Конечно, памятник Александру III в Гатчине – лишь одна из множества попыток современной российской власти играть на струнах культурной памяти со своеобразно понимаемым ею «наследием». Этот случай можно рассматривать и в более узком контексте – как очередной виток взаимоотношений кремлёвских политтехнологов с мифологией «Царя-миротворца», особо примечательный на фоне грядущей встречи Путина с Байденом в Женеве.
«Скала» (по меткому выражению президента) возвысилась прежде всего над петербургскими/ленинградскими болотами, реабилитируя в этом ландшафте поруганного революцией «царя-жандарма»: конный памятник Александру III на Знаменской площади (ныне – площади Восстания) в дни Февральской революции «украшался красными флагами, на круп коня забирались подростки, а пьедестал стал удобной трибуной для ораторов»1. Но чтобы охарактеризовать практики современной монументальной пропаганды, или, говоря осторожнее, коммеморации российского режима, удобнее обратиться к московскому – самому богатому на новации – примеру.
Если рассмотреть московские публичные памятники, установленные начиная с 1990-х годов (что даст нам необходимый контекст), с высоты птичьего полёта, но не опускаясь на плечи и головы каждого из них, то есть не вдаваясь в конкретику, можно проследить несколько основополагающих тенденций в рамках двух популярнейших «направлений» коммеморации в камне: область культуры и искусства и военно-политическая сфера.
Что касается культуры, можно обнаружить три более или менее очевидных установки, влияющих на то, какой монумент мы увидим на своих улицах.
Во-первых, это, конечно, реабилитация дореволюционной в той или мной мере заклеймённой в СССР культуры наравне с неподцензурной диссидентской (в 1990-х появились памятники Блоку, Достоевскому, Есенину, Прокофьеву, Рахманинову; в 2000-х – Ахматовой, Бунину, Достоевскому, Окуджаве, Цветаевой; в 2010-х – Бродскому, Булгакову, Вахтангову, Есенину, Прокофьеву, Ростроповичу, Солженицыну, Шостаковичу). Во-вторых, разумеется, в Москве нашлось место дореволюционным «классикам» (в 1990-х поставили памятники Лермонтову, Пушкину, Радищеву, Чехову; в 2000-х – Жуковскому, Сурикову, Тютчеву; в 2010-х – Тургеневу, Чехову, Тону). В-третьих, это памятники советской культуре (в 1990-х – Сац; в 2000-х – Никулину и Саламонскому, отдельно Никулину, Леонову, Образцову, Томскому, Хачатуряну, Шолохову; в 2010-х – Айтматову, Гамзатову, Магомаеву, Михалкову, Плисецкой, Щусеву).
Отнюдь не сложно заметить, что количество «советских» памятников при Путине возросло, но это едва ли можно приписать только политике последнего – скорее речь идёт о естественной временной дистанции, как правило, необходимой для монументального признания. В этом смысле более информативна для нас статистика по «военно-политическим деятелям», на основании которой легко вычленить основные движения мысли отцов отечественной пропаганды.
С одной стороны, нельзя не сказать, что в 2010-х годах появляется сразу два незаметных памятника «героям» 1990-х: Гайдару и Примакову. С другой, эта тенденция прославления 90-х оказывается совершенно затеряна на фоне трёх остальных:
Памятник Евгению Примакову у здания МИД РФ в Москве. Фото: duma.gov.ru1) установлены новые памятники генералам и маршалам ВОВ (в 1990-х – Жукову (2); в 2010-х – Жукову, Маргелову и Рокоссовскому), то есть педалируется память о Великой Победе;
Памятник маршалу Жукову. Фото: Sami C / Flickr2) во множестве появляются памятники членам императорской семьи, царским генералам/министрам/фаворитам (в 1990-х – Елизавете Фёдоровне, Багратиону, Кутузову, Петру I (3); в 2000-х – Александру II, Бухвостову, Нахимову, Шувалову, Петру I (2); в 2010-х – Александру I, Горчакову, Ермолову, Кантемиру, Кутузову, Михаилу Фёдоровичу и Николаю II (совместно), Нахимову, Платову, Скобелеву, Столыпину) – в рамках воспроизводства нарратива «тысячелетнего царства»;
Памятник первому русскому царю Михаилу Романову (слева) и последнему русскому царю Николаю II на территории Новоспасского ставропигиального мужского монастыря в Москве. Фото: Сергей Пятаков / РИА Новости3) в 2010-х вдруг актуализируется допетровская история, появляются памятники Дмитрию Донскому, Михаилу Фёдоровичу (впрочем, совместно с Николаем II) и, конечно, князю Владимиру.
Открытие памятника князю Владимиру. Фото: пресс-служба Мэра и Правительства Москвы / Евгений СамаринОчевидно, что эта политика построена в строгом соответствии с официально признанным когнитивным диссонансом современной российской власти – власти одновременно господина Президента и товарища Верховноглавнокомандующего.
«Человек-скала» Александр III своим историческим весом только подкрепляет эту идеологию торжествующей эклектики в камне.
Хотелось бы при этом обратить внимание на несколько любопытных внутренних течений этого макабрического скульптурного потока. Во-первых, налицо стремление московских властей сконструировать мифологию новой «столичности» через апроприацию «чужого», петербургского, следствие чему – множество памятников Петру. Во-вторых, очень показательно, что при интенсивной реактуализации в исторической политике Путина имперской мифологии, с одной стороны, и советской, с другой, в 2010-х власть находит «новый» источник легитимности в образах из допетровской Руси: стоит полагать, что эта «рудоносная жила» ещё далеко не исчерпана, нас ждут новые герои в граните и бронзе.
Вполне возможно также, что именно эти две тенденции найдут своё выражение в окончательном решении «лубянского вопроса» в пользу «святого, благоверного и великого» князя. Пока же этого не случилось, продолжим и дальше следить за постоянными перемещениями акцентов от советского к имперскому, от имперского к царскому – от «революционной» легитимности к выслуженной петровской, от завоевательной к божественной. При нынешних попытках режима усидеть на двух идеологических стульях спокойствия и взвешенности в практиках коммеморации ждать не приходится.
