После катастрофы

Андрей Тесля, опираясь на размышления Фридриха Мейнеке о «немецкой катастрофе», указывает, с чего начинается национальное возрождение 

Книга «Немецкая катастрофа». Фото: Издательство Ивана Лимбаха

Книга «Немецкая катастрофа». Фото: Издательство Ивана Лимбаха

В минувшем году почти одновременно вышли две книги – «Немецкий дух в опасности» Эрнста Курциуса* и «Немецкая катастрофа» Фридриха Мейнеке**. Эти две книги написаны как бы с двух берегов: первая вышла в 1932 году, накануне прихода к власти NSDAP и начала того, что новые власти тогда называли «национал-социалистической революцией», вторая – в 1947 году, когда всё закончилось, Германия не просто лежала в руинах, а вполне актуальным был вопрос – останется ли вообще Германия как некое единство, в первую очередь политическое, сохранит ли она толику субъектности.

Мейнеке сам подчёркивает, что он – человек бисмарковской эпохи. Годы его становления, обретения творческой зрелости и академического признания – это годы Германской империи, кажущегося невероятным и не имеющих внятных преград роста и обретения силы.

Оглядываясь из 1946 года, когда он дописывает книгу, всё последнее тридцатилетие предстаёт историей бесконечных утрат – ведь из перспективы 1946 года и казавшееся беспрецедентным поражение 1918 года, и условия Версаля, и тяготы начала 1920-х, и наступившая следом, едва только Германия, теперь уже Веймарская, успела выбраться из экономического кризиса 1923 года, Великая депрессия – всё это теперь видится совершенно не сопоставимым с финальным крушением.

Главный вопрос, на который стремится ответить Мейнеке – и от которого зависят размышления о будущем Германии, – это вопрос: была ли неизбежна немецкая катастрофа?

Фридрих Мейнеке. Фото: universalis.fr
Фридрих Мейнеке. Фото: universalis.fr

Ведь если ответ будет утвердительным, то тогда и все рассуждения того же Курциуса будут лишь ещё одним путём к катастрофе, неким обереганием, устремлением к возрождению «немецкого духа», который и оказывается конечным виновником происшедшего. Тогда будущие события окажутся коренящимися и в тоске по утраченному «духу 1914 года», о краткосрочности которого сожалеет Курциус, но в реальности которого видит возможность немецкого духовного единства, выходящего за границы классов, сословий, земель. Тогда вся молодость и зрелость Мейнеке, берлинского профессора, специалиста по XIX веку, историка новой прусской армии, рождающейся из Йенской катастрофы,  и выдающегося специалиста по интеллектуальной истории – всё это окажется не свидетельством силы и других возможностей, а лишь ступенями на пути вниз.

Если катастрофа была неизбежной, то остаётся лишь отрекаться от «немецкого духа», стремиться научиться видеть в том, чем ранее гордились и что представляло драгоценное наследство, пагубную отраву, тем более опасную, что сочетается, тесно переплетено с духовным подъёмом. Где кажущееся восхождение оказывается на деле углублением, а последнее есть лишь незаметное для духа падение. Всё то, чем привыкли гордиться и в чём находили свидетельство состоятельности – от духа немецкой армии до национальной поэзии, от плеяды великих историков до национального единства – всё это предстанет не только бесчестным падением, но и его причинами.

И если действительно всё было неизбежно, то остаётся только отречься от себя, но ведь это означает утратить себя, а совершить таковое сознательно, и уж тем более всей нацией, – невозможно. И если отвечать так, то остаётся в логической ясности, признаемся себе, лишь путь к «окончательному решению “немецкого вопроса”», подобно тому, как германский канцлер окончательно решал судьбу другого народа. Это не случайность, а сама логика рассуждения в рамках исторической неизбежности.

Диаграмма с описанием Нюрнбергских законов от 15 сентября 1935 г., правовой основы для расовой идентификации. Фото: Reichsausschuß für Volksgesundheitsdienst" / Reichs- und Preußisches Ministerium des Innern
Диаграмма с описанием Нюрнбергских законов от 15 сентября 1935 г., правовой основы для расовой идентификации. Фото: Reichsausschuß für Volksgesundheitsdienst" / Reichs- und Preußisches Ministerium des Innern

Мейнеке далёк от того, чтобы объявить катастрофу исторической случайностью: он великий историк, всю жизнь проведший в размышлениях над прошлым и логикой исторического объяснения. Для случившегося была масса причин и оснований, история Германии – как недавняя, так и более ранняя – даёт многое для понимания того, как подобное оказалось возможным, но, будучи понятным, закономерным, оно не превращается от этого в необходимое – или, точнее, обращается в него лишь post factum, став неотменяемым прошлым, «уже случившимся», тем, с чем предстоит жить дальше.

И он настаивает, что случившееся не было единственно возможным, само решение «старого господина», президента Гинденбурга, о назначении Гитлера на пост канцлера, последовавшее 30 января 1933 года, не было и на тот момент единственно возможным – и стало реальностью в обстоятельствах кризиса 1932 года. И даже после прихода нацистов к власти события хоть и развиваются стремительно, но нет одного лишь единственного движения в логике неизбежности, целый ряд остающихся в Германии консервативных сил, близких по духу автору, ищут альтернативы: вплоть до военного переворота, которому в первую очередь препятствуют традиции прусской армии, где, чтобы дойти до мысли, не говоря уже до организации заговора, нужно преодолеть очень многое в себе.

Адольф Гитлер и Рейхспрезидент фон Гинденбург в День Потсдама. Фото: German Federal Archives / Wikipedia
Адольф Гитлер и Рейхспрезидент фон Гинденбург в День Потсдама. Фото: German Federal Archives / Wikipedia

Но если после января 1933 года размышление об альтернативах – это прежде всего вопрос о том, что остаётся для будущего, поскольку катастрофа представляется уже состоявшейся, лишь разворачивающейся во времени, то до января 1933 года, настаивает Мейнеке, развилки истории оставались реальными. Нацизм подхватит многое из того, чем гордилась прежняя Германия, но это будет просто нечестивым использованием действительно славного и важного. И это в первую очередь должно, по мысли автора, научить, что само по себе оно не защищено от обращения во зло: это было понятно и до, этому учит любое серьёзное размышление, но разразившаяся катастрофа делает этот урок предельно наглядным. А стремление отречься от использованного во зло – та же слабость, вера в то, что на земле есть нечто абсолютно чистое, защищённое от любого злого использования.

Адольф Гитлер во время предвыборной кампании. 4 апреля 1932 года. Фото: German Federal Archives / Wikipedia
Адольф Гитлер во время предвыборной кампании. 4 апреля 1932 года. Фото: German Federal Archives / Wikipedia

Переводчик книги, Николай Власов, перечисляя упрёки современников Мейнеке, в качестве последнего приводит и тот, «что он оказался не в состоянии предложить действенного рецепта <…> строительства [новой Германии], ограничившись прекраснодушной и наивной мечтой <…>, что декламация стихов Гёте оздоровит немецкое общество».

Однако, завершая этот короткий разговор о книге, стоит отметить, что Мейнеке никак не прекраснодушествует и не уповает на декламацию – что бы ни говорили его критики. Ведь рассуждение о совместном чтении Гёте появляется лишь в самом конце разговора, используя русскую формулировку, о «путях духовного возрождения»: для Мейнеке это лишь конкретный пример, способ не только расслышать, но расслышать совместно, одновременно выстраивая новую общность или возрождая распавшуюся, тот высокий духовный опыт, который открывается – в форме одновременно и точной, и общедоступной – в поэзии Гёте. Но предшествует этому конкретному примеру сильно другого плана разговор – о христианстве и о церквах, в которых он надеется найти реальное основание возрождения, крепко уповая на Католическую церковь немецкого юга – и пусть и с сомнением, но надеясь, что, разумеется, иначе, но аналогичную роль сможет сыграть Евангелическая церковь.

И эта перемена говорит о многом – прежде всего о том, насколько изменилось время и насколько глухо слышатся теперь размышления и надежды Мейнеке. Ведь для него именно в свете постигшей Германию и мир катастрофы надежда на возрождение лежит именно в церкви – дух, о котором он говорит, есть христианский дух. Но не как нечто бесплотное, обитающее в одних мыслях и переходящее в душевное настроение, а воплощаемое в реальных общностях, институциях, совместном действии. И совместное чтение Гёте, которым он завершает свою маленькую книгу, – лишь ещё один конкретный пример сохранения и возрождения немецкой духовной общности. Не более того, но и не менее – именно частный вариант ответа на вопрос: а как ещё, как конкретно? Вот именно так – в совместном чтении и размышлении над прочитанным под водительством знающих. Это может быть и неуместный, не соответствующий времени, но никак не «прекраснодушный и наивный» ответ – в конце концов, от чего уж точно был избавлен Мейнеке, автор в том числе и выдающейся книги о raison d'etat, и собеседник, и советник многих больших политических фигур, так это от прекраснодушия.

 

* Курциус Э.Р. Немецкий дух в опасности / Пер. с нем. и предисл. Д.С. Колчигина. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – 344 с. (серия: Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).

**  Мейнеке Ф. Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания / Пер. с нем., предисл., коммент. Н.А. Власова. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2024. – 288 с.

Читайте также