Второй раз за год глава государства упоминает этот предмет гардероба, будто речь идёт не о нарядной дуге из ткани, жемчуга и стекляруса, а о последнем слове оборонной промышленности. Невольно представляешь себе новость: «Разработан гиперзвуковой кокошник». Но если отойти от иронии, мысль президента не так уж нова. На протяжении веков головной убор в России и в Европе играл роль не только декоративную или практическую (чтобы не мёрзнуть), но и символическую – как шлем спасения… Ой, простите! Шлем идентичности, конечно, знак принадлежности к роду, сословию, нации. Кокошник в этом смысле – не исключение.
Голова кругом
Недавно мы с друзьями ходили на выставку русского костюма в Коломенское. Ну как с друзьями, в основном с подругами, но затесался среди нас один юноша под сорок и разглядывал костюмы – преимущественно женские – с большим удовольствием. Особенно его заинтересовали головные уборы – кокошник, повойник, коруна, кичка… Опять-таки – кичка рогатая, копытообразная, лопатообразная… Неудивительно, что голова идёт кругом от обилия вариантов – женский головной убор всегда был сложной конструкцией. Например, популярный на Руси «модный журнал» «Домострой» рекомендовал молодой жене носить кичку, под ней повойник с подзатыльником и волосник. Что бы это ни значило.
Предпоказ выставки «Свояси. Путь современного русского искусства» в Государственном историческом музее. Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»От крестьянского праздника до императорского мундира
Историки костюма напоминают: кокошник был прежде всего праздничным убором замужних женщин в крестьянской среде. Он скрывал волосы, что имело магический подтекст – считалось, что неукрощённые волосы могут «повредить семье». Девичьи венцы были открытыми, замужние надевали закрытые – граница между статусами проходила буквально по линии головного убора. Чтоб ни одна волосинка никуда!
В XVIII веке всё изменилось. Екатерина II, следуя европейской моде на романтизацию «народного», ввела при дворе «русское платье» с кокошником. Ну и потом ей как немке важно было показать, что она своя, родная. С этого момента головной убор крестьяночки стал частью придворного протокола. После 1812 года, когда патриотизм требовал подчеркнуть отличие от французской моды, кокошник закрепился окончательно. А в 1834 году Николай I утвердил «Положение о дамских нарядах», где кокошник входил в обязательный «придворный мундир».
Императрицы в «русской тиаре»
Императрица Мария Федоровна в русском платье. Фото: Пазетти Анаклет / WikipediaКокошник в XIX веке пережил трансформацию: от простого текстильного венца он превратился в ювелирное изделие. Мария Фёдоровна заказывала «русские тиары» у европейских кутюрье и ювелиров. На портретах императриц этот головной убор сиял бриллиантами и жемчугом, но при этом должен был говорить о близости монархии к «простому народу».
Французский путешественник Астольф де Кюстин иронично писал в 1839 году: «Национальный головной убор русских женщин нынче почти совершенно вышел из употребления; его носят лишь кормилицы и светские дамы в дни придворных церемоний». Для иностранного взгляда кокошник был чем-то вроде театрального реквизита, маскарадной декорацией. Но именно эта декорация пережила века и сегодня вновь оказывается на авансцене.
Модный показ в рамках Фестиваля русской культуры.Фото: Лукина Мария / Агентство «Москва»От Голливуда до чемпионата мира
В эмиграции кокошник тоже жил своей жизнью. Русские актрисы в Голливуде 1920-х годов, такие как Ольга Бакланова, надевали его на съёмки, подчёркивая экзотический образ «русской дивы». Конкурсы красоты среди русских эмигранток в Париже и Нью-Йорке почти всегда включали проходки в кокошниках.
В XXI веке головной убор пережил неожиданное возрождение: на чемпионате мира по футболу 2018 года кокошник внезапно стал массовым фанатским аксессуаром. Он оказался ярче и выразительнее, чем матрёшка и ушанка: туристы надевали блестящие пластмассовые венцы и тут же превращались в «русских». Символ оказался универсальным, доступным каждому.
Болельщик перед матчем четвертьфинала ЧМ-2018 между сборными России и Хорватии. Фото: Игорь Иванко / Агентство «Москва»Шапка как паспорт
Впрочем, Россия здесь не одинока. В разных культурах головные уборы играли роль знака идентичности: шотландский килт и клетчатый боннет, ковбойская шляпа, еврейская ермолка, исламский хиджаб, папская тиара. По головному убору читали почти всё – сословие, профессию, вероисповедание.
И если шлем рыцаря защищал череп от меча, то кокошник – сознание от чужого влияния. Но защита эта скорее символическая. Попробуй объясни крестьянке XIX века, что её убор – это геополитическая «броня» – она, пожалуй, только поправит ленты и пойдёт танцевать барыню или что там ещё выплясывали на деревенских вечорках.
Платочек в храме как культурная инерция
И тут мы возвращаемся к ещё одной российской «традиции» – женскому головному убору в храме. В народе она воспринимается почти так же незыблемо, как кокошник в музее. Женщина «должна» прикрывать голову, мужчина – снимать шапку. Аргументы богословские никто уже и не помнит, но привычка осталась.
Девочка прикладывается к чудотворной иконе Божией Матери «Целительнице». Фото: Авилов Александр / Агентство «Москва»Сегодня это выглядит скорее как культурная инерция. Кто-то достаёт «дежурный платочек» из сумки, кто-то надевает красивый палантин, кто-то идёт с непокрытой головой и получает неодобрительный взгляд бабушки за ящиком. Мужчинам же повезло больше: им велят снимать шапку, и на этом церемония заканчивается.
Можно сказать, что церковный платок – младший брат кокошника каким его видит Путин. У него тоже защитная функция: оберегать женщину от чужих взглядов и от «лишней свободы». Но в XXI веке этот аргумент звучит почти комично.
Фото: Мобильный репортер / Агентство «Москва»А вот то, что платочек вытесняет своих собратьев от шляпок до беретов – это трагично. В нём неудобно петь, плохо видно, плохо слышно, он постоянно так и норовит свалиться. При этом приди я, например, в том же кокошнике, неодобрительных взглядов будет не меньше, чем при непокрытой голове. Пожалуй стоит себе присмотреть какой-нибудь докер.
Вместо послесловия
Сегодня дизайнеры вроде Юхана Никодимуса создают «новые старые» кокошники – арт-объекты, в которых больше театральности и фантазии, чем фольклора. Их надевают для фотосессий, выставок и фестивалей. Кокошник превращается в метафору – ироничный символ поиска себя в мире, где культурные коды переплетены так же тесно, как золотые нити на старинных венцах.
Президент может видеть в кокошнике «щит от внешнего влияния». Историки вспомнят, что он был скорее театральным костюмом императорского двора. А женщины в храме продолжают поправлять свои платочки, защищаясь не столько от «внешнего мира», сколько от строгих взглядов.
И всё же в одном смысле кокошник действительно броня: он помогает обществу чувствовать себя собой, когда мир вокруг требует постоянных доказательств идентичности. Вопрос лишь в том, для чего нам нужна эта броня – для боя или для танца.