– Кладбище и прощание – немного разные вопросы. Прощание важно нам самим, ведь жаль расставаться с тем, с кем мы рядом жили, эта нужда лежит в глубине сердца. Когда в Перми банда большевиков захватила великого князя Михаила Александровича Романова вместе с его секретарём Николаем Николаевичем Жонсоном, их вывезли в лес и начали стрелять по Николаю Николаевичу, князь воскликнул: «Что ж вы нам и проститься не дали?» – бросился обнять Жонсона и тоже был застрелен.
Если смерть не внезапная, человек сам зовёт к себе своих близких, чтобы проститься: поблагодарить их за прожитые годы, что-то подарить, попросить прощение и самому простить: жизнь не бывает безоблачной, и важно помириться, оставить добрую память. Когда близкие уходят, нам хочется на них взглянуть в последний раз здесь, на земле. Хотя верующие люди имеют упование на то, что происшедшим здесь всё не заканчивается, если сердце твоё открыто Богу и человеку.
Священнослужитель во время памятных мероприятий, посвященных 20-й годовщине гибели атомной подводной лодки "Курск", на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. Фото: Алексей Даничев / РИА НовостиКладбище же издревле устраиваются не просто ради соблюдения санитарно-эпидимеологических норм – это прежде всего стремление сохранить память о своих близких, согражданах, горожанах, односельчанах. Есть некрополи великих людей и просто семейные усыпальницы – всё это очень важно для мира, который, к сожалению, становится всё более рассеянным. Сейчас семья редко живёт в одном городе, и похоронены самые близкие родственники часто далеко друг от друга. Важно, чтобы там, где человек живёт, вокруг него собиралось дружество людей, которые будут готовы вместе жить и проводить его в последний путь. Чтобы сиротства не было ни в жизни, ни в смерти, ни после неё.
– Многие люди говорят о том, что не хотят видеть смерть, не хотят смотреть на умершего человека, потому что это не он, а только его тело, оболочка. Это страшно и неприятно. И это не является тем, кого они знали. Говорят: хочу запомнить близкого весёлым и жизнерадостным, каким он был. Чем это объяснить? Почему такое отношение к смерти?
– Не знаю, почему так происходит. Человек отошедший может быть и красив по-своему, хотя смерть действительно ставит особую печать на челе умершего. Но не только на умерших нам бывает трудно смотреть. На человека в болезни и страдании или озлобленного тоже ведь смотреть неприятно, но мы совершаем усилие внутри себя для того, чтобы ему этого не выказать, остаться к нему открытыми. Да, ты болеешь, но ничего, держись, я тебя и больным не брошу. Или: ты сегодня зол, твоё лицо искажено злобой, но мы найдём возможность это исправить, и я верю, что злоба не единственное чувство и дух, которые тебя охватили. Никого на этой земле из тех, кого мы любим и с кем нас судьба свела, мы не должны бы бросать.
– Для чего вообще человеку иметь место захоронения, место погребения? Это ведь только тело…
– Это тоже очень понятно. Это важно для тех, кто остался. Для родных, детей, внуков, друзей. Ведь могила – это место памяти. Свою верность, любовь к человеку мы можем проявить не только при жизни, но и посмертно. Это отличает людей культурных и памятливых: то, как происходит прощание, как происходит погребение и воспоминание.
Ведь смерть – это враг человека. Смерть – вызов. Мы можем с ней согласиться: ну, забрала и забрала, а можем не согласиться никогда. И в нормальном случае внутри человека есть бунт против смерти: не согласиться со смертью ни за что! И это не связано с какой-то определённой религией, так было всегда. Если мы посмотрим на исследования древних верований, увидим, что древние, погребая, клали тело как будто свернувшимся в клубочек, в позе эмбриона, и учёные сделали вывод, что умершего как бы готовили к рождению в новую жизнь.
Какая-то интуиция, что смерть меньше нас, что человек больше смерти, всегда была. И то, что мы хороним человека и стараемся сделать это красиво, благородно, – это, конечно, вызов смерти. Кладбище – это не просто свидетельство того, что мы умрём, – нет, это свидетельство того, что подлинная жизнь в человеке никогда не согласится с тем, что он и те, кого он любит, могут больше не быть. Кто согласится с тем, чтобы его мама исчезла? Или друг? Или любимый писатель, чьё творчество стало неотъемлемой частью его сознания? Почему мы ходим и почитаем могилу Достоевского, едем для этого в Санкт-Петербург? Да потому, что мы не согласны с тем, что его нет. Свидетельства их жизни в нас сохраняются, и в нормальном случае мы от этого не отказываемся. Это то, что в глубине человека. Человек больше природы. Природа может умирать, увядать, ходить по кругу от весны к весне. Человек идёт не так: он идёт к Богу.
Вид на кладбище в деревне. Фото: Алексей Куденко / РИА НовостиСмерть – не только враг человека, важно и то, что смерть – враг Бога. И этот враг был побеждён Христом. Кресты на кладбище – это свидетельства жизни. Хотя очень часто старость воспринимается только как некоторое угасание. Есть страх перед смертью, попытка отодвинуться, сбежать, мешающие приготовиться к ней. Но в жизнь каждого человека входит умирание и смерть, этого не отодвинешь, а зажмуриваться неразумно, бессмысленно. Надо понять, как сделать так, чтобы и последний отрезок твоей жизни мог принести какой-то плод, был прожит поглубже.
– Возвращаясь к вопросу о том, что человек не хочет видеть близкого в гробу, а желает запомнить его красивым и полным сил. Может, это и есть тот самый бунт против смерти, о котором вы говорите?
– Конечно, это так. Но мне кажется, что здесь в каком-то смысле человек не идет до конца. Путь умершего человека ещё не закончен, и мы можем ему сопутствовать. На мой взгляд, с тем, кого ты любишь, важно быть до конца. Надо на это согласиться, а не оставлять его умирать в одиночку, надо попрощаться с ним. В каком-то смысле это наш долг и пример для тех, кто будет хоронить нас и прощаться с нами. Очень важны плоды человеческой жизни, то, как жил, что говорил, на что надеялся данный человек. Для потомков иногда что-то важно и доделать за ушедшего. За родителей и за друзей можно отдать долги, и это будет хорошо. Иногда за них нужно извиниться. Бывает, что человек был повинен в смерти других людей или опорочил их жизнь, и нам подвластно эту ошибку близкого исправить. И для детей это не будет бесполезным. Помните случай с Денисом Карагодиным из Томска, который начал искать потомков палачей своего деда? И нашлись люди, потомки, которые пришли и извинились. Мне кажется, что тем самым разрыв между поколениями на определённом участке уврачевался. А кого-то надо, наоборот, поблагодарить. Такой благодарностью является память о Пушкине, Бердяеве, митрополите Филиппе (Колычеве), о людях, которые защищали эту землю во время войны, защищали от поругания большевиками правду и веру на этой земле. Так мы сейчас почитаем новомучеников и исповедников российских. Часто жизнь даёт какие-то ростки, которые со смертью человека начинают только больше цвести и плодоносить.
– Правильно ли, когда человек считает близкого просто уехавшим, а не умершим?
– Это тоже своего рода зажмуривание. Хотя мы, христиане, действительно надеемся на добрую встречу, когда мы догоним тех, кто «в отъезде». Смерть далеко не всегда прерывает общение. Уходят наши родители, а мы продолжаем с ними собеседовать. Думаем, как бы отец или мать поступили в этой ситуации, их образ – слова, дела, надежды – продолжают раскрываться для нас всю жизнь. Перед своей казнью Христос говорит своим друзьям: «Я иду приготовить вам место». Как перед отъездом.
Иногда приходят важные сообщения от «уехавших». Моей сестре привезли недавно найденные поисковиками останки её деда, который погиб в боях под Тверью. И благодаря возвращению останков и медальона, который нашли на нём, она узнала и его имя, и отчество. До этого видела только инициалы. Это событие привело в её жизнь и новых родственников, открылись и подробности трудной жизни деда. Смерть нас не только разделяет, но иногда и с силой таинственно собирает.
Смерть, конечно, тайна. На неё нельзя посмотреть просто как на биологическое, химическое, биографическое событие. Она может не только человека забрать, но иногда и открыть нам. Часто на поминках случается такой ядерный взрыв любви из светлых воспоминаний, пусть и печальных. Особенно если речь идёт о христианских поминках. Один говорит, второй – и вдруг человек предстаёт в полный рост, потому что в жизнях разных людей он оставил особый свет, который ты ещё не знал в нём.
Торжественная церемония захоронения останков советских воинов, погибших в годы Великой Отечественной войны. Фото: Павел Львов / РИА Новости– Многие сейчас отдают предпочтение кремации, завещают развеять прах над морем или в горах. А память хранить в сердце. Это о чём говорит?
– Мы живём в определённом времени и в определённом пространстве, и для нашей страны очень хорошо, когда прах не развеивается, а, наоборот, возвращается. XX век был таким чудовищем, оставившим множество людей без могил, без памяти, без имён и судеб. Они забетонированы в фундаменты «великих строек» – электростанций, каналов. Тысячи и тысячи людей. Я был в Искитиме, на месте одного из гулаговских пунктов, в бывшем известковом карьере. Срок жизни человека там составлял 2–3 месяца, пока этот заключённый выплёвывал с кровью свои лёгкие…
Рядом стоял кирпичный завод, куда свозили добытую известь, а зимой замороженными трупами зеков топили печи. Перед этим другие люди их распиливали. Как оказалось, замороженные трупы хорошо горят… Тут дело не только в преступлении, но и в том, что у человека навсегда отняли жизнь, смерть и память о нём. Надругались над его жизнью и прахом. И поэтому для нас сегодня важно восстановить в сердцах и умах память. Сейчас мы видим, что на это готовы не все, – пусть делают те, кто может.
Есть такие люди, как Юрий Дмитриев, на которого сейчас обрушился очередной виток судебной подлости. Он занимается святым делом: возвращает имена, могилы, места, куда мы можем прийти поклониться, принести цветы. Наша земля превратилась в огромную могилу, мы ходим, строим свои дома и биатлонные стрельбища на трупах.
– Почему одни восстанавливают имена, находят захоронения, а другие развеивают прах? Для меня это большой вопрос…
– Русская земля – земля христианской традиции. И человек может быть глубоко или совсем поверхностно приобщён к церкви, православной традиции и культуре. Но я думаю, что христианство за тысячу лет посеяло в поколениях русских людей надежду, что смерть в каком-то последнем пределе побеждена. Христу ещё есть куда вернуться, лишь бы сами христиане об этом позаботились и делились своей верой и надеждой. Из-за того, что надежда эта от многих всё же ушла, люди стали пугаться смерти. Многие считающие себя православными перестали знать евангельскую традицию. Появилось языческое отношение к смерти, когда над покойниками начинают голосить и причитать, занавешивать зеркала.
То, что знает христианство о смерти, – традиции погребения, поминок, поминовения и памятования, – ушло. Христианский цвет смерти не чёрный, а белый - цвет надежды. Священников и епископов погребают в белых одеяниях. Но и каждый христианин – священник, он старается всех, кто с ним соприкасается и знаком, в эту надежду Христовой Жизни, которая проходит сквозь смерть, привести. Недаром в христианстве есть культ святых и мучеников, их опыт одоления смерти не остается для нас бессильным.
– Есть такой тренд: когда человека кремируют, прах помещают в капсулу, и он служит удобрением, а из этой земли вырастает дерево. Люди считают, что это позитивно: из меня вырастает новая жизнь, дерево, под которым будет хорошо тем, кто остался. Как вы считаете, это нормально?
– Мне кажется, это человека не возвышает, а унижает. Человек больше природы. Больше дерева. Память о нём больше любых деревьев и всего леса, который растёт на земле. Понятно, почему такое происходит, – потому что настоящей высоты человека, его призвания мир не знает и боится. Человек больше мира. Поэтому унижать его до состояния дерева, делать его удобрением – ерунда. Любой человек достоин большего.
– Последний вопрос – об эвтаназии. Как к ней относится церковь и как это отношение связано с христианским учением?
– Церковь не может согласиться с добровольным отказом человека от жизни – от самого великого и высокого дара. Действительно, бывают ситуации невыносимого страдания. Нельзя решить такой труднейший вопрос каким-то предписанием, разрешением или запретом. Есть вопросы, которые обращены к свободе и совести страдальца и тех, кто его окружает. Есть каноны, которые оправдывают самоубийство (например, когда человека хотят обесчестить). Нужно максимально сделать так, чтобы человек ушёл «безболезненно, непостыдно и мирно». Вопрос эвтаназии сложный ещё и потому, что кто-то ведь должен стать «доктором-смертью»…
—– А если близкий умирает, мучается и просит о последней помощи...
– Этот страшный вопрос нельзя решить теоретически. Каждая ситуация индивидуальна. Есть разные способы эвтаназии: активные и пассивные – когда жизнь останавливают и когда не поддерживают. Всё-таки эту жизнь надо стараться дожить до конца, сколько бы Господь ни дал и какой бы она ни была. Но чужое страдание судить я не берусь и не знаю, кто возьмётся. Страдание бывает невыносимым. Господь ни одной такой слезы не оставит без внимания, Он не законник какой-то и не ждёт, как бы кого подловить. Но хотелось бы, чтобы эвтаназии не было.
