На днях министр науки и высшего образования Валерий Фальков рассказал в СМИ о новой программе развития высшего образования в России, которую запустило Минобрнауки. Звучат идеи: нельзя больше уделять так много внимания наукометрии; стало понятно, что рейтинги не самоцель и многое в этом роде. На недавнем форуме в Нижнем Новгороде глава министерства заявляет, что нужно перестроение академической среды. При этом он считает, что дело не в финансировании и финансирование авансом научных центров – не выход. Нужны новые возможности и конкуренция, научная среда должна быть привлекательной для молодёжи. У студентов должен быть стимул заниматься наукой всерьёз.
Как это сделать? Нужно, чтобы университеты росли до самостоятельных городов в городах, считает министр. Всё, что нужно молодёжи, она должна находить в границах своего университетского кампуса и проводить в этой среде не только учебное, но и своё свободное время. В Москве, Нижнем Новгороде и других городах растёт число таких кампусов – инновационных кварталов, особых экономический зон с технопарками, сетью лабораторий и множеством разных возможностей времяпрепровождения. Но других показателей, кроме цифр и уже набивших всем оскомину индексов, для осуществления здоровой конкуренции в сфере научных достижений пока никто не предлагает. А что заставит молодого человека предпочесть научный интерес, например, интересу экономическому – большой вопрос.
Заставить заниматься наукой, по-видимому, нельзя, но научную деятельность можно культивировать. Однако для этого должны быть не только внешние, но и внутренние условия.
В XX веке американский публицист и преподаватель Томас Мертон, размышляя об этосе академического сообщества, сформулировал четыре столпа современной научной этики – четыре принципа, которые формируют здоровое научное сообщество и сохраняют в нём жизнь. Это так называемый CUDOS (Communism, Universalism, Disinterestedness, Organized Skepticism):
- Коммунизм – принцип открытости результатов научных исследований для научного сообщества.
- Универсализм – принцип оценки, зависящей только от содержания научного результата, а не от других факторов (например, национальности или научного статуса).
- Бескорыстность – принцип первостепенной значимости научного интереса; наука должна быть пространством, где другие интересы существуют в подчинённом положении по отношению к этому.
- Организованный скептицизм – принцип разумной критики, которая может поддерживать здоровую конкуренцию.
Как культивировать эти принципы в сообществах учёных и как обеспечить в современных реалиях доминирование научного интереса над всяким другим?
Проблема заключается в отсутствии автономности и единства так называемого университетского сообщества, считает историк, преподаватель Государственного социально-гуманитарного университета Виталий Черкасов. «Во многих вузах России университетское сообщество не переживает своё единство, а осознает себя лишь как часть административный машины», – заявил он на круглом столе «Научная этика Роберта Мертона и этические принципы средневекового университетского образования», организованном Свято-Филаретовским православно-христианским институтом.
В средневековой Европе общность университетского сообщества была обусловлена автономностью локальных сообществ, которые осознавали свою уникальность и затем свободно объединялись с другими подобными, создавая один большой университетский мир, поясняет директор Института святого Фомы священник Штефан Липке. «Настоящая дружба между людьми с разными взглядами на мир может существовать на уровне факультетов и кафедр, которых (в свою очередь) объединяют общие интересы», – отмечает он. Если усилить роль факультетов и отдельных кафедр, то через это может развиваться и единство университета как такового, полагает о. Штефан, но для этого нужно давать им намного больше свободы, чем это принято сейчас.
Доцент Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена Юлия Балакшина поддерживает эту мысль, но уточняет, что кафедры или факультеты могут стать местом общности интересов, если они являются самостоятельными научными школами, когда людей привлекает к ним особенность научной мысли или методологического поиска. Но сейчас научные школы из университетов уходят. «Там, где я преподаю, очень трудно удержать кафедру как научную школу», – говорит Балакшина.
Приват-доцент университета Грайфсвальд в Германии Екатерина Полякова, которая, по её словам, сама выросла в жёсткой лотмановской структуралистской школе в Тарту, убеждена, что научные школы, вопреки очевидной видимости, ещё не обязательно формируют здоровую научную среду, позволяющую реализовывать свой научный интерес всем участникам. «Школа тоже имеет свою оборотную сторону. С одной стороны, школа – это прекрасно. Тебя муштруют в каком-то методе, и ты действительно чувствуешь себя адептом. Но с другой стороны, с какого-то момента мне просто стало очень душно», – говорит Полякова.Ошибочно думать, поясняет она, что здесь дело в особенности специализации. Даже в физике, где мы скорее ожидаем, что согласие интересов в рамках науки будет достижимо, существующие школы подчас просто давят всякую новую мысль. Это, по её мнению, и есть то, что Ницше называл «человеческое, слишком человеческое».
Нужно найти баланс между потребностью иметь общие этические принципы и осознанием, что научная реальность другая: борьба интересов – неустранимый её компонент, отмечает Полякова. Знамя поиска истины в современной науке уже мало кто поднимает, а принципы же, сформулированные Мертоном, – это утопия, считает она. Правда, утопия в хорошем, «хабермасовском» смысле слова, к которой можно стремиться.
Потеря единого идеала, образа того, чем должна быть высшая школа, – вот настоящая проблема сегодня, считает Балакшина. Важно, говорит она, заново собрать желаемый идеал в сознании хотя бы тех, кто готов об этом говорить. В этом и цель дискуссий об этике университетского сообщества.
«Ещё одна статья, и ещё одна статья, и ещё одна, и при этом всё меньше и меньше успеваешь думать, мыслить, осознавать, что ты делаешь, – сетует о. Штефан. – Пока не хватает солидарности против этой бессмыслицы». По его мнению, нужен сильный профсоюз, который бы отстаивал интересы учёных.
Нужно создавать такие «бастионы знания», островки, которые будут привлекать молодых людей, согласна Полякова. В рамках этих сообществ людям интересно именно то, чем они занимаются, а не внешняя эффективность. «Сейчас не принято говорить о поиске истины, но не потому, что истину никто не ищет, а потому, что это несколько устаревший язык», – отмечает она.
Мы часто находимся на поверхности вещей, а стоит идти глубже, говорит о. Штефан. «И даже если дойдём до отрицания Бога, то это всё равно лучше, чем игра словами, и тем более – чем ещё одна статья, которая нужна для отчётности», – уверен он.
Руслан Лошаков, доктор философских наук, преподаватель Папского университета Кракова, видит проблему в том, что истина вытеснена эффективностью и сама наука стала производством. Поэтому и результаты научной деятельности подпадают под параметры наукометрии. Необходимо именно возвращение истины как некой безусловной ценности всякого научного поиска. «1968 год, Париж, бунтующие студенты взяли Сорбонну, – рассказывает он, – но что делать дальше – непонятно. И депутация от них отправилась к известную философу Александру Кожеву. Он дал на это такой ответ: “Читайте Платона и Аристотеля”».
Возвращение интереса к истине на глубине может поменять ситуацию в наших университетах, полагает Балакшина. По её мнению, это не будет массовым явлением, но это задача каждого на том месте, где он поставлен. «Надо сказать самому себе, что главное для тебя – это не повышение индекса Хирша, а собирание тех, кто хочет дойти во всём до самой сути», – подчёркивает она.