Общество-скорлупа, или Как ИИ тянет к небытию

Марина Ярдаева говорит об учениках, но это же касается и студентов. И если для состоявшегося человека интеллектуального труда ИИ – это костыль, к которому можно не привыкать, то для молодых людей привычка опираться на ИИ в задачах, требующих личного вклада, может стать фатальной.

Но и это только вершина айсберга. Опираясь на свой опыт написания дипломных работ и исследования этого рынка, я могу сказать, что сами по себе проблемы, о которых пишет Марина, в академическом мире были ещё задолго до нейронок.

Когда мы брали полевые интервью, ещё в 2018 году, мы не раз и не два натыкались на жалобы скрипторов: что преподаватели подходят к проверке академических работ предельно формально, отдавая проверку, в сущности, на аутсорс машине – программе «Антиплагиат». Помимо требований довести работу до нужного уровня уникальности, преподаватели также вносят массу формальных правок, фокусируясь на оформлении ссылок и размере глав – на том, что один из наших респондентов называл «заниматься рисованием».

В целом академическая работа выглядела для нас при написании книги подвергнутой тройному отчуждению: студент отчуждается от работы и заказывает её у скриптора; скриптор использует массу инструментов для того, чтобы работа по написанию курсовой соответствовала, как правило, небольшому чеку, то есть дистанцируется от самостоятельной интеллектуальной работы насколько возможно; преподаватель старается не включаться лично умом в проверку работы, давая формальные указания и опираясь на показатель «Антиплагиата» больше, чем предполагали некогда его создатели.

Отсюда вырастал ряд вопросов к самой природе вуза, самой сущности его социальной роли, ведь получается, что все участники цепочки, которую ВКР проходит от дизайна до защиты, на самом деле не делают того, что от них ожидается формально, а самый активный субъект в этой цепочке – скриптор, которого формально не существует вообще.

Прошло несколько лет, и, как нетрудно догадаться, ИИ пришёл на уже подготовленную почву отчуждения. Частично я и сейчас касаюсь рынка заказных учебных работ и в этом году заметил то, чего не было видно раньше: преподаватели не просто смирились с валом нейроработ, а подчас просто начали дистанцироваться от проверки текстов в принципе. В этот сезон у меня было несколько клиентов, научники которых просто-напросто не видели магистерских диссертаций своих подопечных. Студенты выходили на предзащиту с текстами, о которых научник имел предельно слабое представление, и налетали на очень серьёзную критику, как правило, опирающуюся на особенности внутривузовских стандартов.

В лучшем случае проблему такой диссертации успевает увидеть рецензент, и тогда ещё есть время поправить самые вопиющие и проблемные элементы работы. Но так или иначе ИИ аккумулирует отчуждение в ещё большей степени, чем было до его прихода.

Студенты опираются на промпты либо на скрипторов, которые опираются на промпты. Преподаватели перестают просто смотреть работы, а кафедры увеличивают процент требуемой уникальности текста: если раньше было достаточно довести текст до 75-процентной уникальности (полностью уникальный текст без химических процедур выйдет примерно в  85 процентов – в силу устойчивых академических выражений, упоминаний авторов и работ и т.п.), то теперь допустимый уровень заимствований нередко требуется до 5 процентов. Иными словами, для успешной сдачи в таком случае НЕВОЗМОЖНО просто написать хороший текст; успешно будет сдан только текст, прошедший специфические пертурбации, в том числе с помощью ИИ.

У нас есть, безусловно, ограничение в плане оптики: мы сами представители придонных форм академической жизни и видим одну из самых неприглядных её сторон, касающуюся в худшем случае половины студентов и преподавателей, а  в лучшем – одной пятой. Однако нашего опыта и исследовательского бэка достаточно, чтобы обозначать само явление и пробовать его обсуждать.

Пока зафиксируем промежуточный вывод: ИИ только катализирует социальный феномен, который сложился до его пришествия – именно отчуждение всех участников цепочки подготовки ВКР от своих формальных либо предполагаемых как должное функций.

Мы можем развить эту мысль: участники цепочки не просто отчуждаются, они проявляют сознательную и устойчивую волю к небытию в своих социальных формах, стремясь получать какие-то бонусы от этих форм.

Студент старается не существовать как студент, но получить диплом. Преподаватель старается не существовать как преподаватель и  научник, доверяя всё больше своей работы машинам. Скриптор как человек, которому заказали написать текст, старается не существовать как пишущий: он становится промпт-инженером, редактором, композиционным архитектором текста, но не человеком, его создающим.

Тут мы видим уже некоторую институциональную логику и специфический уже антропологический феномен: воля к небытию в рамке социальной роли.

В недавно вышедшей книге «Варлордизм 101» автор формулирует понятие государства-скорлупы: когда технически есть и правительство, и министерства, и даже армия, но внутри этих формальных вещей складываются свои политические вожди с армиями и своей валютой. Мы можем по аналогии сказать, что вуз, где тяга к небытию у социальных типажей доходит до максимума, – это уже вуз-скорлупа, где действительные действия внутри действительной социальной иерархии имеют очень непростое отношение к наполнению формальных социальных ролей.

При этом воля к небытию, если присмотреться, видна намного шире – далеко не только в вопросах образования: замещение чтения – смотрением тиктоков, продуктивной деятельности – чаепитиями, социально полезной работы – тысячами отчётов с высосанным из пальца KPI. Формально участвуя в своих социальных ролях в жизни общества, люди стараются взять максимум от этих ролей и присутствовать в них  минимально. И ИИ оказывается средством, позволяющим улучшить и ускорить этот процесс проявления коллективной воли к небытию.

Но почему нас тянет к небытию? Почему нам хочется местами не существовать? Так влияют на нас специфика социальной жизни и техника – или же это поветрие духовной природы?