Публикация подготовлена по материалам круглого стола о проблемах образования, организованного Свято-Филаретовским православно-христианским институтом.
Олег Хархордин, профессор факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге:
– Для меня вопрос академической свободы сводится к свободе отдельного учёного производить и распространять знание без давления со стороны руководства университета.
Я смотрел выступление Генри Розовски, который когда-то реформировал Гарвардскую систему образования. Конечно, для Гарварда не стоит проблема давления на него со стороны властей. Но давление общественного мнения продолжает существовать, как и ограничение профессора со стороны его непосредственного руководства – декана, провоста, президента университета и т. д.
И если рассматривать проблему свободы не со стороны создания новых групп свободных учёных-экспериментаторов, а говорить о судьбе специализированного образования, то, мне кажется, здесь развитие может привести нас к тому, к чему привело развитие американских университетов в 1930-е годы, когда появилась система тэнура (tenure system), то есть пожизненные позиции профессоров. К 1965 году это стало более-менее общим правилом для всех. Я считаю, что это было связано с эпохой маккартизма, когда под давлением политического приказа пытались вычистить левых профессоров из всех основных американских университетов. Тэнура привела к тому, что, когда в университет приходили люди из американской, русской, польской или какой угодно другой организации, им говорили, что у человека пожизненная позиция, контракт, что его нельзя просто выкинуть: извините, мол, ребята, такие у нас правила игры. Это хорошее средство защиты.
Лекция в РАНХиГС. Фото: РАНХиГС / www.ranepa.ruСистема тэнура укрепилась ещё и потому, что она очень важна для научного эксперимента. Всегда есть профессора, которые говорят, что теория флогистона имеет право на жизнь (речь идёт о давно опровергнутой теории, согласно которой все горючие вещества содержат «огненную субстанцию», высвобождающуюся из них при горении – прим. ред.). При отсутствии постоянных профессорских позиций большинство коллег спокойно зажимают им рот, их не любят звать на ужин, их выдавливают из организации, потому что общественного мнения и тирании большинства никто не отменял. Особенно в университетской среде, где очень многое базируется на научной репутации и моральных суждениях по поводу коллег.
Развитие таких пожизненных позиций в нашей ситуации помогло бы и научному креативу внутри существующих университетов, и защите их от политического, морального и административного давления, если такое имеет место. Обеспечение независимости профессора внутри обычного госуниверситета – это то, от чего зависит судьба российского образования, как мне кажется.
В частных университетах, конечно, гораздо легче обеспечить академическую свободу для профессоров. Но какой процент профессоров внутри России эти частные вузы нанимают? Кроме того, в «Синергии» и других частных вузах, где штампуют студентов сотнями тысяч, присутствует совсем другое давление – давление чистоганом. Там тоже надо вводить защиту профессора от давления со стороны администрации, которая запрещает ему ставить двойки, говорит, что студентов надо производить массово, лекции проводить весёлые, а не умные и сложные. То есть частный университет как таковой не панацея. Если только это не университет с международной репутацией, которую не хочется подрывать.
Гасан Гусейнов, экс-профессор Высшей школы экономики, преподаватель Свободного университета:
– Идея Свободного университета давно витала в воздухе, и как-то мой товарищ с университетских лет Денис Драгунский сказал, что приближается время, когда в академической коммуникации важнее будет записка от одного коллеги другому, написанная на салфетке, чем официальная корочка трижды лицензированного вуза.
Есть две проблемы, которые, с одной стороны, свободе мешают, а с другой, наоборот, заставляют человека быть свободным. Первая – это паранойя безопасности, идея, что нужно и можно добиться безопасности: спрятаться в каком-нибудь месте, где мы все будем защищены. Это не та безопасность, о которой пекутся нормальные люди, – это идея тех, кто мыслит в категориях спецопераций по обеспечению безопасности, тотальной безопасности. Представление об абсолютном оружии и абсолютной концепции в духе северокорейской «чучхе», которая позволит нам духовно превзойти всех наших врагов.
Другая идея до некоторой степени противоположна первой. Это идея выживания. Она нам хорошо знакома. Огромная часть населения России просто бедна. Это совершенно немыслимая бедность детей, у которых, может быть, есть какой-нибудь смартфончик, но нет компьютера или, скажем, айпада, чтобы они могли нормально заниматься. У них нет хорошей бумаги, хороших карандашей, хорошей ручки, чтобы рисовать. Я уже не говорю о возможности проводить какие-то эксперименты, ходить в архивы и т. д. Я думаю, это касается не менее 80 % населения нашей страны. У людей просто нет средств, чтобы дать достойное образование своим детям, они едва выживают.
И для тех, кто зажат между этими двумя концепциями – выживания и безопасности, – свобода оказывается выходом. Мы увидели в людях потребность в такой свободе. Основная масса наших студентов – это люди, для которых академическая свобода – это не абстрактная вещь. Они хотят дойти до каких-то знаний, полезных навыков. Правда, из всех знаний и полезных навыков им остаётся сегодня только английский язык. Он является безусловной валютой, как доллар или йена.
Карьерный форум - 2020. Фото: РАНХиГС / www.ranepa.ruЕсли студент очень хорошо осваивает английский язык, он может выпорхнуть из этих тисков, пройти между Сциллой и Харибдой, как любит говорить глава государства. Субститутом свободы в нашем академическом пространстве сегодня оказывается английский язык. Не русский. Студентам нужен сейчас не «великий и могучий» – им нужен «свободный и правдивый». И сейчас это для них английский. Если ты публикуешь научную статью на английском языке, то тебе платят другие деньги, нежели за публикацию, может быть, в десять раз более интересной и важной статьи на русском.
Вот и студенты в России хотят, чтобы им преподавали не на плохом английском, а на хорошем, то есть свободном и правдивом русском языке.
Алексей Мазуров, ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института:
– Мне кажется, что, говоря о свободе, надо прежде всего обратиться к историческим примерам. Университеты в Западной Европе подобно пчелиному рою перемещались из одного города в другой, когда на прежнем месте становилось некомфортно, не было взаимопонимания с властями – городскими, монархом, епископом. И для нового города это было очень почётно, престижно и важно (даже в экономическом смысле), потому что у него появлялся статус университетского города. Переезжали прежде всего профессора, а за ними следовали уже студенты.
Эта отсылка к тому, как изначально была устроена университетская жизнь, важна в наших условиях, потому что сейчас государственные университеты превратились в огромные бюрократические машины, в которых часто главный акцент ставится вовсе не на образовании. Ректораты часто не образованием занимаются, а выполняют какие-то «дорожные карты», программы развития, показатели, борются за гранты. Вроде бы хорошие вещи, но телегу ставят впереди лошади. Само по себе образование, образовательный процесс, будучи главным, оказывается на периферии.
Во многих государственных вузах профессорско-преподавательские корпорации испытывают чувство фрустрации. Они поражены, обескуражены, чувствуют, что их работа обессмысливается, что они находятся на периферии внимания, что положение их нестабильно. И это требует определённой терапии со стороны здравомыслящих руководителей.
Свободное образование – это образование, где есть возможность индивидуальной траектории, ухода от шаблона. У нас есть тенденция определённого шаблона в государственном образовании: все стремятся унифицировать. К этому ведёт и процедура государственной аккредитации, когда эксперты придираются ко всякому проявлению нешаблонности. В университете выпалываются все ростки чего-то оригинального и интересного, он становится похож на английский газон.
Многие студенты воспринимают университет как «пост-школу». У нас в Свято-Филаретовском институте не так. Люди получают в основном уже второе образование, это образование состоявшихся, зрелых людей. Очень приятно работать с мотивированными студентами: они пришли за знаниями, они хотят получать образование. Чего очень не хватает значительной части студентов в России.
Лекция в Свято-Филаретовском православно-христианском институте. Фото: s-t-o-l.comНу и, конечно, свободное образование – это некоторое мироощущение профессорско-преподавательской корпорации, когда они сами себя видят таковыми. Если такого ощущения нет, если люди забиты и запуганы (это, к сожалению, имеет отношение к значительному числу учебных заведений в России) – в такой ситуации свободными быть практически невозможно.
Весь исторический опыт говорит о том, что государство в нашей стране имеет самодовлеющее значение. Оно подавляет. Чтобы куда-то устроиться, нужен государственный диплом, государственные премии котируются выше, как и всё, что связано с государством. Это не очень хорошо. Думаю, что нужна здоровая конкуренция. Потому что государство не может быть эффективно повсюду.
Поэтому я очень рад, что у нас появился опыт Свободного университета и есть нужда в том, чтобы стандартизированное образование было разбавлено некоей альтернативой. Такой опыт должен расширяться. Хотя это будет связано и с эволюцией нашего государства и общества в целом. Общая ситуация в стране будет влиять и на развитие свободного образования. Контролировать становится всё сложнее и сложнее, особенно такие неинституционализированные структуры, как Свободный университет. Ведь когда это институционализировано (есть конкретная образовательная организация), тогда можно не дать аккредитацию, что называется, «прижать к ногтю», замучить проверками и так далее. Государство с подозрением относится ко всему, что не относится к его сфере и оно не вполне контролирует. Просто по определению, без всякого разбора.
