В посёлках Ясиноватского района под Донецком, где уже нет боёв, живут люди. По наблюдениям последнего военного десятилетия, около 10% жителей не покидают свои города и посёлки даже во время многомесячных штурмов и уличных боёв. Везде с ними остаются и дети. Когда бои уходят, то у многих жильё в трудном или даже аварийном состоянии, вода завозная, тепло из буржуйки, свет от собственного генератора, продукты, лекарства, предметы первой необходимости завозят социальные службы и волонтёры. Чем опаснее дороги – тем реже доставляется помощь: дроны не щадят ни военных, ни мирных. Год назад в Верхнеторецком украинские коптеры охотились за жигулёнком Сергея, который принимал и распределял гумпомощь, и настигли-таки его машину. К счастью, Сергей выжил, хоть и стал инвалидом, и продолжает помогать людям.
Это не о том, что жители Донецка забыли об Авдеевке и живущих в ней – большинство, думаю, не забыли и не забудут. Но есть формула притупления боли, звучащая, например, так: «жизнь есть жизнь». В конце концов, каждый находится там, где он находится в данный момент. Этот раскол в мире неисцелим. Научное, а иногда и философское предположение, что наш мир – явление целостное, что в основе его мир, а не война, – большая иллюзия. Наш мир – явление чрезвычайно расколотое во всех сферах и внутри них самих. Культура, искусство, наука, политика, экономика, церковь… Само наличие разных сфер можно счесть свидетельством не только разнообразия, но и раскола. Раскол коренится во всём творении. Однако само понимание, что мир расколот, вызывает в нас по меньшей мере горечь и неуютность. Есть интуиция неправильности этого, жажда соединить части, проложить пути между ними. Когда эта жажда реализуется на деле, перед нами предстаёт настоящая трагедия. Точнее, нам открывается человек, готовый эту трагедию сделать своей судьбой или своим даром, поделиться своей жизнью, без гарантий одолеть зло.
Литературный пример – Алёша Карамазов. Старец Зосима, увидевший этот трагический дар в младшем Карамазове, отправляет его из монастыря в мир: «Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься». Он собирается и идёт. Написать, чем всё продолжилось и закончилось, у Достоевского не получилось.
В мире нет мира, даже когда кажется, что он есть. Только в человеке может соединиться враждующее, расколотое. Но не тогда, когда он успокоился и всех успокоил, а напротив – когда он решится встать в центр беспокойства. Эти расколы-разрывы парадоксально связаны как раз с успокоенностью и беспечностью. Как замечает пророк Иеремия, «врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: “мир! мир!”, а мира нет».
Последствия обстрела беспилотными летательными аппаратами (БПЛА) Буденовского района в Донецке. Фото: Таисия Воронцова/КоммерсантъБиблейское и христианское сознание причины раскола и нескончаемой розни видит в грехопадении, начавшемся прямо с первого человека Адама, легкомысленно открывшего двери злу. Потому и примирение или уврачевание многочисленных расколов возможно только в человеке и через него. Мы знаем таких людей, соединяющих несоединяемое, источающих мир, миротворцев. Таким был Христос, такой была великая княгиня Елизавета Фёдоровна Романова – я когда-то писал о ней в связи с этим. Я рассказывал и о других таких людях – современных священниках и не только. Но даже если не любой человек становится «сыном мира», человеком, дерзнувшим бросить вызов вражде и злу, стремление поделиться самим собой с другим есть в глубине каждого, и в особых ситуациях, иногда на краю жизни, это выходит наружу. Иногда немного чудно или трогательно.
Мой новый знакомый Денис, мирный житель из Дмитрова, что под Покровском, безумно перешедший пешком через фронт на российскую сторону, израненный осколками сброшенных с коптеров гранат, рассказал мне недавно две похожие истории, происшедшие почти год назад с его отцом и младшим братом. Отец залил бензин на заправке и пошёл рассчитываться. Подходит к кассе, а за него уже расплатился военный ВСУ.
– Спасибо, у меня есть деньги!
– Возьми, я на фронт. Похоже, в один конец…
Так и его брат-таксист подвозил прямо к прифронтовой полосе украинского военного. Тот отдаёт ему сумму, втрое превышающую цену поездки.
– Это очень много!
– Возьми, теперь тебе нужнее.
Денис думает, что это акт отчаяния. А я – что это надежда сверх отчаяния.
Война показывает нам чаще примеры расчеловечивания, и особенно легко расчеловечить тех, кто по ту сторону. Передавая рассказы очевидцев о гибели мирных или ударах по автобусным остановкам и хлебным ларькам с покупателями в Ясиноватой, я не однажды слышал от вполне мирных людей: «Кого ты слушаешь? Тех, кто остался?». Как будто оставшиеся на своей земле под бомбами, пулями и снарядами менее достойны быть услышанными, чем уехавшие. Это поражает.
Но за те четыре года, что мы с друзьями ездим в Новороссию, больше всего поражает обратное: когда дыхание зла и ада становится в простом человеке катализатором света, светящего во тьме.
