Когда в феврале 2022 началась битва с братским украинским народом, я подумал о том, как с фронта поедут домой бойцы, пережившие армейскую муштру, ужас, боль, тяжёлый солдатский труд, смерть товарищей по оружию. Наверное, они приедут с физическими и психическими увечьями, синдромами войны, и несладко придётся мирным гражданам. Я тогда написал целую серию «психиатрических» материалов.
Я много летаю, а в аэропортах сейчас полно военных, отправляющихся с СВО в госпиталя, на медицинские комиссии, из госпиталей, в отпуск, обратно в часть. Когда получается заговорить – всегда общаюсь, а если рядом едем или летим – то подолгу. Пока я ни разу не встретил ни одного психически ненормального, агрессивного или такого, кто считает, что он герой, а тут все – тыловые крысы – спрятались за его спиной. Мне попадались всегда хорошие мужики.

Прошлое воскресенье дало мне повод задаться другим вопросом: может, не менее опасное зло притаилось у нас тут рядышком, вдали от боёв, на Урале, в мирном Средиземье?
Я шёл в храм и в самом центре города, на пересечении улиц Попова и Вайнера (уральский аналог Арбата), увидел, как белокурая девчонка трясёт мужика, сидящего на лавочке, и орёт матом: «Ты что – о...ел? Целуешь меня! Мне шестнадцать лет». Конечно, я поспешил на помощь, а мне навстречу уже выбежала тёмненькая подружка блондинки, такая же молоденькая и совсем хрупкая:
– Он её поцеловал! Ей только шестнадцать лет.
Виновник был пьян – не в стельку, но тормозил изрядно. Когда он поднял на меня голову, было видно, что он плохо понимает, за что на него ругаются. Это был парень лет 27–30 в полевом камуфляже, причём сборном, из разных комплектов: куртка посветлей, штаны потемней. По шеврону на рукаве куртки, да и по всему было видно, что парень только с фронта.
Поцелованная юная блондинка, продолжая орать, причём матом, вдруг подбежала к нему и довольно ловко не только для девочки, но и для пацана, зарядила ему сперва кулаком в лицо, при таком ударе не отбив себе руки, и тут же, сделав полшага назад, правой ногой ударила его в голову. Тоже не как придётся, а с разворотом, не пырой, а ударным подъёмом стопы – со знанием дела. Кажется, в каратэ такой удар называется «маваши-гери». Только лёгкий вес нападавшей защитил солдата от травм – он едва пошатнулся.
Я постарался его прикрыть, поднял со скамейки.
– Простите, девчонки, Пасха на дворе, Христос воскрес! Если парень что-то натворил – пьяный, сами понимаете, я его заберу.
Моя проповедь не сработала, я почувствовал, что зря это произнёс: все святые слова превратились в прах, не долетев ни до каких ушей.
– Куда заберёте, дяденька! Он меня поцеловал, мне только шестнадцать. Он охерел. Надо полицию звать! – заорала драчунья, обогнула нашу неустойчивую пару, и снова двинула парня ногой тем же ударом, но уже по корпусу, в бок.
Тут он разозлился и умело, но не очень прицельно, махнул крюком правой. Если бы блондинка не отскочила – быть ей в нокауте. Я продолжал тянуть пьяного бойца, но тут сзади подскочила тёмненькая, тоже пытаясь треснуть солдата. Он вырвался и погнался за нападавшими малолетками, а я за ним. Поймал и снова схватил его за куртку.
– Стой! Где воевал?
– В Донецке, – он удивился моему интересу и переключил внимание.
– Я из Ясиноватой, – присочинил я, чтобы привлечь его сильнее. Начинать рассказ о моих путешествиях с гуманитаркой было в данной ситуации не резонно. Я и впрямь не однажды бывал под Донецком в Ясиноватой.
– Ого, знаю! Я там был. Мы в Верхнеторецком стояли.
– Знаю, это где разрушенный храм.
Я понял, что завоевал доверие ветерана, и чтобы его укрепить, полез за телефоном – показать свои фото из Верхнеторецкого, Ясиноватой, Авдеевки и других донецких окрестностей. Но пока я его тащил за рукав в сторону метро, оскорблённые девушки шли за нами – уже на дистанции, боясь очнувшегося бойца, – и не переставая орали:

– Куда вы его повели! Он приставал ко мне! Поцеловал! Полицию надо.
Откуда ни возьмись передо мной и пьяным солдатом, заложив лихой вираж, затормозил велосипедист с большой голубой кубической сумкой за плечами – видимо, курьер какой-то доставки. Он перешагнул велик и, заорав: «Стоять!» – бросился на солдата, подняв кулаки. «Что ты им сделал?!» – дальше матом.
– Слушай, тебе что надо? Езжай. Видишь – человеку плохо, я его провожаю, – вытянув свободную руку к нападавшему лихому доставщику еды, начал я его успокаивать. Тот попытался пройти сквозь меня. Мой солдат вырвался и пошёл в атаку на курьера. Я едва успел занять позицию так, чтобы видеть обоих и не дать им напасть друг на друга. Что просто вставать между дерущимися опасно, я, конечно, давно испытал на себе и таких ошибок стараюсь не делать.
Курьер ещё поугрожал, но почему-то в бой больше не лез. Может, понял, что сам с ситуацией не справится? Наконец мы отошли от всех преследователей.
– Скажи хоть, как зовут тебя? – спросил я заметно протрезвевшего солдата.
– Тимур, позывной Боксёр.
– Олег…
Не успел я представиться подробнее, как длинный парень в чёрном то ли комбинезоне, то ли спортивном костюме подбежал к нам с Тимуром. Откуда он взялся?!
– Э! Чё ты там девчонок обидел! – попёр на Тимура длинный. – Иди сюда!
– Уходи, пожалуйста, девчонке, наверное, показалось; всё нормально, не лезь, мы уходим, – попытался я отвязаться от очередного защитника.
– Какой из них показалось? Какой? – зачем-то стал приставать ко мне парень в чёрном. – А ты стой, я сказал, – скомандовал он моему трезвеющему солдату.
– Держи! – услышал я Тимура и не заметил, как в руке у меня оказался его смартфон, а тот попёр на длинного. Но я крепко держал его за руку, развернул и снова повёл к метро. Чёрный отстал. Я понял, что он, как и велосипедист, к нашему счастью, больше любит пугать, чем драться.
Он так и шёл за нами, но шёл всё медленнее, зато всё громче продолжая кричать:
– Его в ментовку надо. Э, пойдём в ментовку! – но я решил, что нам надо в метро, а не в ментовку, как иногда на Урале по-советски непочтительно называют отделения полиции.
– Тимур, чего ты к ней полез? – начал я наконец своё расследование.
– Я вообще не лез!!! Сижу на лавочке, она подходит ко мне, присела рядом, говорит: «Давай обниму». И обняла. А потом заорала: «Он меня поцеловал». И началось. Ну ты слышал. А у меня рука совсем не работает, – он показал на бездвижную руку, за которую я его всё время таскал.
Мы попрощались, он начал кому-то звонить по телефону.
Я пошёл дальше на литургию, оставив своего нового знакомого в подземном переходе, посчитав дело сделанным и не взяв никаких его координат. Уже в вагоне метро через пару остановок я сильно пожалел, что уехал, раздосадовавшись на себя до злости. А вдруг они следили, спустились за нами в переход и настигли Тимура? Я только теперь стал подозревать, что вся эта дикая карусель событий – специальная операция! Надо мне быть таким недотёпой! Откуда в 7:30 утра в воскресенье какие-то девочки гуляют в центре города? Потом эти две оскорблённые юные невинности так смело и умело дерутся и так грязно привычно матерятся, что оскорбить их поцелуем, кажется, очень трудно. Ещё эти два джокера – курьер на велике с сумкой и длинный чёрный парень. Я вспомнил, что огромная кубическая голубая сумка была слишком лёгкой – так спокойно он сбросил её с себя на тротуар. Оба парня выскочили, как-будто они что-то видели и слышали, при том что самих их нигде не было поблизости, когда я попал в этот переплёт. И то, что они не дрались, вполне укладывается в схему, которая должна была закончиться во всеми участниками упоминаемой полиции. Тогда здесь один виновник – солдат. Девочки руками и ногами защищают свою честь. Их заступники никого не бьют, а только защищают, они нужны, чтобы довести выбранную ими жертву к стражам порядка… Дальше дело техники: ему объясняют, какой срок дают за покушение на изнасилование малолетних и сколько стоит неофициальное примирение сторон. Только я в этой схеме лишний нелепый элемент.
Такая история. Может, я ошибаюсь, подозреваю невинных людей и выдумываю криминальные сюжеты? Пусть тогда всё зло закончится этим поцелуем солдата, с лихвой оплаченным тумаками, на которые он из-за меня не смог ответить.