С Егором мы познакомились ещё в школьные годы. Это было начало девяностых. Весёлый парень, обожающий музыку и тусовки, любимец компании с улыбкой чеширского кота и едким не по возрасту чувством юмора. На свой выпускной этот душка пришёл уже со стеклянными глазами: в его жизнь стремительно ворвался героин, минуя стадии легких наркотиков. И вот уже он перестал отвечать на смски с первых кнопочных Nokia, зато начал выносить из квартиры вещи, чтобы продать и достать новую дозу. Мать растил их с младшим братом одна и боялась не столько денежных потерь (зарабатывала она достаточно), сколько дурного влияния. И тогда она отправила Егора в закрытое поселение таинственного гуру, чьи контакты передавались по сарафанному радио с положительными рекомендациями. И действительно, приличный коттедж посреди леса, натуральное хозяйство, полное отсутствие соблазнов поблизости. Ребятам оставалось только работать и учиться, погрузившись в природу и забыв про вещества. Это казалось правильным. Но…
Спустя два года Егор сидел на моей кухне. Серый, осунувшийся (это не выглядело полезным для здоровья похудением), нарочито бодрящийся. Он не употреблял, не пил даже пива, только курил и рассказывал. Хоть и неохотно. Рассказывал, почему сбежал. Он не был уверен, сколько дней ему выпало «на свободе». Но не мог не попытаться.
«Нет, нас никто не бил и не привязывал. Нас просто унижали. Мы же никто, отбросы. Документы под замком. Питайтесь, чем Бог в лице директора послал. А наркотики? Да его же главная помощница, она же любовница, нам их и доставала. И сама ширялась. При желании там можно было легко сторчаться до смерти, плыли бы только денежки от родителей – на проживание и на «доп.услуги». Кто-то выпрашивал. А мне стало противно. Схитрил, задружился с женщиной босса, что-то наплёл про больную мать, выклянчил паспорт, когда она была обгашенная. Мне бы хотелось остаться в нормальной жизни. Но я не знаю, как теперь в ней быть. Я отвык».
И это было последнее наше общение. Что потом произошло с Егором и где он сейчас, я не в курсе. Но «благодаря» новостям последних недель точно знаю, что подобные «лечебные заведения» существуют, процветают и даже стали куда более изощрёнными и извращёнными.
Предыстория: когда клиника оказывается пыточной
История эта началась не со взлома дверей спецназом, а с тихого, испуганного шёпота подростка, который сумел передать родителям страшную правду из-за высоких заборов «элитного» реабилитационного центра «Антонов PRO». Этот шёпот перерос в крик, который услышали все. Краски на картине, которую обнародовало следствие, даже не надо сгущать: порядка 30 человек, от 19-летних подростков до 75-летних стариков, под видом лечения от наркозависимости удерживались в условиях, больше похожих на подпольную тюрьму с побоями. На сайте центра красовались логотипы якобы рекомендовавших его звезд, а выручка фирмы за год выросла в 20 раз – до 7,6 млн рублей. Сейчас владелец центра, 41-летний блогер Максим Антонов, и его сообщники задержаны по подозрению в пытках и незаконном лишении свободы.
Примерно в то же время вскрылась другая история: сеть «Галактика» Анны Хоботовой, которая работала с 2013 года, оказалась таким же адом для молодых зависимых людей. Родители, отчаявшись справиться с игровой, алкогольной или наркотической подростковой зависимостью детей, платили до 200 тысяч рублей в месяц за «перепрошивку психики», пока сами ребята проходили через унижения, пытки голодом, домогательства («психолог» центра, по подозрению следствия, имеет педофилические наклонности), побои и пр. Сотрудниками этих центров оказывались ранее судимые или люди с наркозависимостью в анамнезе, но прошедшие только 30-часовые «экспресс-курсы». Они работали в коттеджах с окнами, заклеенными чёрной пленкой и зарешеченными наглухо. И в том, и в другом случае близких пускали только в определённые часы, а что творилось за закрытыми дверями всё это время, узнать было невозможно.
Анна Хоботов. Фото: Василий Дерюгин/КоммерсантъИ «трудовой лагерь» Егора, и «Галактика», и «Антонов PRO» создавались лишь для одного – для методичного и бездушного выкачивания денег. В этом закрытом мирке, где боль и отчаяние становятся товаром, индустрия спасения оборачивается чудовищной стороной. Мы доверяем самое ценное – жизни своих близких, борющихся с зависимостями, – в руки тех, кто клянётся вернуть им свет и покой. Но что, если за фасадом уютных коттеджей, профессиональных сайтов и обещаний «новой жизни» скрывается не терапия, а пытка? Недавние события в Подмосковье – не просто уголовные дела, это целая система, с которой надо уметь бороться хотя бы на бытийном уровне, когда решается судьба конкретного человека – вашего взрослого родного или, не дай Бог, ребенка.
Тревожные звоночки: 6 признаков центра, от которого нужно бежать без оглядки
Как же не стать очередным спонсором этого ада? Как отличить профессиональную помощь от искусно сконструированной ловушки? Эксперты и горький опыт сотен пострадавших семей позволяют составить условный навигатор по «красным флагам».
- Культ закрытости и изоляции. Первый и главный признак. Если вам говорят, что «для эффективности нужна полная изоляция от внешнего мира», а посещения разрешены раз в месяц в формате показательного «родительского дня», – бегите. «Закрытая реабилитация, куда не пускают людей, – лично для меня это повод, чтобы насторожиться, – говорит Юлия Кузнецова, руководитель благотворительного фонда «Небомживы». – Если есть только какой-то там очень строго выделенный родительский день, при котором все, как в детском саду, нарядные и улыбаются, то для меня, конечно же, это повод задуматься, не постановка ли это, а если так – то и повод не обращаться в такой центр». Решётки, глухие заборы, конфискация телефонов – это атрибуты тюрьмы, а не места исцеления.
- Непрозрачность команды. Кто будет лечить вашего близкого? В серьёзном центре вам с гордостью представят команду: дипломы психологов, сертификаты консультантов, опыт врачей-наркологов. Если же на сайте лишь размытые фотографии и громкие слова вроде «опытный наставник», а на прямой вопрос о квалификации отвечают уклончиво — это знак. «Если центр в принципе своих сотрудников в публичном пространстве не выкладывает… я в принципе считаю, что таких реабилитационных центров нужно избегать», – предупреждает эксперт.
- Отсутствие работы с семьёй. Зависимость – болезнь семейная. Игнорирование этого факта – профессиональное преступление. Если центр фокусируется только на пациенте, а родственникам предлагают лишь платить и ждать, он не заинтересован в настоящем выздоровлении. «Если реабилитационный центр не заинтересован в работе с родственниками, то это только сугубо коммерческий подход. Только собрать денег», – заявляет Юлия. Настоящая помощь предлагает терапию для семьи, группы для созависимых, обучение правильной поддержке.
- Обещания чуда и уникальных методик. «Мы избавим от зависимости за 10 дней», «наша запатентованная методика гипноза творит чудеса», «только труд и молитва, никакой химии». Эти лозунги – маркеры шарлатанства. Настоящая реабилитация – это сложный, длительный и часто болезненный процесс, не имеющий коротких путей.
- Отсутствие медицинской составляющей. Абстиненция (ломка), сопутствующие психические расстройства, последствия употребления для организма – всё это требует врачебного, а не только психологического контроля. «Если в реабилитации нет врача-нарколога-психиатра – это тоже, конечно же, повод задуматься», – подчеркивают в фонде. Отсутствие медсопровождения может быть опасно для жизни
- Только «выпускники» в штате. Это тонкий, но важный момент. Безусловно, опыт преодоления зависимости бесценен. Специалисты с болезнью в анамнезе могут говорить с подопечными центров на понятном языке: изначально не испытавшему химическую зависимость человеку может быть сложно понять природу проблемы. Но если ВСЕ сотрудники центра – его бывшие пациенты, это создает замкнутую, часто тоталитарную систему, где нет места профессиональному, «независимому» взгляду. Здоровая среда – это симбиоз опыта «бывалых» и образования «профи».
Генеральный директор центра "Антонов Pro" Максим Антонов, во время заседания в суде. Фото: Илья Питалев/РИА НовостиНа что опереться: 5 столпов настоящей реабилитации, где человека лечат, а не «исправляют»
На фоне этого ужаса возникает вопрос: а как тогда должно выглядеть настоящее спасение? Есть ли островки безопасности и профессионализма? Да, и их принципы контрастно отличаются от методов «карательной медицины».
- Свобода выбора как основа. Краеугольный камень любого лечения. «Наша позиция очень чёткая: никакая принудительная реабилитация не будет иметь эффекта. Он может появиться первично от безысходности, но это не выбор нашего благополучателя, а следовательно, со временем мотивация сойдет на нет, а человек сорвётся», – убеждена Юлия Кузнецова. Насильно можно запереть тело, но не устранить первопричину, не изменить образ жизни на фундаментальном уровне. Мотивация должна родиться внутри, и задача центра — помочь ей прорасти естественно, а не вколотить её насильно кулаками.
- Прозрачность как норма. Вы имеете право знать всё: от меню и распорядка дня до биографий специалистов и этапов используемых методик. Возможность приехать, посмотреть, задать вопросы – не привилегия, а обязательное условие. Доверие строится на открытости, а не на слепой вере.
- Команда, а не «надзиратели». В идеальной команде есть и психологи с академическим образованием, и консультанты с личным опытом преодоления (с большим стажем ремиссии), и привлекаемые врачи. «Я рекомендую те центры, где есть смешанный коллектив», – говорит Юлия. Важен баланс эмпатии, рожденной в страдании, и профессиональной дистанции, дающей научную основу для терапии.
- Восстановление связей. Семья – не источник финансирования! Это часть болезни и часть исцеления. Часть болезни – поскольку родственники порой не знают, как себя вести, как оказывать помощь, а потому невольно вовлекаются в игру созависимых. И действительно, нередко бывает так, что сами же близкие закрывают глаза на то, что творится в реабилитационных центрах закрытого типа. Они обращаются туда от безнадежности, от бессилия. И подсознательно оправдывают любые методы: лишь бы помогло. Но в этом главная ловушка: любые методы не помогают. Помогает лишь планомерная работа. Причём с ближайшим окружением зависимого в том числе. Хороший центр обязательно вовлекает родных в процесс: обучает, поддерживает, помогает снять токсичные модели поведения (созависимость), чтобы после возвращения человека домой его ждала здоровая среда, а не старые триггеры.
- Дорога в мир, а не вечная изоляция. Цель реабилитации – не создать комфортный вечный приют, а вернуть человека в общество. Поэтому важнейшим этапом является ресоциализация: помощь в поиске работы, налаживании социальных связей, поддержка выпускников. Человека учат жить заново, а не просто прятаться от мира.
Взгляд изнутри: «Там психолог был как надзиратель. Здесь он – для меня»
В приюты фонда «Небомживы» люди приходят с улицы, где зависимости – почти «бесплатное приложение» к потере дома, документов, денег. Многие из них оказываются в доме проживания организации после опыта других реабилитационных центров, причём чаще всего нескольких. Подопечные иногда делятся с сотрудниками деталями жизни «до», и больший процент историй показывает, что рехабы-пыточные всё же пока не система, а исключения. А система – реабилитационные центры, не дающие результата. Выходя после одного, клиент может продержаться какое-то время, но затем снова срывается. Отсюда – вторые, пятые, седьмые виражи в попытке вернуть себе жизнь. Но суть в том, что принудительное воздержание не решает глубинную проблему, не меняет образ мыслей, который затем позволяет полностью отказаться от психоактивных веществ. И в этом главная разница добросовестных реабилитационных центров от номинальных.
Один из проживающих в фонде, сравнивая опыт в коммерческом закрытом центре и в программе фонда, говорит просто, но очень показательно: «В чём разница? В предыдущем у меня было мало свободного времени, нас просто старались максимально занять: групповая терапия, обучение, какие-то работы, но по сути из помощи мы получали только медикаментозную терапию. Мало уделялось персонального времени. Психологи там были вроде учителей в школе: рассказать правила и контролировать. Здесь в любой момент могу зайти и пообщаться. В предыдущем такого не было. Здешний психолог – он для тебя, он в доступе. Там же он был как надзиратель, который должен просто поставить галочку и всё».
Раздача еды сотрудниками фонда «Небомживы». Фото: vk.com/nebomzhivyВ этой короткой истории – вся суть. В одном случае человек – объект, которого нужно обработать по программе. В другом – субъект, личность, к которой прислушиваются, чьё время и потребности уважают. Даже если это подросток или совсем молодой взрослый 16-18 лет. В одном случае психолог – надсмотрщик, в другом – проводник и союзник. И именно это должно быть главной направляющей, которой вы руководствуетесь при выборе центра.
К сожалению, выбор рехаба почти всегда происходит в момент отчаяния – и оттого так сложно порой не потерять бдительность. Кому-то даже может показаться странной идея о том, что решение о лечении должен принимать сам подопечный (для многих родителей знакомы сомнения из серии «он же совсем ребёнок, откуда ему знать, что лучше»), но важно вооружиться знаниями, задавать неудобные вопросы про персонал, про методики, про психологическую помощь семье. Истинное исцеление не может быть основано на страхе, унижении и изоляции. Оно произрастает из внутренней мотивации и внешней атмосферы уважения и профессионализма.