«Ключи, телефоны вынимаем, кладём на столик! Сумки, рюкзаки – на ленту металлоискателя! Не задерживаемся! Гражданин, куда идём? Всё из карманов на столик!» – надрывался сотрудник.
Рядом с полицией стоял скромно и «неприметно» одетый мужчина в медицинской маске и с маленькой чёрной сумкой через плечо. Этот предмет гардероба, пожалуй, самый явный признак сотрудника Центра «Э». «Эшники», как их ласково называют, и без того не имеют собственных лиц, все они невзрачные, нарочито бедно одетые славянские мужчины без определённого возраста с грустными глазами, а в ковид славные борцы с экстремизмом обзавелись ещё и медицинским масками и превратились в одного коллективного эшника с чёрной сумкой через плечо. Этих безликих мужчин будет ещё много в аэроэкспрессе и на вокзале, они сбиваются в кучки по двое-трое, ходят с небольшими камерами через толпу и иногда что-то тихонько и почти по секрету сообщают полицейским. На контакт с прессой не идут, зрительного контакта с человеком с фотоаппаратом избегают.
На перроне Киевского вокзала уже ждёт роскошный двухэтажный аэроэкспресс, здесь тоже непривычно много полиции. Перрон хоть и крытый, но не отапливаемый и продувается всеми ветрами. В морозном дыму на фоне пробивающегося под навес вокзала солнца полицейские в группах по трое стараются не замерзнуть. Здесь я встретилась с Антоном Старковым, журналистом издания Daily Storm, опытным репортёром, побывавшим в 2020 году на протестах в Белоруссии и на войне в Карабахе.
– Что тебя завело встречать Навального или сам, по зову сердца?
– Сам, конечно, в последнее время в Москве совсем ничего не происходит, надо размяться.
– Главное – чтобы нас потом ОМОН не размял.
– Московский пусть разминает. По сравнению с минскими «космонавтами», наши – нежные.
Эти слова окажутся для Антона пророческими: незадолго до ожидаемого прилёта Алексея Навального его задержит полиция.
Аэроэкспресс неожиданно почти полон, сидячих мест практически не осталось. Настоящих пассажиров явно немного, поскольку полки для багажа пустуют. Мимо нас проносится стайка молодых людей без сумок: ярко и не по погоде легко одетые подростки (или младшие студенты) предвкушают праздник непослушания.
– Мама узнает, где я, голову откусит, – весело предсказывает девушка в жёлтой шапке, которая даже не закрывает уши. На румяных от мороза щеках – пластиковые блестки.
– А ты не винтись – и она не узнает, – мудро отвечает ей мальчик в маске с кошачьей мордочкой.
Не успели мы отъехать, как мне поступает звонок от Зураба (он фотокорреспондент со стажем, много работал на разных войнах на постсоветском пространстве).
– Если хочешь во Внуково, покупай билет: внутрь не пускают просто так.
– А ты купил?
– Не, я на улице подежурю.
Обычно от аэроэкспресса во Внуково можно пройти быстрым путём под землёй, но в этот раз весь «пассажиропоток» направили через один внешний вход, где было установлено две рамки и одна лента для багажа. Две женщины в форме сотрудниц аэропорта быстро и не очень внимательно проверяли билеты. Я, как и большинство журналистов, купила билет на вечерний рейс в Питер. Но нашлись и те, кто додумался сэкономить свои и редакционные деньги и показал старые билеты с экрана телефона. Таких ловкачей нашлось немного, и они быстро приобрели славу людей опытных и профессиональных.
Ни о каком соблюдении социальной дистанции на входе в аэропорт не было и речи. Редкие настоящие пассажиры, журналисты, поклонники Навального всех возрастов толпились, толкались и ругались около двух несчастных рамок, весь остальной аэропорт был практически пуст.
«Один м..дак прилетает, а из-за него столько проблем!» – ворчит мужчина рядом со мной, но ловит на себе осуждающий взгляд женщины со значком «За Фургала» на лацкане пиджака.
Из толпы заметно выделяется пара «эшников». Они не толкаются и не возмущаются, пёстрая толпа огибает их одетые в тёмную неброскую одежду фигуры. Они похожи на камни в прозрачном и бурном потоке, непроницаемые и отчуждённые. Странно, что даже им приходится попадать в аэропорт через тот же вход.
Зал прилёта разделён на две части: одна – для «ожидающих», вторая – для прилетающих, на границе – скреплённые стяжками ширмы на колёсиках. Наиболее подготовленные журналисты уже заняли наблюдательные посты на принесённых с собой стремянках. Иным же повезло с ростом, и они без всяких спецсредств возвышались над толпой и перегородкой.
Среди молодёжи, приехавшей встречать Навального, стали появляться странные ребята и девушки с букетами цветов и свёрнутыми листами формата А1–А0. Поначалу на них никто не обращал внимания, пока кучка девочек с ярким макияжем не начала петь.
«Мало половин, мало, мало половин!» – разнеслось по залу прилёта.
Обычно на мероприятиях, связанных с Навальным, ожидаешь услышать «Отпускай!» или «П***** вор», а не строчки из песен Ольги Бузовой. «Половины…» становились всё громче, и вот уже вокруг поющих образовалась толпа журналистов – собственно, они и не подпускали к девушками остальных встречающих, которые отчаянно пытались выяснить, что же происходит и кто позвал «массовку».
К девушкам смог пробиться молодой человек, представившийся активистом партии «Яблоко».
– Что же вы делаете, неужели не понимаете, что мы тут ждём важного человека? Вы участвуете в провокации! Из-за таких, как вы, мы и живём в такой стране, – распекал поющих «фанаток Бузовой» молодой политактивист.
– Сладкий, а с тобой весело, может, позже поболтаем, – сказала одна из девушек и отправила молодому человеку воздушный поцелуй.
Оказалось, что практически одновременно с самолётом Навального должен был прилететь борт с Ольгой Бузовой. Однако сама певица заявила позднее, что встречать её никто не должен был, а о рейсе знало всего три человека из ближнего круга артистки. «Фанаты» же Бузовой уже после импровизированного концерта попытались выстроиться в ряд с приветственными плакатами, небрежными и как будто написанными одним почерком.
В толпе людей, стоящих у рамок, кто-то начал размахивать большим российским флагом и кричать, что «Россия будет свободной». Полиция сработала молниеносно: в толпу ворвалось несколько сотрудников, были слышны крики задерживаемого, яркое полотно флага дрожало и как-бы подпрыгивало над толпой, активист всеми силами старался удержать знамя. Мужчину увели куда-то в глубь аэропорта, судьба флага осталась неизвестной.
– Самый запрещённый символ, – пошутила рядом со мной Дина, журналистка «Комсомольской правды». Она сама вызвалась поехать в аэропорт, потому что уверена, лучше неё никто не справится с этой задачей. – Я симпатизирую, если можно так сказать, Навальному, поэтому мне хотелось поехать его встречать от редакции самой.
При этом то, что аэропорт вынуждает встречающих покупать билеты, Дина считает даже в чём-то справедливым: по её словам, это позволяет немного снизить количество желающих и избежать ещё большего столпотворения людей.
Внезапно с цокольного этажа аэропорта поднялся отряд ОМОНа. Бойцы в полной экипировке бросились к толпе у рамок, другие сотрудники стали требовать уже классическое: «Граждане, разойдитесь, вы мешаете проходу других граждан». Сумятица, лай и скулёж собак, работающих на досмотре, топот сапог ОМОНа, и вот уже у рамок почти никого не осталось. Непонятно, как бойцы отличали пассажиров от приехавших «посмотреть, как Навальный прилетит». Группка китайских туристов, успевших попасть в аэропорт, с удивлением наблюдала за работой наших силовиков. Кажется, они были очень рады, что успели преодолеть рамки до «штурма».
Часть ОМОНа подтянулась к заборчику, отделяющему зону прилёта от всего остального аэропорта. Время от времени без каких-либо видимых причин кого-то задерживали. Через стеклянную дверь аэропорта было видно, что на улице тоже стало «жарко»: какого-то мужчину буквально тащили по земле.
Время неумолимо приближалось к 19.20, когда по расписанию должен приземлиться самолёт. Точного срока никто не знал: табло показывало, что посадка задержится минут на 20. Все собравшиеся замерли, кто-то смотрел через заборчик в сторону зоны прилёта, другие гипнотизировали взглядом телефоны с отрытым приложением для отслеживания самолётов.
– Он повернул на юг, – выкрикнул кто-то из толпы.
– «Новая» пишет, что могут в Чкаловском посадить.
– Говорят, ведут на Питер.
Версии множились, напряжение нарастало. Меня прижало к одному из коллег, мы были зажаты между ОМОНом и заборчиком.
– Не страшно? – заботливо поинтересовался рослый фотограф.
– Лишь бы в случае чего заборчик упал.
В зоне прилёта выстроился «почетный караул» из ОМОНа: два «эшника», не отличимые друг от друга, как стражи в Букингемском дворце, напряжённо вглядывались в непрозрачное стекло дверей таможни.
Табло аэропорта мигнуло и показало, что рейс из Берлина, а также несколько следующих перенаправили в Шереметьево. Мой телефон обрадовал сообщением от Зураба: «Еду в Шарик». Хоть кому-то, может, повезёт.
Прилёт Навального собравшиеся встретили бурными аплодисментами. Крики «Молодец!» плавно перетекали в «Навальный» и обратно. Полицейские выглядели растерянными. Вроде готовились принимать во Внуково с почестями и дубинками, а оказалось, что надо на другой конец Москвы ехать.
Толпа медленно начала покидать аэропорт, расстроенные фотографы-стремянщики собирали свои высотные «гнёзда». Журналист с бейджем одного из федеральных информагентств сказал коллеге: «А я тебе говорил, надо было во все аэропорты по человечку отправить».
– Ну и черт с ним. Поехали в какой-нибудь бар, а то в аэропорту пиво дорогое и паршивое.
Двухэтажный аэроэкспресс в Москву был набит под завязку. Люди сидели на ступеньках, на полу и даже на коленях друг у друга. Печальный «фанат Бузовой» с огромным букетом роз думал, кому бы его отдать, маме или девушке, и обсуждал это со своим «коллегой». Две пожилые полит-активистки говорили о том, когда и как они были задержаны полицией, начав обсуждение с тех времён, когда полиция были милицией, а Россия – одной из республик СССР. Виновник торжества в это время уже ехал в Химки под присмотром ФСИН.