Философ гражданской автономии. Часть 3

И, наконец, самое главное. Адепты теории «мировой закулисы» отлично знают злостного направителя мировой истории, который и прокладывает дорогу Антихристу: это мировое еврейство – или, как принято выражаться у публицистов подобного образа мысли, «мировой кагал». Они утверждают также, что согласно с ними мыслят все истинно-зоркие русские патриоты. К таким своим союзникам они произвольно относят и Ивана Ильина. И поэтому в их трактовке его термин «мировая закулиса» – не что иное, как эвфемизм, подразумевающий всё то же мировое еврейство.  

Вся эта пунктуальная мифология – не более чем домыслы конкретных ломателей публицистического пера, вполне чуждые адекватному пониманию ильинской фразы. Иногда возникает мысль, что и знакомство с наследием русского философа у таких его «популяризаторов» ограничивается лишь этой выуженной из всего ильинского многотомья ходовой сентенцией. 

Иван Ильин читает лекцию в Риге, 1931 год. Фото: из архива И.А. Ильина / msu.ru

Прежде всего следует отметить, что Ильин в своей историософии не исходит ни из старомосковской концепции Третьего Рима, ни из раннехристианской теории Удерживающего. Об этом принципиальном отказе, а также о причинах его ёмко высказался уже упомянутый Ю.Т. Лисица в одном из развёрнутых примечаний: «Сейчас “теория Третьего Рима” переживает в России новый всплеск... В эту теорию привносится “представление” о Катехоне (Удерживающем), причём роль этого “удерживающего” выпадает на государство, на империю независимо, языческая она или христианская (Римская империя, Российская империя, сталинский СССР, грядущая Русская империя, вся “Русская православная цивилизация”)… Этот выбор… естественным образом теряет религиозную глубину, мысленную строгость (по Ильину, “теоретическую совесть”), нравственную чистоту (оправдываются все исторические безобразия своего народа и своей истории)». 

По существу, всё, что сочинили вокруг «мировой закулисы» раздуватели данного псевдопонятия, Ильин безусловно относил к черносотенству. Такая идеология сводится, по его определению, «к поношению “жида” и “масона”» и больше всего вредит  вульгарной экспликацией своего некачественного содержания как раз подлинному монархизму.

По поводу масонства Ильин, правда, однажды высказался очень отрицательно. Но, говоря о масонах, русский философ имел в виду совсем не какую-то тайную группу, умело управляющую миром и курирующую русский распад, а вполне известных лиц в эмиграции, прикосновенных к масонских ложам и объединённых очень вредными, по мнению Ильина, политическими иллюзиями. Такое масонство политически неприемлемо, во-первых, потому что оно есть просоветское симпатизантство, а во-вторых, потому что оно есть фигурирование, то есть попытка играть реальную политическую роль без реальной способности её сыграть. Некоторые масоны-эмигранты возомнили о себе, что они смогут инфильтрироваться в сталинский СССР и занять ведущие должности в его государственном аппарате. Это – непозволительная наивность, в которой, однако, горе-политикам от масонства охотно разрешают пребывать агенты сталинских спецслужб, в разы превосходящие подобных дилетантов по части конспирологии. Ибо, как пишет Ильин, дьявол масонов – либеральный, а дьявол сталинистов – тоталитарный, и победа последнего над первым предрешена. 

Но главное, по словам Ильина, выискивателям масонской угрозы не следует произносить дешёвые патетические речи о том, что, дескать, масоны служат в Кремле чёрную мессу. «Большевизм – со всем его материализмом, безбожием, противохристианством… с его порабощением личного начала… с его безнравственным правлением, основанным на деморализации людей, на шпионстве, лжи и терроре, – есть сам по себе чёрная месса и служение дьяволу», – так неметафорично закрывает масонскую тему Ильин при определении источника главного антирусского зла.

Не менее примечательны по тому же поводу высказывания в резолюции, выработанной съездом белых организаций в Румынии 1938 года, в составлении которой участвовал и Ильин. Так, в пункте 13-м «По еврейскому вопросу» все политические и идеологические активисты, которые пытаются переориентировать борьбу русских патриотов с большевизма и коммунизма на еврейство, по сути, объявляются компрометантами русского патриотического дела. Конечно, вполне известно, что в России в событиях 1917 года сыграло свою роль и революционное еврейство. Но историко-политическая проблема, по Ильину, здесь именно в том, что оно революционное, а не в том, что оно еврейство. В другом месте русский философ прямо писал, что еврейские погромы – это форма большевизма. Антисемиты же, которые сочинили и раздувают угрозу еврейского заговора, не только наделены ложным историческим чутьём, но и не лишены обычной политической корысти: они сами хотят занять места верховодящих, по их мнению, в России коммунистов-евреев. Но с точки зрения Ильина и его единомышленников, от этого станет только хуже – и в первую очередь русским людям, потому что «антисемитизм не творит никакой правды». 

Итак, с точки зрения отрицательного смысла, ильинский термин «мировая закулиса» сводит на нет все те броские мифологемы, которыми промышляют его сторонники, подкрепляющие себя наследием Ильина. Но у термина «мировая закулиса» есть и положительное наполнение, которое в своём адекватно представленном виде может весьма удивить всех, кто безответственно инкрустирует этими словами свою причудливую историософию. 

Отметим, что под этот термин вполне можно подвести у Ильина то понимание, которое сегодня принято определять как «коллективный Запад». Ильин действительно писал о том, что народы Западной Европы не знают России, не понимают её, не сочувствуют ей и в целом желают ей политического ослабления. Истоки этой дистанцированности – религиозные, исторические и психологические; они трактуются Ильиным в духе европейской критики старших славянофилов и Достоевского. Правда, в Соединённых Штатах Америки, даже при начале «холодной войны», Ильин главного врага русских людей отнюдь не опознавал, считая, что Америка всегда видела в национальной России (по Ильину, не тождественной сталинскому СССР) своего глобального неопасного антипода и выгодного покупателя. Как бы то ни было, но из умеренного антиевропеизма – или лучше сказать вне-европеизма – у Ильина никак не выводится антизападническая фанаберия. Стоит вспомнить его отточено-краткие спокойные формулы из текста «О русской идее»: «Запад нам не указ и не тюрьма… У нас свои пути и свои задачи… Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу и учителя себе самим».  

Иван Ильин в Риге, 1931 год. Фото: из архива И.А. Ильина / msu.ru

При этом нигде не удастся отыскать у Ильина утверждения о том, что «мировая закулиса» тождественна западной капиталистической системе, или о том, что капитализм есть её коварный античеловечный инструмент. Ибо Ильин, по существу, и не видит мировой опасности в консервативно-буржуазном строе Запада, хотя и критикует связанное с ним «лицемерное христианство» за то, что ему за две тысячи лет не хватило «христиански-социальной отваги» на подлинно евангельское решение социального вопроса. И, увы, именно эта вековая недальновидность христианских практиков привела, приводит и будет приводить к всплеску левых симпатий, к «большевизации» европейских народов. Но предостережения и рецепты Ильина против такой опасности, особенно в России и в Германии, вовсе не формулируются в антибуржуазном духе и в стилистике ниспровержения мирового капитала, которая у проповедников «закулисья» чем-то очень напоминает марксистскую критику эксплуатирующей трудящихся мировой буржуазии. 

Так чтó же такое «мировая закулиса»? В своём положительном смысле этот термин раскрывается Ильиным как трагическая неспособность консервативно-буржуазных государств Европы, особенно после окончания Второй мировой войны, солидарно и самоотверженно бороться с утвердившимся на международной арене сталинским коммунизмом, как скрытое нежелание встать против мирового коммунизма единым фронтом. После 1945 года именно эти государства отдали в руки коммунистам часть Германии, часть Китая, часть Восточной Европы. Они действуют, по Ильину, в толстовски-гандистском непротивленческом духе, против которого и была когда-то написана его книга «О сопротивлении злу силою». И, собственно, вся суть закулисных нашептов, то есть тайных компромиссов некоммунистических элитариев, состоит в том, чтобы так направить европейскую политику, чтобы она как можно меньше задевала коммунистические государства. Подобное проистекает во многом от послевоенной усталости народов Запада и от политической мелкотравчатости, вызывающей некрупности западных лидеров, мало готовых к решительному противостоянию. Поэтому точным синонимом мировой закулисы является, по Ильину, термин мировая слабость, а ещё точнее и выразительнее можно передать его смысл словосочетанием мировая керенщина. Последнее вывел известный русский церковный историк Антон Владимирович Карташёв (1875–1960), к которому Ильин относился в эмиграции с большим уважением. Вычитать этот термин можно в недавно изданной переписке Карташёва с другим адресатом Ильина – виднейшим писателем русской темы Иваном Сергеевичем Шмелёвым (1873–1950), который посвятил своё лучезарное «Лето Господне» Ильину и его жене Наталии Николаевне. 

9. Фашист

Тезисом, претендующим в наибольшей степени скомпрометировать как личность, так и всё философское дело Ивана Ильина, является утверждение о тождественности его взглядов с доктриной фашизма, а то и прямо с положениями национал-социализма. В качестве самого наглядного аргумента как раз и приводится статья Ильина «Национал-социализм», вышедшая в парижской газете «Возрождение» 17 мая 1933 года. В ней Ильин действительно находит для гитлеровской диктатуры наряду с отрицательными и положительное определение – «потому, что многие притоны коммунизма в Германии разрушены». Но те, кто произвольно или целенаправленно желают «повязать» Ильина с фашизмом и нацизмом, предпочитают обосновывать свою позицию лишь такого рода предварительными наблюдениями, а совсем не итоговыми высказываниями Ильина по поводу указанных режимов. 

Между тем неоднозначность Ильина в отношении к фашизму, то есть не только известный восторг, но и достаточная тревога в его оценке, видна уже по его «Письмам о фашизме», посвящённым политике Муссолини. Так, мы найдём в них слова о том, что в Муссолини положительно проявила себя «гарибальдийская и, ещё глубже, древнеримская гражданственность». Тот факт, что Муссолини, по словам Ильина, «взял и выполол, как сорную траву: и коммунистический чертополох, и либеральный лопух, и масонскую повилику», заставляет русского философа уделить его политике похвальное внимание. И, однако, буквально здесь же Ильин свидетельствует о Муссолини, что «его итальянская кровь… заговорила языком почти шовинистического патриотизма». Пример итальянских фашистов, как видится Ильину, есть выражение такой психологии, которая есть «психология международных победителей», «воинственного самомнения и угроз». Больше того: сторонники Муссолини широко «расточают угрозы в знак своей “моральной силы”» и тем самым «рискуют создать против себя коалицию» (что впоследствии, как мы знаем, и произошло). 

Бенито Муссолини. Фото: общественное достояние

В ещё большей степени следует сказать это о Гитлере – и не случайно Ильин расценивал фашизм и нацизм в общем балансе как силы, лишь поначалу обещавшие Европе защиту от разлагающей левой идейности и коммунизма, с которыми не могут всерьёз бороться «непротивленческие» демократии. Но итальянский фашизм и особенно гитлеровский нацизм почти сразу переродились во внутреннюю антиевропейскую угрозу. Муссолини, как очень по-русски иронизировал Ильин, стало «вздучивать», а немцы, пошедшие за Гитлером, впали в ужасающий реваншистский психоз, пробуждение от которого было чудовищным. 

Тем не менее данная Ильиным всему этому демаршу итоговая характеристика рисует русского философа не только духовно-политическим противником фашизма, но также европейским патриотом-демократом: «Попытались прикрыть язвы демократии демагогическим фашизмом… Так было в Италии, потом в Германии… Рванули – и сорвались. Италия попыталась превратиться в европейски-африканскую империю и потеряла всё… Германия решила осуществить свой давнишний план завоевания славянского и особенно русского пространства и рухнула в ничтожество… Западные демократии поднялись, разбили горе-завоевателей и вернули к жизни раздавленную ими Европу». 

В знаменитом бюллетене Ильина «Наши задачи» также можно найти достаточно высказываний о политике Гитлера, которая в целом названа Ильиным «свирепой, нелепой и вызывающей для всей вселенной». Она не подлежит оправданию ввиду своего расизма, антисемитизма и милитаристской агрессивности. Захватническая политика гитлеровцев и их зверства на территориях оккупации отняли у всего немецкого народа какую бы то ни было военно-моральную правоту в развязанной войне. 

Но о фашизме как о явлении надо в целом усвоить, по Ильину, ряд адекватно-политических соображений. Фашизм представляет собой форму национальной страсти и национального перевозбуждения: «Он, как лава Везувия, вытекает за пределы, многое сожигает и во время извержения не блюдёт граней и форм». Фашизм со всеми его подвидами есть эксцессивная реакция на левый хаос и на левый тоталитаризм; но эксцесс тем и опасен, что является не нормальной формой политического бытия, а своего рода реактивом. Положительный исход фашистской политики, с точки зрения Ильина, не предопределён, а лишь только вероятен. И вот в случае с Муссолини и с Гитлером эта вероятность оказалась тотально сведена на нет. Ильин, испытывавший известную симпатию к цезаризму, то есть к поиску самостоятельного, талантливого, волевого и эффективного лидера, чьи действия могли бы оздоровить конкретную страну, разрушенную левацкими переворотами (подобные симпатии были характерны для части претерпевшей от коммунистов русской эмиграции 1920–1930-х годов), в конце концов отрицательно определяет фашизм как «идолопоклоннический цезаризм, деспотию и демагогию». Наконец, надо иметь в виду, что фашистские режимы безрелигиозны, партократичны и социалистичны – и последнее особенно характерно как раз для национал-социализма.  

Адольф Гитлер. Фото: Heinrich Hoffmann / German Federal Archives

Поэтому на прямой вопрос: «Можно ли назвать Ильина фашистом?» – ещё десять лет назад прямо ответил Юрий Лисица в интервью сайту «Русская idea»: «Ильин был истинным консерватором, истинным монархистом, истинным либералом, истинным националистом, не был расистом, был истинным демократом, отрицателем партийности, антибольшевиком, антисоциалистом и антикоммунистом, а Гитлер и его соратники были социалистами, тоталитаристами, партийцами, богоборцами, расистами, русофобами, антисемитами».

10. Патриот-антикоммунист

Среди всех пассажиров «философского парохода», одинаково отрицательно расценивавших «истоки и смысл русского коммунизма», Иван Ильин является, пожалуй, самым принципиальным и настойчивым противником большевизма, коммунизма и советской державности. 

Если стоять на той позиции русской гражданственности, которую занимает Ильин, то никакой последующий успех не может ретроспективно оправдать тот обвал исторический России, который был учинён в 1917 году партией большевиков и русским народом, соблазнившимся её нигилистической пропагандой. И прежде всего не может быть фактором такого оправдания якобы возрождённая большевиками после их кратковременной революционной инициативы Российская империя, как без зазрения исторической совести заявляют это в нашем Отечестве различные воспеватели «красного проекта». 

В данном своём тезисе Ильин развивает мысль, высказанную в сборнике «Из глубины», который был составлен виднейшими русскими философами уже в 1918 году и сразу же арестован большевиками. Так, замечательный русский мыслитель Сергей Алексеевич Аскольдов (1871–1945) писал в том сборнике, что «насильственное стягивание» революционного хаоса в деспотию гораздо страшнее, нежели революционный взлом стабильного государства, который также не поддаётся положительной оценке. По Аскольдову, в послереволюционных политических реакциях «духовная жизнь замирает, и остаётся лишь одна материальная внешность жизни»; в религиозном же плане именно эти реакции являются наиболее выразительными предвестиями царства Антихриста. Сходным образом и Иван Ильин считает духовно-политический зажим вырастающего из революции деспотического государства много страшнее и гибельнее, нежели предваряющий его антигосударственный хаос. Поэтому, с точки зрения Ильина, все «добровольные рекламёры советчины», которые, осуждая даже Октябрьский переворот, впоследствии всё-таки хвалят ленинское и особенно сталинское государство за его успешную военно-территориальную экспансию, являются исказителями русского национального интереса и – в духовном смысле – предателями национальной России.

Сергей Алексеевич Аскольдов. Фото: Рыбинский музей-заповедник

Против большевизма и коммунизма Ильиным написано много – но нам здесь достаточно всего трёх недвусмысленных формул. Ильин считал русскую революцию «позорнейшим провалом мировой истории», сталинский режим – «позорнейшей тиранией мировой истории», а любые попытки сочетать советскую систему с русской политической традицией, в особенности с монархией, – «позорнейшей ошибкой», грозящей России после выхода из коммунизма. 

Большевизм, как гласит заголовок в «Наших задачах», есть соблазн и гибель, и никакие компромиссы с ним – вроде евразийского или сменовеховского – для русской патриотической политики, по убеждению Ильина, недопустимы и непочётны. До коммунизма Россия не знала более свирепого антинационального режима, а его тоталитарный характер настолько деформирует русскую (и вообще любую) психологию, что первейшим патриотическим требованием после падения красных идеократов станет долгое перевоспитание привитых ими тоталитарных навыков. К ним в перечне Ильина относятся прежде всего политическое доносительство, мышление чужими мыслями, льстивое раболепство и вечный страх. Поэтому послекоммунистические перспективы – при всей неуклонной патриотической вере Ильина в грядущую Россию – чрезвычайно сложны и духовно смутны: народ будет беспочвен и безрелигиозен, а его ведущий слой – разгромлен и унижен. 

Как выходить из этого разорища – отвечают страницы многих томов ильинского собрания. Но ни в одной строке мы не прочитаем вошедшего в наш день в патриотическую моду броского тезиса: «Целились в коммунизм, а убили Россию». Патриотическая философия Ильина определяется прямо противоположным убеждением: Россия погибнет – если в коммунизм не целиться хотя бы теоретически. И поэтому очевидно, что ни один положительный духовно-социологический рецепт Ильина для России не реализуется, если в ней не произойдёт полный и окончательный демонтаж коммунистической системы.