: Бердяева и Солженицына, которые, наверное, могут быть ориентиром возрождения – их жизнь и плоды их творчества. Как вы считаете, сама эта перемена в народе, преображение общества достигается через примеры каких-то значительных людей, через некую элиту? Или, может быть, сейчас не время элит и возрождение должно идти другими путями?
– Мне не очень близко слово «элита», мне кажется, что это понятие из какой-то прошлой жизни. Тем более, что слово это сейчас нередко употребляют во множественном числе – элиты. Конечно есть персоны и группы, которые занимают первые места и имеют определяющее влияние в разных сферах жизни, от дошкольного воспитания до высшей государственной власти. Многие борются (и порой очень ожесточенно) за это влияние за соответствующее положение, и не только в обществе, но и в церкви. Но мне думается мы говорим не об этом. В нашем случае, думаю, об элите говорить не приходится. Но отдельные персоны имеют, конечно, огромное значение. Важно, на кого люди ориентируются: кто является авторитетом, чья жизнь, чьё мнение, чей труд. Кто является лидером – можно и так сказать. В современной России такой человек не может быть только один. Можно применить понятие «старшие» или «большие». Появление таких людей всегда зависит от промысла Божьего. А вот разглядеть их и обратить на них внимание общества – это, конечно, и от нас зависит.
– В каких сферах жизни этих старших и больших, по-вашему, нужно искать?
– В самых разных. В первую очередь там, где создаются ценности духовного, нравственного, культурного плана, те области, где люди более всего учатся распознавать добро и зло, где возникает новая мысль и новые смыслы жизни, где обретается более высокое ее качество. Трудно назвать сферу, которая бы сама по себе формировала нужные качества. Обретение старшинства больше зависит от личности, от человека, какой бы деятельностью он ни занимался. Конечно, есть сферы в нашей стране, где важные нравственные принципы не культивируются или могут даже быть помехой для роста: скажем, крупный бизнес или политика. Всё же по-прежнему трудно богатому войти в Царство Небесное. Однако есть и какие-то локальные сообщества людей – неформальные, часто связанные с бескорыстным добрым делом, где так или иначе происходит нравственное и творческое формирование человека. Например, наше Преображенское братство, я считаю, является такой средой, при всей нашей слабости. Есть сообщества и в сфере социальных инициатив, членство в которых связано с соблюдением определённых нравственных принципов.
– Юрия Алексеевича Дмитриева, представителя такого сообщества, бескорыстно занимающегося восстановлением памяти о людях, преступно убитых советской властью, вы бы отнесли к старшим или большим?
– Трудно сказать. Я с ним лично не общался, мы виделись один раз на конференции «Равнина русская. Опыт духовного сопротивления». Он безусловно человек личного жизненного подвига и, наверное, один из тех, кто является большим среди исследователей советских преступлений, хранителей народной памяти, может быть, в кругу своих друзей, знакомых, соседей, как неплохо показал это Пивоваров в своей фильме о Дмитриеве. Известность Юрия Дмитриева в связи с репрессиями в отношении его лично и его семьи в каком-то смысле больше него, как и значение его деятельности по раскрытию Сандармоха – сокрытого советской властью места ее преступлений против народа.
Юрий Дмитриев. День памяти в урочище Сандармох, 2013 год. Фото: Wikimedia Commons– В чём различие между старшими и большими, если уж мы отошли от единого понятия элита?
– У нас в Братстве об этом заговорил отец Георгий Кочетков. Он старался ввести такое различение, которое основано не на иерархии объективного положения человека в общественных структурах, а на определённых личностных его качествах. Старший – тот, кто несёт ответственность за устройство жизни того или иного сообщества, объединения. А большим можно назвать того, кто являет собой идейный, нравственный и духовный центр. Хороший пример различения старшего и большего есть у Достоевского в «Братьях Карамазовых»: старец Зосима как раз такой больший – духовный центр монастыря, а игумен, который больше отвечал за устройство и организацию жизни обители, – скорее, старший. Очень интересно описаны их отношения взаимоуважения и взаимодополнения, хотя конечно это не центральная сюжетная линия романа. При этом я бы заметил, что различение это, конечно, в определенной мере условно.
– Как понять, глядя на человека, что он и есть старший или больший? Коль уж мы заговорили о Юрии Дмитриеве, которого можем причислить к большим, почему же мы сейчас испытываем вздох облегчения от того, что ему дали не 15 лет, а 3,5 года, сохранив позорное не выдерживающее критики обвинение в постыдных действиях? Это везде такая судьба больших и старших? Или это судьба нашей земли? И почему она такая?
– Я думаю, что везде судьба таких людей нелёгкая, но это не значит, что с этим нужно мириться. Хочешь не хочешь, но тема, которой он занимался, обличает преступления советского времени и те, кто его преследует, волей-неволей оказываются на стороне преступников, создававших этот человеческий могильник в Сандармохе. Дали бы ему пятнадцать лет или отпустили бы в зале суда – это никоим образом не оправдывает его обвинителей, это важно понимать. При том, что реальные обвинители, кто вынашивал всю эту гадкую историю в своих головах и сердцах и решил провести такой многолетний публичный процесс, и все общество в это втянуть, остаются в тени. И очень понятен этот вздох облегчения по отношению к Юрию Дмитриеву – человеку, который столько уже пострадал, и вот только теперь мы увидели некий предел его страданиям, по крайней мере, в этом процессе. У всякого нормального человека появилась надежда, что уж до ноября потерпит и это всё закончится. Но поскольку процесс этот политический, то, конечно, с вынесением приговора Юрию Дмитриеву проблема не исчерпана. Дмитриев выбран как показательная фигура. Это один из процессов, когда, измываясь над отдельными людьми, держат на привязи все общество. И в этом смысле Юрий Дмитриев больший, хотя бы от противного – потому что его выбрали продолжить страдать с теми и за тех, кто был замучен советской властью. Такова внутренняя логика этой истории. Это ведь совершенно ненормальный путь общественной жизни, предложенный нынешней властью.Впрочем, есть и другая сторона – спекуляции некоторых его защитников, но это уже другая тема.
– Какие вы видите возможности обретения нормального пути? Не ждать же, когда кривая выведет куда-нибудь или Бог устанет смотреть на больше века продолжающиеся беды русской земли и русского народа. Искать старших и больших или тем, кто есть, брать ответственность за происходящее? Каждому ли такое по плечу?
– Коротко на этот вопрос не ответить, тем более, что существует много уровней общественной жизни и ответ нужно искать на каждом. На уровне собственной жизни, или, скажем, на уровне жизни нашего братства я могу предложить вспоминать нашу русскую историю: Пушкин жил в николаевское время, а оно отнюдь не было либеральным, и поднял русскую культуру на мировой уровень. В то же время жили и действовали, не опуская рук, Хомяков и круг его друзей. Конечно, важно помнить, что Пушкина и убили в это время, и позор этого убийства лежит не только на его прямых участниках. А общественную деятельность славянофилов – подлинных патриотов России – не только критиковали, но и блокировали. Тем не менее, вопреки внешним обстоятельствам, это были великие жизни, великие судьбы и влияние их велико. Можно вспоминать и другие примеры из русской жизни, их множество. Поэтому каждому, и верующему, между прочим, в первую очередь, нужно трудится, устраивать жизнь вокруг, исправляя все искривленное, грязное и разоренное.В общем, как и прежде – молись, а к берегу гребись.
Что касается старших и больших –людей с высокими идеями и соотвествующим качеством жизненного действия – появление их зависит и от воли Божьей и нам не все здесь доступно, не все подвластно. Конечно, ужесточение политики нынешних российских властей в отношении внутренней жизни страны никого не вдохновляет, даже тех, кто к власти близок. Тем не менее, наша жизнь может быть в чём-то беднее или богаче, но развитие человеческих отношений зависит от каждого из нас. Бывают исторические эпохи, когда проще быть человеком, когда время дышит свободой. Наше время свободой не дышит, но все же мы живы и многое зависит от нас.
– Есть какие-то показатели, по которым это дыхание свободой измеряется? Что нуждается в восстановлении? Законность? Социальные гарантии? Просвещение и образование?
– Надо начать с законности… Законность не будет восстановлена, потому что система законов у нас занимает подчиненное положение по отношению к системе власти, авторитет закона чрезвычайно низок на всех общественных уровнях. Что касается образования и просвещения, тут идут очень противоречивые процессы. С просвещением, на мой взгляд, хуже, с образованием – лучше, потому что хотя бы есть несколько приоритетов на уровне государства. Конечно, эти приоритеты касаются очень узкого спектра сфер деятельности, которыми главным образом определяется положение государства в пространстве международной конкуренции. Считается, что этого достаточно. Но здесь достигается хоть какое-то качество, хотя государству не важно, какие люди это делают. Что касается просвещения, вы понимаете, при нынешней внутренней политики оно «вываливается». Само слово «просвещение» считаются устаревшим, архаическим, чем-то из XIX века.
Вся надежда на людей, это единственное, что может пробиться сквозь асфальт. Лет шесть назад мы организовали церковно-общественную конференцию, куда пригласили людей свободного действия из самых разных сфер: волонтеров, историков-любителей, тушителей пожаров, учёных-гуманитариев и т.п. Надо молить Бога, чтобы таких людей свободного действия становилось больше. И как будто становится. К сожалению, сфера политики сейчас имеет такое большое влияние на сознание людей, что притягивает всех и всё, при том, что от подавляющего числа из них ровным счетом ничего не зависит. Но создается иллюзия участия в политических процессах через СМИ. В то время, как стоило бы заниматься и другими вещами, то есть собственно своей жизнью. Не сошелся ведь свет клином на политике.
– Вы говорите, что всё зависит от людей, но есть ли у нас этот человеческий ресурс, достаточен ли он для упомянутого вами собирания и возрождения страны?
– Опыт нашего братства показывает, что всё можно создавать на пустом месте, если только люди готовы вместе жить и трудиться. Объективно возможностей собрать людей, изъявляющих готовность вместе делать что-то доброе, больше в Москве, чем в Петербурге, а в Петербурге больше, чем в Архангельске, а в Архангельске больше, чем, скажем, в поселке Красный Московской области. Но начинать можно везде, везде можно решать разные проблемы по созиданию народного общества со всеми его запросами.
– Что нужно, по-вашему, Русской православной церкви, для того чтобы стать таким сообществом людей, готовых вместе жить и трудиться для возрождения человека и общества в нашей стране? Может ли общество сейчас опираться на церковь?
– Приоритетом церквной жизни должен стать союз единоверцев, единение православных христиан не символическое, но реальное. Церковь призвана объединять тех кто живет именно на евангельских началах и своим примером показывает реальность явления Нового Завета, реальность того, о чем мы читаем в Евангелии. У нас же часто на устах одно, а в жизни другое.
Ну и что значит «опираться»? Да и нуждается ли общество в том, чтобы опираться на церковь? Для этого церковный народ должен стать светом миру и солью земли. Мы же часто в обыденной жизни ведем себя как все: так же лукавим, заискиваем, легко идем на компромиссы и проч. Конечно, за тридцать лет чрезвычайно развилась церковная институция. Само по себе это неплохо, но какую реальность жизни отражает эта церковная структура? По-моему, это больше нужно властьпридержащим, нежели народу. На структуру больше опирается государство, не народ. Да и по действующему уставу Русской Православной Церкви церковного народа как бы и не существует.
– Может быть тридцать лет – недостаточный срок? Всё же открываются люди, которые могут быть начатком для возрождения церкви и общества. Церковь всё-таки древний институт, у которого должен быть опыт того, как этих людей выявлять, опыт какой-то положительной селекции, а не отрицательной, как это было всё советское время.
– Да не видно такой положительной селекции сейчас. Нет у нас в церви системы отношений, которая позволяла бы людям с более высокими нравственными запросами, имеющим больший масштаб мысли, большую широту возможностей христианского действия, каким бы оно ни было, проявляться с большей силой. Церковная система сегодня работает совершенно по-другому, поэтому страх бездействие. Поэтому надо ещё трудиться и трудиться, чтобы Русская церковь могла иметь реальный нравственный авторитет в обществе.
При этом к такому движению, как Преображенское братство, которое трудится именно для собирания церковного народа, для проповеди, для изучения православной традиции, для научения церковной жизни и всему, что связано с воцерковлением, – отношение очень подозрительное и только по одной причине –жизнь братства это явление свободы в церковной ограде..
Члены Преображенского братства на литургии в храме Христа Спасителя. Фото: sfi.ruВообще лидеров, людей сильных в нашей стране немало. Их, между прочим, немало и в преступном мире. Неслучайно преступный мир сливается с бизнесом и политикой. Людей, желающих вступить в схватку за власть в мире сем, у нас достаточно. Но значительно труднее, когда мы ищем людей высокой культурной, нравственной, духовной жизни, которые и есть большие. Как пел Владимир Высоцкий, «было вниз им сподручней, чем ввысь». Движение ввысь требует труда, смирения, аскезы, но и всё-таки еще и Божьей искры, а здесь выбор в Его воле. И надо, чтобы не только человек из этой искры раздул огонь, но чтобы и люди захотели у этого Божественного огня собраться и воспламенить от него и свои сердца.
