– Заходи, новости расскажешь из родных мест.
– Да вот тебе новость, Саню отнесли на прошлой неделе. Угорел.
– Отнесли?
Я сразу не понял – на кладбище. Нет, чтоб «умер» сказать, или «похоронили» – отнесли... Нет, мой школьный друг не циник, не безжалостный человек, скорее, добрый. Может, к словам чутье пропало у Сереги или к смерти? Меня резануло под ребрами. Как будто специально он так сказал, чтоб я Саню вспомнил поточнее, слишком незаметный был он у нас в классе. Сам я не дружил с ним и немногое рассказать могу. После армии так ни разу его и не увидел.
С него, с Сани началась моя «прописка» в седьмом классе северного поселка, куда родители мои переехали из Подмосковья. На второй неделе учебы, на одном из первых уроков физкультуры в сентябре, он сел в раздевалке на место под моей вешалкой – невысокий, на полголовы ниже меня, густо конопатый пацан – и начал переодеваться. Я попросил его пересесть – там же мои вещи. Он не отреагировал, я еще раз и еще – он молчит. Я взял его, улыбаясь, за пояс спортивных трусов и лихо пересадил на соседнюю скамейку. Но, как не был он легок и худ, трусы не выдержали и порвались. Он бросился на меня, я его обхватил за шею и повалил.
– Э! Хорош тут, – заорал кто-то, – учитель идет.
– После уроков поговорим, – сказал мне поверженный противник.
После уроков мы пошли к месту официальных поединков, на улицу за спортзал к деревянным школьным туалетам. Я вообще драться не любил, да еще как новичок опасался подвоха со стороны моих новых одноклассников, сопровождавших нас.
– Позвал биться новенького, так давай быстрей, Чувак (так, оказалось, звали моего визави в школе), не тяни. – Подзуживали его болельщики в ожидании зрелища.
Помню, показалось мне что-то чудное в этом «биться», былинное богатырское неуместное. Не успели мы встать в боевую позицию, как оскорбленный мной противник схватил меня двумя руками за пиджак и попытался ударить головой в лицо, я испуганно отпрянул. Это было неожиданно, дерзко и сурово и совсем не походило на ту возню во время мальчишеских разборок, к которым я привык в моем подмосковном классе. Он еще раз попытался взять меня «на калдан», я как-то уклонился, снова поймал его за шею правой рукой, повалил на землю и сильно сдавил. Придушенный конопатый соперник пыхтел, багровел, но молчал – не просил встать, не ругался. Сжимая его шею все крепче и пролежав на нем минут пять, я ослабил хват и начал подниматься, давая понять, что драка окончена.
Но не успел я распрямиться, как цепкие руки дважды придушенного мной паренька, схватили меня сзади за плечи пиджака и расстелили на землю. Как молния он вскочил сверху мне на грудь, прижал коленями мои руки и с какой-то сумасшедшей скоростью начал бить меня в лицо, в шею, в лоб. Я не успевал ни отвернуться, ни закрыть нормально лицо прижатыми руками.
– Ну ладно, Саня, хватит, ты ему нос сломал, кажется, смотри он весь в крови.
Саня быстро вскочил на ноги, готовый к новому раунду.
– Ну чё, продолжим, – тяжело дыша, обратился он, когда я поднялся.
Я молчал.
– Захочешь – скажешь.
Не помню, чтобы мы еще с Саней дрались или выясняли отношения, он не был забиякой, хоть и не отличался примерным поведением. Именно после этого горячего знакомства с одноклассником я понял, что попал в другой школьный мир, северный, тут обозвать можно только один раз, шутка и действие по отношению к другому не должна быть обидной по местным понятиям, иначе она воспринимается как вызов, от обидчика никогда не ждут и не просят извинений. Если в прежнем моем классе драки были скорее состязаниями по оскорблениям, страшным угрозам и довольно вялой борьбе, до крови доходило редко и редко они были завершением ссоры, скорее ее развитием до состояния длительной вражды, образованию целых вражеских лагерей вокруг каждого участника конфликта. Тут иначе. Отказаться от этого или договориться было нельзя: бились жестко, без правил о лежачем, первой крови, ударов ногами или в пах и т. п., в «трудном случае», если дело доходило до травм, решение о прекращении принимали «болельщики», но уже через час или максимум назавтра инцидент считался полностью исчерпанным и вспоминали о нем и дуэлянты, и зрители, как вспоминают о просмотренном по телевизору футбольном матче: с восторгом или с досадой, с шуткой, но без злопамятства.
– Вот, он мне вчера втёр – так и челюсть вынести можно!
После 8-класса Саня ушел в ПТУ осваивать профессию сварщика, а я пошел в 9-й, и мы почти не встречались, если только на улице на ходу: здоров-привет-как дела. В армию его призвали осенью на полгода раньше меня, через два года он вернулся и загремел по 206-й хулиганской статье на «химию» на два года. И вдруг, через несколько месяцев отсидки этого еще «не серьезного» срока к начальству приходит бумага, что за мужество и героизм, проявленный при выполнении интернационального долга, Александр Чувашов представлен к высокой правительственной награде — Ордену Боевого Красного Знамени...
Многие мои школьные друзья воевали в Афганистане, тот же Серега, сообщивший о Саниной смерти, но о них сразу было известно, еще до возвращения, что они на войне. Вернувшись, все они сразу как-то оказались в ветеранских организациях, приглашались на какие-нибудь уроки мужества в школы и на различные торжества, связанные с армией и победами, про Саньку же мало кто знал, кроме близких, хоть он даже и с боевой медалью какой-то пришел домой. И тут – на тебе, герой-орденоносец!
Начальники его охранявшие сами поначалу опешили, стали писать-звонить: что делать с героем, который срок отбывает? Через неделю пришла машина с военными номерами туда, где он на поселении жил, с требованием доставить без конвоя в военкомат за наградой. Доставили, посадили перед кабинетом ждать. Через час вышла секретарь военкома и говорит, мол, везите обратно, это ошибка, это другой человек, с таким же ФИО и годом рождения...
Бывают же такие нечаянные досады в нашей стране... Как у героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова, когда его представили к присвоению генеральского звания за боевые заслуги, а потом, не иначе вспомнив сатирические стихи об императоре или за то, как он без Высочайшего приказа с небольшим передовым отрядом сходу занял город Дрезден, сказали, что ошиблись, есть, мол, совсем другой гусарский полковник Денис Давыдов, тоже герой Отечественной войны...
Такой же невеликий ростом храбрец Денис Васильевич Давыдов стал все же генералом, а моего скромного героя награда обошла. Через несколько лет после возвращения с «химии» он сел уже по-серьезному, вернулся с испорченной биографией, долго никак не мог устроиться на работу и угорел от своей непотушенной сигареты. Такая судьба. Если приложить к ней бравые гусарские строки Дениса Давыдова, то в нашей сибирской транскрипции они прозвучат трагически.
Ни полслова... Дым столбом...
Ни полслова... Все мертвецки
Пьют и, преклонясь челом,
Засыпают молодецки.
