Мы окунаемся в ситуацию, когда страна и общество прошли череду тяжких, разрушительных испытаний. Мы хотим увидеть, к чему это привело, в каком состоянии мы – сознание общества, культурно-цивилизационный организм страны – пребываем сегодня. И мы хотим понять, каковы перспективы и пути преодоления травматических последствий – последствий духовных и антропологических, культурных и социальных. (...)
Антропологическая катастрофа – это экстремальная ситуация распада этики и тяжёлого упадка формостроительной энергетики культурно-цивилизационного организма; и, как мы видим, в антропологическом аспекте ее можно охарактеризовать таким свойством: здесь минимальные антропологические проявления, выражающие лишь присутствие и ничего больше, совпадают с максимальными, какие доступны человеку. Раньше всего приход таких ситуаций уловило искусство и для передачи их специфической природы применило новое и неожиданное в художественном дискурсе понятие регистрации. Именно это понятие нашли отвечающим той особой, уникальной активности или практике, которая остаётся единственно возможной для человека в экстремальных условиях его «расплющенности», когда никакого диапазона действия и выражения нет, когда пространство действия – да, собственно, и пространство существования! – сжались в точку. (...)
О той же миссии регистрации говорит вдруг Даниил Хармс. В программном
тексте «Сабля» (1929) мы читаем:
– Работа наша... состоит в регистрации мира...<...>
– ...Как же мы будем регистрировать мир?
– Так же как единица регистрирует остальные числа, т. е. укладываясь в них и наблюдая, что из этого получается. <...> Единица регистрирует числа своим качеством. Так должны поступать и мы. <...> ...У каждого из нас своё особое качество. <...> Работа начинается с отыскания своего качества.
Даниил Хармс. Фото: Public domainЧтобы регистрировать мир, надо прежде отыскать «свое качество», и качество это, по Хармсу, такого рода, что оно становится оружием для регистрации, а именно – саблей. Добыть в себе такое качество – значит дойти до конца, до крайнего предела себя, и, по Хармсу, саблю имели во все времена всего пять человек – во главе с Велимиром Хлебниковым. Ясно, что сабля есть и у самого Хармса. Он был особой натурой, со своим уникальным способом существования: он всегда видел себя, чувствовал и осуществлял как находящегося вне стандартной реальности, на краю её, в экстриме. И творчество его, и жизнь – это единый опыт жизнетворчества на краю, который он строго и стойко, неукоснительно осуществлял, вплоть до самой своей гибели в тюрьме от голода. Нет сомнений, что это жизнетворчество Хармса в его цельности есть исполнение миссии последнего регистратора. (...)
Помимо миссии последнего регистратора в посткатастрофической ситуации падения могут избираться также другие пути и способы ее преодоления. Для христианского сознания на любом рубеже, в любой ситуации падения необходимой установкой является покаяние. В самом начале крушения советской власти одним из символов перемен и перестройки стал фильм «Покаяние»; тема была активно заявлена, и обществу дана перспектива всеобщего покаяния.
Кадр из фильма "Покаяние", режиссёр Тенгиз Абуладзе, 1986 годНичего случайного в этом не было – напротив, была предпринята прямая попытка восстановления христианских начал сознания и общества – тех начал, которые Россия до 1917 года всегда принимала, ибо считала себя православной страной. Тем не менее очень скоро общество само, без малейшего давления, отвергло путь покаяния, и тема быстро ушла из публичного дискурса. Конечно, явный отголосок покаяния несет культ царя-мученика и императорской семьи, возникший спонтанно и изнутри.
Но это лишь косвенное и культовое выражение покаяния, далекое от того цельного возрождения личности, что составляет суть и цель православных покаянных трудов. В целом же общество встретило перспективу покаяния с полным непониманием и антипатией. Начали развёртываться проявления нравственной и антропологической катастрофы, и вместо покаяния общество с удовольствием окунулось в грязь анти-этики. Затем, побарахтавшись в этой грязи, оно по собственной воле целиком предалось во власть тех сил, которые ещё недавно осуществляли в стране террор и сегодня ничуть не отрицают своей преемственности прежним органам террора.
Пришла а-этика, атрофия нравственного чувства нации, и эта формация сознания диаметрально противоположна покаянию. Противоположна не в смысле явного его отрицания, а в смысле полнейшей неспособности к нему. Сопоставление покаяния с миссией (последнего) регистратора делает более прозрачными причины этой неспособности. Покаяние – духовный акт, который совершается всей полнотой сознания человека, всем его существом. Регистрация же – своего рода реанимация сознания, восстановление в нём нравственных и духовных измерений. Это практика, в которой человек возвращает себе полноту сознания, удостоверяется, что она есть, она при нём. Но покуда её нет, у человека просто отсутствует способность покаяния, и все обращения к нему с призывами о покаянии могут вести лишь к недоразумениям и конфликтам.
В начале постсоветского периода ни общество, ни церковь не видели ещё и не понимали того, что существует целый спектр состояний сознания, и личного, и общественного, в которых оно лишено цельности и полноты; что именно в таких состояниях российское общество и пребывает; и потому первой необходимой задачей является обрести вновь эту полноту, «прийти в сознание».Иными словами, действительно насущной задачей являлась тогда именно задача регистрации. И лишь после её решения мог бы быть успешным призыв к покаянию. Нетрудно увидеть, что эта же задача продолжает стоять перед нами и сегодня. Более того, сейчас на пути её решения появляются новые препятствия, отражающие усиление посттоталитарных эффектов в жизни и сознании общества.
Возникли активные и поддерживаемые властью тренды в исторической науке, которые одной частью целенаправленно внедряют подмены и фальсификации в отечественную историю, а другой – пытаются убеждать, будто бы исторической истины вообще не существует и совершенно нормально и законно утверждать ложные и обманные версии истории, которые отвечают якобы «народным представлениям» о ней, а в действительности – интересам властных групп. И это значит, что миссия регистрации здесь напрямую отвергается. Общество, таким образом, рискует лишиться уже не только способности к покаянию, но даже и способности к регистрации! И эта опасность требует весьма серьёзного внимания. Вместо преодоления антропологической катастрофы мы легко можем оказаться на путях её углубления.
