– Вы считаете опубликованный для открытого обсуждения проект документа «Этические проблемы, связанные с методом экстракорпорального оплодотворения», простите за штамп, достойным ответом на трудные вызовы времени?
– Документ очень неплохой и с медицинской, и с церковной точки зрения. Он бесспорно вносит ясность. С церковной – потому, что это вроде бы шаг навстречу православным христианам. С медицинской – потому, что там нет грубых ошибок и всё достаточно грамотно написано, может, за исключением того факта, что криоконсервация эмбрионов приводит к их гибели. Ну и редукция эмбрионов уже давно не применяется, хотя обозначить это как неприемлемую вещь важно. Основной проблемой данного документа я вижу, что обозначена очень тонкая грань, по которой бесплодной супружеской паре требуется пройти.
И технологии, названные в документе как этически допустимые, на сегодняшний момент устарели с точки зрения современной репродуктологии, но по-прежнему являются дорогостоящими. Путь, по которому предлагается пройти православным христианам, которые решатся воспользоваться технологиями ЭКО, будет в разы дольше, дороже, несёт больше рисков для здоровья матери и будет менее эффективным, чем использование этически рискованных современных технологий. Но это остаётся за кадром документа. А хочется, чтобы люди это понимали. Но этот документ бесспорно нужен как дополнение к социальной концепции РПЦ в отношении ЭКО, так как в нём обозначены главные этические проблемы, связанные с этим методом, и открыты возможности для диалога и редакции новых правил церковным сообществом.
– Перемена, как я понимаю, радикальная. До сего момента из Социальной концепции все репродуктивные технологии были исключены, «бесчадие» предлагалось принять «как особое жизненное призвание». Было нельзя делать ЭКО, а теперь можно?
– Вы же понимаете, с чем был связан строгий запрет?
– Во-первых, с тем, что, если уж, я извиняюсь, чрево затворено, то надо с этим смириться и жить – как живёшь. В конце концов, самый большой плод брака – любовь, а не выведение потомства. А второе – эмбрион признают чудесным божеским даром жизни. И нельзя считать лишними и убивать или замораживать эмбрионы, если их для надёжности подсадили в матку 3 или 4 и женщина справедливо боится, что столько не выносит, поэтому оставляет 1 или 2.
– «Чрево затворено», как вы это назвали, – это как бы идеальная позиция: принять бесплодие как свою судьбу. Положим, сами мы вольны такое принять, но можно ли это предложить другим христианам во всех случаях? Когда нам открываются новые возможности преодоления бесплодия – не будет ли мракобесием их отринуть, если это может помочь родиться на свет ребёнку в любящей семье? Можно как судьбу принять и смерть от аппендицита или от внематочной беременности, можно отказаться от антибиотиков или от переливания крови. И мы, и наши дети могли бы двадцать раз умереть, если бы отказались от достижений науки. Не в этом ли ряду стоит и отказ от ЭКО, если без него ребёнок не родится? У меня много детей, я не могу себе представить без них свою жизнь и семью.
Я вижу по своим пациентам, какое это бывает тяжёлое состояние, когда супружеская пара не может иметь детей. Если есть генетический материал – мужская клетка, женская клетка, – их можно соединить в пробирке, подсадить, и родится ребёнок, и люди будут жить без этого груза, на свет появится новый человек, способный к вере, любви, счастью. Есть масса причин, почему это не получается естественным образом: когда овуляция у женщин самостоятельно происходит раз в пять лет, когда яйцеклеток или сперматозоидов очень мало и так далее. Но технологии развиваются, с каждым годом всё меньше и меньше побочных эффектов.
– Новые технологии, связанные с появлением на свет человека, ставят и новые вопросы перед нашей совестью. Я имею в виду избавление от избыточных эмбрионов, их заморозку и т.п.
– Конечно, если есть семнадцать эмбрионов, вряд ли одной женщине возможно сразу семнадцать детей выносить и родить. Согласятся оставить двух, максимум – трёх, остальных передадут на заморозку, или криоконсервацию. Может быть неудачное ЭКО: подсадили двух – они не прижились, ещё раз подсадили двух – не прижились, женщина может заболеть, может быть не готов эндометрий, какое-нибудь одно из множества необходимых условий может быть не выполнено – и весь процесс насмарку, нужно будет всё начинать заново. Поэтому криоконсервация – необходимая с точки зрения технологии процедура, но очень рискованная этически, если речь идёт о криоконсервации именно эмбрионов, так как вряд ли понадобятся все семнадцать, какие-то всё равно останутся. Здесь выходом могло бы быть раздельное хранение генетического материала (отдельно мужские и женские клетки). Но об этом в документе не сказано.
У меня есть пациентка, верующая женщина, которая заморозила два эмбриона, чтобы родить двух детей. Одного ей подсадили, удачно. Она родила первого ребёнка. Собирались подсадить и второго, но возникла самостоятельная беременность, и она родила второго ребёнка сама. Теперь ей сорок два, она оплачивает хранение оставшегося замороженного эмбриона уже много лет, больше не планирует рожать детей – нет на это ни здоровья, ни сил. Она думает, кому его подарить, чтобы он в хорошие руки попал. Очень мучается по этому поводу.
– Но предлагаемые в церковном документе правила считают невозможным вынашивание чужого эмбриона.
– Про усыновление или адопцию эмбрионов, а также про суррогатное материнство новый документ повторяет позицию Социальной концепции, он также против донорского генетического материала для ЭКО: эмбриона, сперматозоида и яйцеклетки – как написано в документе, по причине «нарушения целостности брачных отношений». Хотя по поводу усыновления эмбрионов позиция РПЦ тоже может быть пересмотрена. Фактически это аналогично усыновлению с точки зрения генетики. Это спасение замороженного эмбриона от уничтожения, ведь криобанки сейчас переполнены.
– Скорее, стоит говорить об угрозе нарушения целостности человека, передающего или принимающего донорский материал для рождения ребёнка. Браки и семья – это всё-таки другой уровень, межличностный и даже социальный. Когда мы усыновляем кого-то, в таком ребёнке весь генетический материал – «донорский», но это может укреплять семью и вообще общество лучше всякого ЭКО. Это непростой вопрос. Чем, по-вашему, для семьи отличаются дети, выношенные самостоятельно из «чужого» эмбриона, от взятых из детдома?
– Да, в общем, ничем. За исключением того, что этот ребёнок будет рожден, а не взят из детдома, и всю историю своей жизни – за исключением первых пяти дней, когда он останется лишним и ненужным эмбрионом – будет желанным и любимым ребёнком.
– Интересно, как это осмысляется, какая заповедь нарушена, какая епитимья полагается?
– В случае использования полностью донорского эмбриона, по-моему, никакая. Если речь идёт об использовании донорского материала одного из родителей, то это приравнивается, наверное, к нарушению седьмой заповеди, к блуду, а уничтожение эмбрионов – к убийству, как аборт. Всё это тяжёлые смертные грехи, предполагающие отлучение от церкви, пусть и временное, если человек готов к покаянию. Но я понимаю, как сложно это всё принять людям, у которых в уме всё время красной строкой бежит: «Хочу ребёнка».
Но этот документ – не законодательный акт, и он не распространяется на всех вообще людей, которые его и читать-то не будут, а только на православных христиан, которым важно понимать, что они не нарушают дух и смысл Божьего закона. И христианин никогда и не должен быть в состоянии одержимости какой-то идеей. Если бы у меня самой была такая ситуация, думаю, я бы последовала церковным рекомендациям – несмотря на свою радикальность, нельзя назвать их безосновательными.
Репродуктологи на консультировании должны, конечно, рассказывать обо всех возможностях и обо всех ограничениях: медицинских, этических, в том числе религиозных, хотя бы в том виде, в котором они отражены в официальных документах. И многие из них это делают. То есть врачам очень важно эти этические грани обозначать и предупреждать, что может произойти с «лишними» эмбрионами, какие проблемы могут быть, если использовать донорский материал. Обозначать методики, которые будут использованы в том или ином случае, чтобы человек дал на это информированное согласие. Тогда новый документ может помочь православным христианам, чтобы они именно перечисленные моменты могли обсудить с врачом. И если врач возьмётся следовать этим рекомендациям, важно заранее посчитать, сколько это будет стоить и сколько времени займёт. И не проще ли сразу отказаться от этой идеи.
Есть вопросы предимплантационной диагностики. До того, как подсадить эмбрион в матку, его проверяют: нет ли в нём не совместимых с жизнью патологий, смотрят, какой там генотип, и если он плохой, его не подсаживают. Это перспективная методика, но православным христианам документ не рекомендует (запрещает) пользоваться этой методикой, так как если уж обратились к методу ЭКО, будьте добры рожать любого ребёнка, какой получится, как «все нормальные люди». А так как к ЭКО часто прибегают возрастные пары, когда обоим за сорок, то у них большая опасность появления эмбрионов с генетическими отклонениями.
У меня пациентка, которой 43 года, лет двенадцать пытается родить ребёнка. Она обычный человек, не отягощённый этическими размышлениями в этой области, она просто хочет здорового ребёнка, как большинство людей. Во время первой беременности у ребёнка выявили синдром Дауна, и она прервала беременность. Крайне редко люди решают сознательно рожать ребёнка с патологией. Потом она пошла на ЭКО и предимплантационную диагностику. С большим трудом получили пять эмбрионов, проверили их, а каждая проверка стоит 20–25 тысяч. Все пять оказались больные или нежизнеспособные – всех утилизировали. Она ещё раз прошла по этому пути – и ещё раз все пять оказались больными. Она, конечно, с этим замучилась, была еле живая и потом забеременела естественным путём. Пришла ко мне:
– Посмотрите, как он там, не помер?
Я говорю:
– Нет, сердце бьётся.
– Надо же, какой живучий! Но я пока не проверю, что с ним всё в порядке, не буду даже на монитор смотреть.
Больше не приходит – боюсь, что опять прервала.
– Но это же ужас. Стольких отправить на тот свет, желая одного родить. Что же люди с синдромом Дауна меньше достойны жизни и жалости?
– Это ужас. Но надо понимать, что и для неё это ужас, и для всех – ужас. Это я к тому, что патологии бывают, правда, очень часто, а принципы христианской этики не позволяют пользоваться хорошей современной методикой… Получается, что лучше действительно отказаться от такого пути, от ЭКО в целом, но убедить в этом супружескую пару или даже заговорить об этом получается не всегда. Ещё одна большая проблема – что банки эмбрионов переполнены и никто не знает, что с ними делать. Утилизировать? Для этого достаточно просто вынуть их из холодильника. Но как это можно!
Предлагаемый документ и правда хороший – он указывает на проблемные моменты ЭКО, о которых стоит знать, чтобы не грешить, если вы собрались родить ребёнка при помощи этой технологии, так как возможно:
– получение «избыточных» эмбрионов;
– криоконсервация эмбрионов (но не потому, что они погибнут, как сказано в документе, а потому, что они случайно могут оказаться невостребованными);
– редукция плодов (это уже давно не применяется, законом запрещено подсаживать больше двух эмбрионов);
– донорство половых клеток;
– предимплантационная диагностика.
Это адекватный шаг РПЦ навстречу людям, имеющим проблемы с рождением детей. Это очень накалённая область, требующая мирного, но серьёзного разговора, который должен помочь человеку задуматься о своём назначении. Тем ли он занят, когда все силы, средства, всё своё время тратит единственно на то, чтобы родить ребёнка, и все надежды своей жизни связывает с этим. А может, твоё призвание – другое?
Но у людей не хватает свободы и самостоятельности об этом подумать. Ко мне много пар ходят, которым батюшка ЭКО не благословляет, и усыновить не благословляет, и что-то ещё там не благословляет. Вот и в данном проекте написано, что в каждом конкретном случае решение о применении ЭКО оставлено «на усмотрение духовника».
– Это и странно. А должно быть оставлено на усмотрение людей. У них же есть совесть, вера, ум, свобода отвечать за свои решения и поступки.
– Этому никаким самым прекрасным документом не научишь.