Последствия войны в Афганистане и двух военных операций в Чечне не прошли бесследно для российского общества: в первой из названных войн участвовало более 80 000 наших военнослужащих, в основном призывников, через Чечню прошло около 40 000 солдат и офицеров. Я много с ними встречалась, и все признают: в последние годы государственный дискурс кардинально изменился – ветераны проигранных войн внезапно стали героями. Почему так случилось?
От позора до славы
Понятно, что семимильными шагами идёт милитаризация российского общества: за последние два десятилетия вдвое увеличен военный бюджет, а соотечественники в соцопросах называют армию единственным институтом, заслуживающим доверия помимо президента. Меняется и отношение к ветеранам. Напомню, что много лет ВОВ была единственной официально чествуемой войной в истории России, а её участники – единственными признанными ветеранами. Участники Афганской кампании такого статуса не имели. Более того, в 1991 году 70 % соотечественников назвали эту войну государственным преступлением, все 1990-е её вспоминали исключительно как позорную страницу нашей истории, а самих «афганцев», мягко говоря, побаивались, ссылаясь на «афганский синдром». Один из моих информантов рассказывал, что, вернувшись домой из армии, оказался в полной социальной изоляции: когда встречался со своей будущей женой, её подруги переходили на противоположную сторону улицы, боясь его предполагаемой агрессии.
Дислокация воинской части ограниченного контингента советских войск в горном районе Пангана. Фото: Андрей Соломонов / РИА Новости
Но наступили 2000-е, и впервые государство подумало об Афгане иначе – как о продолжении военной темы ВОВ. Первое приветствие Владимира Путина военным в 2000 году уже содержало в себе все основные темы, которые потом облекутся в политическое действие. Тогда президент сказал, что «на афганской земле воины-интернационалисты честно выполняли свой долг», что они «прославились несгибаемым боевым духом и храбростью», а «их боевой опыт и выручка» крайне ценятся в армии. Тогда же возник образ афганского боевого братства – на самом деле мифический: и дедовщина, и все традиционные армейские проблемы проявлялись в той кампании ничуть не меньше, чем проявляются сейчас. Однако именно это «братство» было призвано оттенить бессмысленность ведения войны.
Впрочем, в 2010-х годах и тема бессмысленности стала отходить в тень. В официальных выступлениях появились разговоры о том, что война была стратегически важна, справедлива, афганское руководство приветствовало советские войска, а в бесчисленных интервью рассказывалось о радости «простых афганцев» при виде нашего солдата. В 2015 году тот же Владимир Путин недвусмысленно сказал, что наша задача – бороться с экстремистскими организациями, которые подпитываются с Запада, и что мы продолжаем это делать по сей день, как делали когда-то в Афганистане. Франц Клинцевич, глава одной из крупных ветеранских организаций афганцев, выстроил оригинальный нарратив, в котором та война оказывалась героической и потому, что остановила наркотрафик, и потому, что первой нанесла удар джихаду. В 2018 году Клинцевич «пошёл войной» на академика Сахарова, называвшего в 1990-е годы ту кампанию «политической авантюрой». По мнению современного политика, выражение покойного академика было политически ангажировано и нам следовало бы вернуться к прославляющему Афган нарративу. Собственно, в конце 2010-х так и случилось.
В школы на работу
Согласно данным Левада-центра (организация признана иностранным агентом), за последние 25 лет количество респондентов, которые считают ту войну преступлением, уменьшилось в 1,5 раза. Сами ветераны оказались в пантеоне ветеранов ВОВ, их начали приглашать на публичные мероприятия. В 2004 года на Поклонной горе установили монумент работы Салавата Щербакова (скульптора, авторству которого принадлежат все культовые памятники современности, включая Владимира Великого и Михаила Калашникова), посвящённый воинам-интернационалистам. Постепенно в государственном дискурсе воцарилась преемственность: ветеран ВОВ, ветеран Афгана, ветераны конфликтов в Чечне. Это произошло удивительно вовремя, ведь ветеранов ВОВ оставалось очень мало, они уже не могли ходить на все школьные праздники и утренники, а тут оказалось, что «ветераны» – вещь взаимозаменяемая: можно звать афганцев. Афганцы, в свою очередь, сообщали мне: «Когда мы уйдём, на наше место придут ветераны Чечни». Две кампании в Чечне тоже стали частью нашей истории борьбы с терроризмом. Год назад на 20-летие гибели 6-й роты в Чечне на месте трагедии был устроен гигантский фестиваль, а по всей России, согласно моим подсчётам, установлено уже 75 памятников членам этой 6-й роты.
Военная техника группировки Федеральных войск МО РФ во время проведения операции по вытеснению боевиков из района поселка Старый Ачхой в Чечне. Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
Надо отметить, что с созданием нового дискурса войн стала расти поддержка государства со стороны ветеранских организаций. Оказалось, что цели ветеранских союзов совпали с целями государства. Франц Клинцевич очень к месту сравнивал Афганскую кампанию с войной в Южной Осетии и потом Сирии, говоря об угрозе глобального Запада. Если в 1980-е движение ветеранов Афгана было низовой инициативой (в условиях социальной изоляции люди хотели поддержать своих, получить деньги на лечение раненых), то уже в 2000-е все эти маленькие союзы оказались закрыты, а на их место пришли Союз Клицевича и Боевое братство Бориса Громова – уже вполне политически сознательные объединения, созданные «сверху». Они превратились в финансируемые государством официальные организации и, когда в 2011 году был создан ОНФ, стали первыми организациями, которые в него вступили. Тогда же Боевое братство добавило в свой устав отдельный пункт, согласно которому его основной целью является не только поддержка своих, но «создание системы участия в защите национальных интересов государства», а также «пропаганда патриотизма». Союз приступил к подготовке молодёжи к защите Отечества, перейдя от «дискурса горя» к «дискурсу славы». Пропаганда патриотизма стала важнее защиты ветеранов, она была вменена всем участников союза в качестве основной обязанности, за невыполнение которой следовало исключение из организации.
Меньше чем за 10 лет ветеранские организации стали политическими институтами, поддерживающими особую патриотическую инфраструктуру. Боевое братство инициировало более 3 000 патриотических мероприятий, направленных на внутреннюю и внешнюю поддержку президента, включая митинг в честь первой годовщины присоединения Крыма, причём каждый третий его член принимал активное участие в патриотической деятельности. О какого рода мероприятиях может идти речь? Мастер-класс по сборке Калашникова в детской больнице Симферополя, лагерь «Пограничные ангелы» под Хабаровском, сопровождение малолетних правонарушителей на православную службу, священный сплав по реке Тон с молитвами о возрождении Отечества… То есть очень широкая палитра. Я беседовала с ветеранами, которые признавались: нас всего в городе пять человек, а ходить по школам приходится как на работу – это их постоянная занятость.
Государствозависимость
Программа патриотического воспитания объединяет ветеранов вокруг властей и под их контролем и является – по-своему – заменой программ психологической реабилитации, которых у нас фактически нет. Ещё одна роль, о которой говорить публично сложнее, – это роль неформальных центров для вербовки волонтёров, готовых участвовать в военных кампаниях по всему миру. В Санкт-Петербурге информанты рассказывали мне, что специально обзванивают ветеранов, предлагая им помощь в отправке в места боевых действий. В 2019 году ветеран Чеченской войны прямо назвал ветеранские союзы «рекрутинговыми компаниями», которые ищут воинов для Сирии и конфликтов на постсоветском пространстве. Более явная роль ветеранских организаций – это поддержка (хотя бы численная) проправительственных акций. Во Владикавказе проходит митинг «Афганцы против войны», осуждающий действия грузинской армии в Осетии, в 2013 году после Марша миллионов афганцы собираются на свой митинг, чтобы потребовать уголовного преследования участников марша... Огромное количество митингов по всей России было организовано, чтобы отпраздновать присоединение Крыма. Ветеранские союзы вместе с «НОД» и «Сутью времени», по сути, стали подрядчиками идеологических событий второй половины 10-х годов.
Как реагировали сами ветераны на эти изменения? Нам сложно осудить их за соглашательство: их поддержка нового дискурса – во многом реакция на негативное отношение к ним в 1990-е. Эти люди после возвращения с войны ожидали если не фанфар, то хотя бы человеческого уважения и признания, но не получили ничего. Публичное осуждение заставило их почувствовать: единственная их защита – в близости государства. Даже после возвращения с войны их статус, как оказалось, зависит не от личных заслуг, не от того, насколько честно они служили или выполняли свой долг, а от того, как о них и об их долге скажет государство. Это один из поводов для размышлений о том, что было упущено или попросту не замечено обществом в 1990-е.
