Я родилась в начале восьмидесятых, потому девяностые помню хорошо, особенно рынки в Петербурге и Ленобласти, на которые хлынули китайские, польские, турецкие товары, резко контрастировавшие с привычным «советским ассортиментом»: махровые свитера с люрексом, спортивные костюмы из плащевки, кружевное белье, джинсы. Наши люди такого изобилия не видели, потому рыночные челноки не простаивали. Высоким качеством эти товары не отличались, а стоили порой неоправданно дорого. Но главное – они были совершенно не похожи на то, что носили прежде. И их можно было купить прямо сейчас. Если же цена и качество рыночных вещей не устраивали, соотечественники искали выход из положения на развалах секонд-хенда. Рынок старых вещей появился в Ленинграде на раскладушках в конце 1980–1990-х. Вещи, груженные в мешки, поначалу называли «гуманитарной помощью» и продавали на вес. Простодушные россияне путались в американских и европейских размерах, но оценили качество этой самой «помощи»: на раскладушках валялся отнюдь не хлам.
Как пишет историк моды Мария Терехова в книге «Очерки культурной истории обуви в России»: «Позволить себе новые импортные вещи, даже массовый турецкий ширпотреб, могли отнюдь не все. И тут многих выручал импортный секонд-хенд – дешевые одежда и обувь, не новые физически, но новые стилистически – желанный атрибут внешнего преображения, инструмент самовыражения и способ настроиться на одну волну с эпохой перемен, получить свою частицу удовольствия и яркой новой жизни в ярких «новых» вещах. Секонд-хенд служил эрзацем полноценной импортной одежды для тех, кто не мог ее себе позволить; частью овеществленной фантазии о новой жизни, помогая решить при этом и вполне насущную проблему – одеться хоть во что бы то ни было по сезону. Эти две базовые функции одежды, символическую и практическую, вещи секонд-хенд для многих органично сочетали».
«Секонд-хенд – это обочина жизни», – пламенно заявила мне 17-летняя девушка из провинции несколько лет назад. Практику донашивать чужое она в тот момент искренне считала постыдной, впрочем, в Петербурге ее взгляды стали более лояльными. Однако очень многие соотечественники, будучи гораздо старше этой девушки, рассуждают о приобретении чужой одежды аналогично – как о практике, иллюстрирующей потребительскую несостоятельность, бедность.
Обычно за подобной позицией стоит личная травма не очень обеспеченного прошлого, а в 1990-е, когда в страну хлынул поток секонд-хенда («вторички»), эта травма была коллективной. Кто-то не мог преодолеть брезгливость, роясь в мешках с мятой одеждой, пахнувшей дезинфекционным средством, примерять которую приходилось в любую погоду, стоя на картонке. Наиболее пугливые придумывали мифы-пугалки о продаваемых на развалах штанах и кофтах. Самый экстравагантный их них я услышала от мужчины, предположившего, что эти вещи… снимают с трупов. Однако, многовато покойников…
В советское время возможность купить что-то в комиссионке считалось большой удачей. А практика использования старых вещей вшита в быт советского человека с детства: новую одежду родители покупали старшим детям, а младшие – донашивали. Если же в семье рос один ребенок, многие родители не гнушались принять подходящую его возрасту одежду от знакомых. Аналогичная практика была и в дореволюционной России.
Когда я училась в старших классах, мама охотилась на Удельной, выискивая мне фирменные шерстяные свитера. Видимо, она в этом преуспела, потому что школьные учителя доверительно просили уточнить у мамы, где именно она покупает вещи. Я краснела и мялась, а позже учительница и мама встретились на развале, понимающе улыбнувшись. Ведь помимо желания сэкономить, люди отправлялись на развалы, чтобы найти что-то особенное, а не инкубаторное рыночное. Сегодня модный глянец регулярно публикует адреса самых популярных секонд-хенд магазинов.
– Петербург – столица российского секонд-хенда, – говорит Сергей Ушан, консультант петербургского магазина секонд-хенд одежды «Жан-Жак Пиджак». – Здесь очень развит этот ранок: много и больших сетевых магазинов, и небольших так называемых селективных секондов (наш магазин один из таких). В селективном магазине персонал сам формирует предложение, отбирая вещи, а в больших – партии вещей закупаются фурами. Селективные секонды всегда маленькие. Сегодня большинство покупателей винтажа в больших городах чувство неловкости и стыда преодолели. Женщины более лояльны к секонду.
Фото: Jamaal Kareem/UnsplashВ наши дни поход в магазин подержанных вещей стал чем-то вроде прогрессивного досуга и туристического аттракциона. А идея разумного потребления реализуется и в желании отказаться от покупки новых вещей в пользу «вторичного рынка». Мода на ретро тоже гонит ценителей особенного искать внимательнее, благо есть где и мерзнуть на картонке больше не надо. Да и слово «винтаж» звучит красиво, хотя и не вполне понятно.
– Конвенционально считается, что винтаж – это вещи, которым от двадцати лет и больше, – объясняет Сергей Ушан. – Однако не стоит думать, что винтаж гарантия качества: плохими могут быть вещи, произведенные когда угодно. В любом случае многим удобнее сказать: «Я ношу винтаж», а не признаться, что он порылся на раскладушке на Удельной. Я ношу секонд лет тридцать. Человек, который может прямо заявить, что одевается в секонде, подчеркивает, что он вне диктата моды, ведь он носит вещи, которым и десять, и пятнадцать лет.
Сеть благотворительных магазинов «Спасибо!» в Петербурге насчитывает 11 точек: петербуржцы сдают вещи, которым хотят подарить вторую жизнь, а сотрудники магазинов сортируют их и готовят к продаже. Расстаться со старыми вещами или найти платье мечты помогает и сайт «Авито». Главное – терпеливо искать.
В моем шкафу много одежды, причем и дорогой новой, с бирками, но сэкондом по-прежнему не брезгую. Причина проста: качественная вещь, купленная за небольшие деньги (она может новой, с биркой), не вызывает неприятного страха ее особенно беречь. Мое поколение наверняка помнит, как мамы и бабушки делили одежду для дома и «особых случаев». В итоге «особая» одежда так и чахла в шкафу, не дождавшись случая. А если вещь не работает на тебя, то зачем она нужна?
Если обернуться в прошлое, будет понятно, что феномен толкучки стар, а спрос на ношеные вещи будет, пока в городе есть люди. Так, в Петербурге толкучий рынок до 1782 года существовал на территории Морского рынка. Бедняков на толкучку гнала нужда продать последнюю рубаху или купить подержанную, кто-то глазел из любопытства или обирал ротозея. Вот и 20-летний Николай Чернышевский, студент философского факультета Петербургского университета, в 1848 году побрел на толкучку не от хорошей жизни. Он писал в дневнике: «Пошел всё-таки в толкучку посмотреть воротник и там купил за 2 р. 50 к., это недорого. Воротник, конечно, скверный, но ничего, все-таки енот, и различия с хорошим не так много в качестве, как в цене». Примечательно, что после страшных пожаров 1862 года, в которых больше двух недель горели несколько тысяч лавок Апраксина двора, уничтожив и Толкучий рынок, первыми на пепелище пришли торговки старым платьем, образовав так называемый «развал».
6 июля 2022 года ВЦИОМ представил данные опроса о распространенности и мотивах вторичного потребления среди россиян. Опрос показал, что «тренд осознанного потребления в России задают женщины и молодежь 18-24 лет. Им чаще других удается избавляться от предметов гардероба с пользой для других: отдавать знакомым и родственникам (56% и 50% соответственно) и на благотворительность (по 33%). Чем больше город, тем больше возможностей избавляться от лишнего без вреда для природы». Москва и Санкт-Петербург – рекордсмены по числу точек приема и утилизации старой одежды (43%), обуви (26%). В основе вторичного потребления – идея сокращения отходов, мотив заботы об экологии у россиян не на первом месте (13% в группе практикующих давать вещам вторую жизнь). По мнению каждого второго из тех, кто не выбрасывает вещи, старые вещи могут пригодиться нуждающимся (45%).
Поэтому, если вспомнить о цикличности истории, раскладушка с ношеными шмотками кажется символичным образом тревожного прошлого, убежать от которого вряд ли удастся, тем более что опыт у населения уже есть.
