Прошлое, по мнению автора книги, существует в обществе в двух ипостасях: это наше знание и представление о нём («мы победили в войне», или «Сталин победил», или «антигитлеровская коалиция» и так далее) и материальное наследие (например, Мавзолей, или «хрущёвки», или подземные дворцы московского метрополитена, дороги или их отсутствие, – всё это – материальное воплощение ментальности того или иного времени, приоритетов, которых придерживались наши предки, того, как они представляли себе, что правильно и что неправильно.
Дмитрий Борисович Орешкин в Ельцин-центре 2019 год. Фото: Иван Абатуров / Wikimedia Commons«Картина мира опирается на очевидности: очевидны преимущества социализма перед капитализмом; очевидно, что плановое хозяйство более прогрессивно, чем стихийное рыночное... В советское время эти постулаты и не обсуждались. А потом они поползли. И стало понятно, что очевидности зависят от устройства очей. И меня взволновало, кто же нам эти „очиˮ обустраивает?» – рассказывает Дмитрий Орешкин.
Ведь от этой настройки взгляда общества на мир зависит, строит оно мосты или ракеты, делает подводные лодки или развивает медицину. У нас в стране этот выбор обычно не обсуждается, так как всегда вызван какой-то необходимостью: надо защищаться от врагов. В такой ситуации, конечно, не до образования или достойных пенсий. И это принимается как норма.
«Очевидность равно нормальность. А вот кто эти нормы формирует? Кажется, что они возникают естественно, но опыт говорит, что это не так: на нашем веку эти нормы менялись. Как это делается? Насколько нормальна наша система норм? Насколько адекватна наша картина мира?» – эти вопросы поднимаются в книге. Автор называет её «Джугафилия», объясняя, что это некое «заболевание очей, болезнь ментальных глаз, которые видят то, что изображено в виртуальной реальности, и не видят того, что в реальности действительной».
В книге разбирается множество примеров того, как наши коллективные мозги подвергались очень примитивному и безжалостному воздействию. И один из самых рабочих из них – цифры, на которые так любила опираться советская власть.
«Нормальная статистика, которая описывает экономическое и демографическое, транспортное и экологическое состояние страны, призвана отражать действительность.
Советская статистика должна была отражать преимущества социалистического строя, показывать не правду, а то, что мы впереди планеты всей. И люди, которые статистикой занимались, эту функцию с гордостью выполняли».
В президиуме XVII съезда ВКП(б). Фото: неизвестный автор / Государственный архив Российской ФедерацииВ 1947 году в газете «Правда» товарищ Сталин пишет, что Советский Союз во Вторую мировую потерял семь миллионов человек. Потом приходит Хрущёв и говорит, что суммарные потери были 20 миллионов человек. Потом Брежнев – потери возросли до 27 миллионов.
«Я не говорю, кто из них прав, но что случилось с мерной лентой? – удивляется Дмитрий Орешкин. – С инструментом, со статистикой? До революции точность учёта количества населения колебалась в пределах 1 млн человек. А тут – колебания в десятках миллионов. Или вот ещё пример. Книга „Иосиф Виссарионович Сталин о Великой Отечественной войнеˮ была издана при его жизни и пережила пять изданий. Это подборка его выступлений о войне. Возьмём все цифровые параметры, которые показывают потери гитлеровцев, суммируем, убираем пересекающиеся интервалы времени. И получается, что за всё время Советская армия уничтожила 15,6 миллиона гитлеровцев. При том что вся армия Гитлера была около пяти миллионов, из них часть воевала с британцами, в Африке и ещё где-то. Пропаганда и есть пропаганда, но удивляет другое: никто не спросил: „Не слишком ли ты заврался, в три раза?ˮ. Нет, это воспринималось как факт, такая была норма».
А ведь, на самом деле, в стране были квалифицированные до- и послереволюционные демографические работы, они велись и в 30-х годах, а в 1946 году Фрэнк Лоример делал по заказу Лиги нации оценку населения СССР: её у нас даже не перевели, потому что там нерадостные данные. Только мероприятия по коллективизации унесли от 6 до 8 миллионов жизней, а ведь есть такое понятие, как «недобор», то есть те, кто должны были родиться, но не родились, потому есть было нечего. Это ещё примерно 20 миллионов.
Роддом №8 Дзержинского района Москвы. Фото: Анатолий Гаранин / РИА НовостиНа Съезде победителей в 1934 году Сталин озвучивает цифру: население СССР составило 168 миллионов. По подсчётам демографов, эта цифра превышает действительную на 7–8 миллионов. В 1937 году проводится перепись, результаты которой меняются несколько раз, подтягиваются на несколько миллионов. Но всё равно этого недостаточно: прежних статистиков расстреляли, а новые повысили численность населения ещё на пару миллионов.
То же самое происходит и с показателями по строительству дорог, по возрождению сельского хозяйства, по производству. Статистика в СССР играет роль доказательства, что у нас самый передовой, самый справедливый, самый мудрый режим. Но изменилось ли что-то сейчас?
«И сегодня общественное мнение оперирует совершенно безумными цифрами, и, что характерно, люди вообще не понимают, как работает статистика, подорвано к ней уважение как к нормальному научному процессу, – отмечает Орешкин. – Общество не интересует наука и действительность – только победный эпос. Например, Владимир Чуров, который занимался электоральными подсчётами, был совершенно искренне убеждён, что его задача – сделать цифру, потому что он таким образом служит родине. И он дико злился, когда ему указывали на приписки: народ-то не протестует – значит, всё хорошо».
В последние месяцы в связи с пандемией всё внимание общества приковано к медицинской статистике. Оно и понятно, это касается всех и каждого. Профессиональные экономисты, статистики, однако, ещё весной заметили, что в некоторых российских регионах цифры заболевших ковидом подозрительно ровные: они неделями оставались на одном уровне, что, с математической точки зрения, совершенно нереально. И даже неспециалисту понятно, что 600–700 заболевших человек в день, о которых отчитывались московские власти в течение августа, – цифры, взятые с потолка: для многомиллионного города такая стабильность невозможна. Мы по-прежнему живём в эпосе, написанном не нами и не для нас.
