За жизнь до рождения?

Сколько лет аборты были легализованы и всё представлялось как свобода совести. Понятно, что этот процесс будет не быстрым, тем не менее это необходимо делать.

 Запретить проведение абортов в частных клиниках и оставить эту услугу только в государственных медицинских учреждениях – всё равно что просто вывести аборты из коммерческой структуры. По моему мнению, это нисколько не снизит желание женщины сделать аборт. Как по мне, так это какая-то полумера.

Если мы говорим об абортах не по медицинским показаниям или социальным причинам, а по желанию женщины – просто потому, что она в силу каких-либо своих обстоятельств не хочет рожать ребёнка, то в таком случае если уж запрещать аборты, то их надо полностью запрещать.

–  Насколько остро стоит проблема абортов в России?

– Насколько я знаю, дискуссии на тему абортов как причины низкой рождаемости ведутся с начала 2010-х годов, и сейчас для России этот вопрос крайне актуален.

В 2015 году председатель комитета Госдумы по вопросам семьи Елена Мизулина уже инициировала законопроект о выводе абортов из системы ОМС и запрете абортов в частной медицине. Однако тогда он был отклонён.

– Что говорит международный опыт о проблеме запретов абортов? Удаётся прийти к повышению рождаемости благодаря таким мерам?

– Если говорить о мировой практике, на данный момент совершенно точно известно, что в таких странах, как Италия и Португалия, аборты сильно ограничены. В Италии подавляющее большинство врачей отказываются от проведения абортов. То же самое происходит в Португалии, где под давлением Евросоюза и международных организаций правительство легализовало аборты в 2007 году, но эти аборты фактически некому делать, так как врачи выступают против них.

Фото: engin akyurt / Unsplash

Та же ситуация наблюдается и в Польше, где аборты полностью запрещены. В открытых источниках есть информация о том, что такая практика запрета абортов ведёт к увеличению рождаемости.

В России у врачей имеется опыт, когда аборты были запрещены. В то время было множество криминальных и подпольных абортов, и женщины умирали вследствие этих процедур.

Однако мировая практика более положительна в этом отношении. Она показывает, что очень малое количество женщин в условиях запрета абортов прибегают к криминальным методам, которые могут приводить к смертельным исходам.

– Какие причины сейчас чаще всего вынуждают женщин идти на такой шаг?

– Те немногочисленные пациентки, с которыми я сталкивалась за весь свой профессиональный стаж (работая в государственном стационаре, я не делаю аборты по религиозным соображениям), – обычно очень юные девушки. Ну как юные: 20–23 года. Учащиеся, студентки, у которых брак не зарегистрирован. Они приходили и говорили, что им надо доучиться, а парню, который является отцом этого ребёнка, сейчас этот ребёнок тоже не нужен, и родители её не поймут.

Вторая категория, с которой я сталкивалась, – это замужние женщины, у которых уже были дети. В качестве аргумента, почему они делают аборт, они говорили, что им достаточно, у них есть двое детей или даже один ребёнок. Это материально очень затратно, и воспитать бы тех детей, которые есть.

Я помню только один очень яркий случай, когда я ещё училась в интернатуре. На операцию пришла женщина, у которой было трое детей, и это была её четвёртая беременность. И доктор, которая должна была делать ей аборт, обрабатывая ей операционное поле, говорит: «Послушайте, я вообще не понимаю. У вас трое детей. Наверняка там и коляски, и кроватки, и одежда – всё это осталось. Неужели вы не сможете прокормить четвертого ребёнка? Зачем вы вообще сюда пришли?» Она её обрабатывает йодом и разговаривает с ней. И тут женщина просто срывается с этого кресла и, вся вымазанная, говорит: «А правда, чего это я?» – и уходит из операционной!

Прошло уже более 20 лет с тех пор. Этот пример до сих пор стоит перед глазами. Надеюсь, что этот ребёнок уже взрослый – вырос.

 – Насколько осознанно женщины принимают решения о прерывании беременности? Можно ли их переубедить?

– Очень часто сталкивалась с агрессией, когда пыталась отговорить пациентку от проведения аборта. Мне отвечали: «Не надо мне ничего говорить, я приняла решение, зачем вы мне это всё сейчас говорите?».

То есть если женщина приняла решение сделать аборт, крайне редко удаётся её от этого шага увести.

– Женщины стали решаться не делать аборт, даже если есть медицинские показания. Это иногда приводит к рождению заведомо нежизнеспособных детей. Лично для меня это всё равно оправданно, если ребёнок родился любимым. Но, насколько я знаю, маме таких детей не особо дают, забирают в реанимацию, их можно только навещать. Жизнь ребёнка старательно поддерживается, пока это возможно. Это ставит много этических вопросов. Это точка роста. И матери, и врачам, медсёстрам надо иметь внутренний ресурс для этого, что не так просто, требует подготовки, размышления, решимости, помощи профессионала  – например, психолога. Пока что мы можем только мечтать, что это будет. Какие трудности вы тут видите?

– Раньше такие дети вообще не имели права на жизнь: этого права их лишали либо медицинские работники, либо родители. Совершенно однозначно могу отметить положительную динамику, например, в наследственной патологии, такой как синдром Дауна. Если раньше этих детей в 95–99% случаев матери оставляли в роддоме и врачи были настроены таким образом, чтобы уговорить женщину оставить этого ребёнка в роддоме, то сейчас ситуация значительно улучшилась. Эти дети в большинстве своём живут в семьях. Совершенно очевидно, что на них нужно потратить больше усилий. Как правило, у этих деток есть физиологические нарушения, которые требуют оперативной коррекции.

И мне здесь представляется крайне необходимым информирование и психологическая подготовка матери, в частности, медицинскими работниками, которые должны рассказать, с чем столкнётся мама и что на этого ребёнка потребуется гораздо больше усилий, но это должно быть в позитивном ключе. То есть в любом случае эти дети живут, выживают, и, более того, если на них тратятся необходимые усилия, то эти дети социализируются, адаптируются и становятся членами общества.

Фото: Hollie Santos / Unsplash

Сейчас очень много женщин в основном из христианских конфессий, которые даже при тяжёлой патологии, в частности, с анэнцефалией (отсутствием головного мозга) или  тяжёлой хромосомной патологией, когда заведомо известно, что этот ребёнок либо умрёт сразу после рождения, либо проживёт несколько часов и умрёт, рожают этих деток и проводят с ними несколько часов или дней.

По поводу тех детей, которые требуют реанимационного ухода и нахождения родителей с ними. Во-первых, бывают крайне тяжёлые дети, которые действительно требуют реанимационного ухода и не могут обойтись без соответствующей аппаратуры и помощи медиков. Мне кажется, у нас в принципе нет такой практики, как совместное нахождение в реанимации матери и ребёнка. Те же детки, которые могут даже с использованием специализированного оборудования и при надлежащем уходе со стороны родителей находиться дома, это – несомненно лучший вариант.

Любовь творит чудеса. Любовь матери, как мы знаем, может поднять и со смертного одра. Но здесь всё непросто. И мне кажется, что наше человеческое общество ещё не настолько готово к этому, и часто происходит осуждение таких матерей, которые оставили этого ребёнка и дали ему право на жизнь. И здесь, с моей точки зрения, должна проводиться профилактическая работа, направленная на изменение мировоззрения нашего общества, ориентированная на морально-нравственные ценности и на ценность человеческой жизни.

Если общество, медики и родители будут иметь другой взгляд, то, скорее всего, у этого ребёнка будет больше шансов стать членом этого общества.