Картина "Чудеса св. Игнатия Лойолы", художник Питер Пауль Рубенс, 1620-1621 года. Фото: wikipedia.orgRatio atque institutio studiorum Societatis Jesu – зрелый план, плод четырнадцатилетних трудов и обсуждений специально созванной комиссии, которая учитывала образовательный опыт всех провинций. Трактат составлен необычно – на наш современный взгляд – для педагогического документа: он состоит из подробных должностных инструкций. Самое успешное поприще иезуитов – средняя ступень. Начальной они интересовались меньше, в высшей столь же значимых успехов не достигли.
Общий каркас
Опишем каркас, формирующий иезуитскую педагогику. Первых ступеней училища-коллегиума (собственно collegium, фр. collège) было пять. В совокупности они образуют средний уровень. Шестая и седьмая ступени – философия и богословие, то есть «академия» (о значениях этого слова в рамках иезуитской педагогики будет сказано ниже) – это высшая школа. Понятие урока размыто. С одной стороны, у каждого, условно говоря, «класса» есть свой наставник. С учениками занимается преимущественно он – следовательно, он может маневрировать временем в рамках дневных учебных часов. Однако правило «с одной стороны – учитель, с другой – ученики» на уроке не соблюдается. Лучшие воспитанники имеют право и обязаны помогать наставнику. Что же происходит в классной комнате?
Проводящийся там урок может распадаться на занятия нескольких групп. Сроки, отведённые на курс, – для философии и богословия достаточно длительные – эластичны. Смышленый ученик с хорошей памятью может перейти с одной ступени на другую несколько быстрее сверстников. Впрочем, противоположных примеров, надо полагать, было больше. При этом незакосневшая структура позволяет осуществлять переход не только по итогам экзаменов, но и в течение всего года. Сразу же укажем восемь ступеней иезуитской школы: подготовительный класс (эта ступень необязательна), три грамматические (в русской традиции им соответствуют инфима, грамматика и синтаксима), «гуманный» класс (в русской традиции пиитика), риторика и два высших класса – философия и богословие. Эта схема, как и план урока, не является жёсткой: оставить учение можно в любой момент, а высшая ступень и вовсе предназначена только для клира. Богословский курс занимает четыре года, философский – три. Риторика может занимать два года. Очень обильно практикуется повторение. Большая роль отводится соревнованию и честолюбию.
Инструкции для начальников
Первая инструкция – Regulae Provincialis («Правила для начальника провинции») – ставит перед последним задачу не только поручить ректору «так преподавать… все науки… чтобы они пробуждались к познанию нашего Творца и искупителя и к любви к Нему»; но и делает его ответственными за тщательный подбор преподавателей. На нём же в конечном счёте и определение ученических судеб. Философский курс сопровождается двумя экзаменами. Второй из них делит учеников на три группы – «выше среднего», «ниже» и «средних». Первые должны пройти полный курс богословия; вторые будут заниматься «частными случаями совести» (casus conscientiae); если у третьих посредственность в науках сопровождается отсутствием иных талантов, то их карьера – вместе со второй группой; но если наряду с добродетелью они общительны и способны управлять, руководителям должно посовещаться, не предоставить ли им возможность слушать богословие, чтоб их способности пошли на пользу Общества. Ученики философского курса должны слушать и математику (вообще философия включает в себя собственно «научное» содержание образования). Поэтов и иных авторов, содержащих то, что может повредить нравственности, не читать, прежде не очистив; если же это невозможно, вовсе воздержаться от чтения.
Regulae Rectoris («Правила для ректора») требуют его присутствия на занятиях даже и низших классов, а у богословов и философов – на диспутах; он не должен допускать, чтоб кто бы то ни было не участвовал в диспутах и репетициях (повторениях). Для «своих» он должен организовать на высоком уровне преподавание древнееврейского и греческого; для общения используется латынь. Награды надлежит раздавать ежегодно за счёт знатных и состоятельных благотворителей, чьи имена упоминаются при вручении. При начале занятий заслуженный наставник должен произносить речь.
Regulae Praefecti studiorum («Правила для префекта») предполагают, что последний – орудие ректора в организации занятий; он не вправе менять их план, но обращается с предложениями к вышестоящим; он обязан следить за исполнением должностных инструкций. Он председательствует на диспутах и не только регламентирует выступления, но и следит, чтоб вынесенные на обсуждение вопросы не оставались непрояснёнными. При этом он должен вмешиваться в дебаты, как аргументируя самостоятельно, так и задавая вопросы. Раз в неделю он выслушивает наставников. Экзамен должен быть публичным, в присутствии всех соучеников; «свои» должны быть на нём в обязательном порядке, питомцы или ученики из общежития – по возможности, а «приходящие» – по желанию. Экзамен одного ученика не должен длиться меньше часа. В обязанности префекта входит следить, чтоб у учеников были полезные книги и не было слишком много бесполезных. Богословам выдаётся св. Фома, философам – Аристотель с какими-нибудь дельными комментариями. Все богословы должны иметь постановления Тридентского собора и Библию.
План иезуитского образования, 1599 год. Фото: wikipedia.org«Правила для префекта низших классов» (Regulae Praefecti Studiorum inferiorum) устанавливают следующее: он заботится, чтобы новые преподаватели сохраняли обычаи своих предшественников; в частности, чтобы приходящие не ставили учебному заведению в вину частую смену наставников.
Никому нельзя отказывать на том основании, что он не благородный или бедный. Поступающие должны обладать добрыми нравами и дарованиями; их нужно познакомить с правилами для учеников. Новичка определять в класс следует так, чтоб «скорее казалось, что он достоин высшего, нежели недостоин своего».
В каждом классе нужно назначить – по обычаю страны – цензора, или претора, или декуриона, и дать ему какую-либо привилегию, чтоб он был в почёте у соучеников; его задача – следить за присутствием и дисциплиной и докладывать префекту. Для телесных наказаний – если слова не помогают – нужен корректор, не из Общества; если кого нельзя заставить подвергнуться этому наказанию и кого не исправляют ни слова, ни битьё, кто привносит в сообщество соучеников дурные нравы, должны по решению ректора быть исключены из школы.
Инструкции для наставников
Regulae communes omnibus Professoribus Superiorum facultatum («Общие правила преподавателям высших ступеней» прежде всего требуют, чтобы их особым попечением было внушение послушания и любви к Богу и к тем добродетелям, которые Ему наиболее угодны, как на занятиях, так и вне их. В начале занятия кто-то должен прочесть специальную краткую молитву, которую все слушают с непокрытыми головами; либо сам преподаватель осеняет себя с непокрытой головой крестным знамением – и начинает. Он не имеет права использовать книги и авторов, не согласованных с префектом, и «вводить новый обычай преподавания или ведения диспутов». «Мнений бесполезных, устаревших, нелепых, явно ложных пусть не вводит; и на сообщении или опровержении иных пусть слишком не задерживается. Должно стремиться, чтоб заключения подтверждались не столько количеством, сколько весомостью доводов». Недостойно учителя приводить автора, кого он сам не читал.
Четверть часа после лекции нужна для того, чтобы ученики могли обратиться с вопросами, а наставник – в свою очередь – потребовать сжатое изложение лекции. Всякий день, кроме суббот и праздников, должен отводиться час для репетиций и диспутов со «своими». День диспута заслуживает такого же отношения и должен быть таким же плодотворным, как и любой учебный день. Не должно быть любимцев, нельзя относиться к бедняку хуже (и вообще иначе), чем к богатому. Трёхлетний философский курс читается так: первый год отводится логике, второй – физике, третий – метафизике. Учителю математики предписывается проходить «Начала» Евклида с изучающими физику.
Regulae communes Professoribus classium inferiorum («Общие правила для преподавателей низших классов») начинаются с требования воспитывать юношей в нравах, достойных христиан. Мало не допускать в школу книг, развращающих нравы, – нужно препятствовать и домашнему их чтению. И часто молиться за учеников.
Сам учитель должен говорить по-латыни; где ученики в состоянии, по учебным делам нельзя дозволять родной язык. Ученики отчитываются в выученном перед декурионами, а те – перед главным декурионом или учителем. Учитель сам должен расспрашивать ленивых и опаздывающих, проверяя декурионов.
Вот о письменных работах: «способ исправления сочинений вообще таков: указать то, что против правил; спросить, каким образом возможно исправить; велеть, чтоб соперники, как только нашли какую-нибудь погрешность, публично исправили и сказали правило, против которого была погрешность; затем похвалить, если что-то было сделано как должно». Упражнения надо варьировать: «энергия учеников более всего затухает от пресыщения». На лекциях разбираются только древние авторы, но ни в коем случае не новые. Предписываются состязания либо по вопросам учителя с исправлением со стороны соперников, либо прямо между соперниками. Учитель должен следить, чтоб ученики владели голосом, жестикуляцией, манерой произношения. Устраиваются состязания между соседними классами по общим для них темам; при этом выступают по два-три лучших ученика из каждого. Наставник ведёт журнал, где различает степени познаний: превосходные, хорошие, посредственные, сомнительные, те, кого нужно оставить, те, кого нужно исключить. Эти степени можно обозначать цифрами от 1 до 6. Дисциплина ничем так не подкрепляется, как соблюдением правил. Надежда на поощрение и страх перед позором – более эффективные средства, нежели битье. Наказывать нужно не самому, а через корректора, при этом воздерживаясь от любых оскорблений словом и действием. Иногда полезно в качестве наказания дать дополнительное задание.
Regulae Professoris Rhetoricae («Правила для преподавателя риторики») предписывают, что ораторское искусство заключается в трёх вещах: в правилах говорения, стиле и образованности. Правила можно брать откуда бы то ни было, но ежедневные лекции должны толковать только риторические труды Цицерона и Аристотеля – в зависимости от надобности – «Риторику» или «Поэтику». Хотя читаются многие лучшие авторы, стиль должен ориентироваться только на Цицерона. Эрудиция берётся из истории, из авторитета авторов, из всего изучаемого, но при этом бережно приспосабливается к способности ученического восприятия.
В первый час занятий до полудня – упражнения памяти, наставник исправляет работы, собранные декурионами, давая ученикам разные упражнения, либо повторяется вчерашняя лекция.
Второй час отводится собственно на чтение (наставлений или речи – чтобы не повторять занятие после завтрака). Затем идёт репетиция и, когда нужно, даётся содержание для написания речи или стихотворения; когда остаётся время, его можно уделить состязанию. В первый час пополудни после репетиции последней лекции должна быть новая – без повторов той, которая была утром. Остальное время отводится греческому языку.
Ещё по полчаса – к двум часам до и после полудня – отводится также историку или поэту. В исправлении сочинений необходимо обращать внимание на стиль: что написано превратно, или темно, или низменно, где слишком длинное отступление и т. д. Пока учитель исправляет сочинения, ученики могут подражать тому или иному месту у поэта или оратора либо сделать описание храма, сада, какой-либо погоды и т. п., сформулировать различными способами одну и ту же фразу, переводить речи с греческого на латынь или наоборот, излагать по-гречески или по латыни стихотворный текст прозой, сочинять на тот же сюжет стихи в другом жанре, сочинять эпиграммы, надписи, эпитафии.
Истолкование приёма осуществляется так: 1) раскрывается его смысл, если есть сложности, то с различными толкованиями; 2) приводятся другие риторы либо тот же самый с аналогичным приёмом; 3) выдумывается способ его применения, 4) приводятся места из ораторов или поэтов, где этот приём наилучшим образом применён; 5) добавляется то, что подходит, из истории или иной области, относящейся к образованности, и, в-последних, указывается, как он может быть употреблён в наших обстоятельствах.
Объяснение речи или стихотворения: 1) излагается мысль, и, если она темна, приводятся разные толкования; 2) затем раскрывается техническая сторона, изобретение, расположение и стиль, источники аргументации для убеждения, украшения, эмоционального воздействия, сколько приёмов автор смешивает в одном месте и т. д.; 3) приводятся иные места из ораторов или поэтов, похожие сутью дела или словами, со сходным приёмом; 4) суть подтверждается мыслями мудрецов, если обстоятельства этого потребуют; 5) изыскиваются элементы учёности, подходящие для украшения данного места, и, в-последних, оцениваются слова, наблюдается их собственное значение, украшенность, обилие, число. Не обязательно использовать все эти пункты; учитель вправе выбрать нужное в каждом случае. Ученик получает в качестве задания одну речь в месяц.
Regulae Professoris Humanitatis («Правила для преподавателя „гуманного“ класса») назначают ему задачу «подготовить как будто бы почву для красноречия»; она распадается на три – изучение языка, обогащение познаниями и краткое знакомство с риторическими приёмами. Для языка в классе читаются Цицерон (философские трактаты, прежде всего моралистические), Цезарь, Саллюстий, Ливий, Курций, Вергилий (история любви Энея и Дидоны запрещена), избранные оды Горация, элегии, эпиграммы и иные стихотворения лучших античных поэтов, но очищенные от непристойностей. Приобретение учености не должно мешать овладению языком. Мы не будем рассматривать правила для преподавателей грамматики, это слишком специальная область.
Инструкции для учеников
Regulae Scholasticorum Nostrae Societatis («Правила для учеников Общества») предписывают: «они должны убедить себя, что не могут ничем больше угодить Богу в Коллегиях, нежели если с тем намерением, о котором сказано выше, тщательно предадутся занятиям; и пусть никогда им не придётся заниматься тем, чему обучились; но пусть решат для себя, что оный труд учения из послушания и любви, предпринятый как должно, – великая заслуга пред лицом божественного и высшего Величия». Им предписывается быть активными в расспросах и записывать нужное, чтоб потом можно было к этим записям – когда память не поможет – вернуться. Интересное предписание – ни в чтении, ни в письме не заниматься свыше двух часов без перерыва. То, что записали в школе, нужно прочесть и понять дома.
Фреска утверждения устава Общества Иисуса, 1743 год. Фото: wikipedia.orgRegulae externorum Auditorum Societatis («Правила для учащихся „со стороны“») предписывают ежемесячно исповедоваться, присутствовать на церковных службах, избегать дурных компаний и общаться только с теми, чей пример полезен в учебном и нравственном отношении. Им нельзя читать вредных книг, посещать зрелища, игры, ходить на казни, за исключением казней еретиков.
Что это была за машина?
Как мы видим, перед нами нечто совершенно иное, нежели машина Коменского. С иезуитской педагогикой нужно познакомиться хотя бы для расширения кругозора: возможна действенная школа без школьных предметов, под руководством и в исполнении одного классного наставника, и она превосходит своей эффективностью нашу давно уже неработоспособную колымагу. Она ставит в более близкие отношения учителя и учеников – так, что появляется возможность нравственного воздействия. Она последовательно проводит принцип «и не введи нас во искушение»: окружающий ученика мир тщательно очищается от соблазнов, кроме рекомендованного сверху учебного честолюбия. У меня нет уверенности, что это было бы сейчас лучшим путём: прививки полезны в интеллектуальной области, и лучше, на мой взгляд, знакомить с вредоносными учениями, заботясь и о средствах интеллектуального иммунитета, нежели ограждать от них, рискуя, что при последующем столкновении случится худшее. Спарта и СССР воспитывали строгие нравы, ограждали своих граждан от конвертируемой валюты, используя в одном случае железные деньги, в другом – «деревянные»; практика показала, что при столкновении с конвертируемой валютой строгость нравов немедленно рушится.
Я употребил в переводе слово «лекция» – и потом усомнился, что так можно сделать. Это были не лекции в современном смысле слова, а именно чтения: учитель читал и разбирал с учениками книги. Кстати, от латинского lectio (точнее, от его винительного падежа lectionem) происходит и английское lesson, и французское leçon.
Джузеппе Антонио Джоаккино Черутти, итальянский иезуит, впоследствии порвавший с Обществом и принявший участие в первом этапе французской революции (он был секретарём Мирабо), ещё до своего отступничества написал книгу «Апология общества иезуитов» ([Cérutti, Joseph Antoine Joachim] Apologie générale de l'institut et de la doctrine des Jésuites. — [s.l.], [1762]), где сформулировал свой педагогический идеал: «Безупречные учителя, которым закрыты все тропинки порока, или которым порок немедленно закрыл бы доступ в классы; которым вверяется клад нравственности вместе с кладом наук; учителя, которые не могут предать своего долга, не предав вместе с тем своих интересов, поскольку они лишатся места и облачения тотчас, как опозорят то и другое… Учителя достаточно юные, чтобы завоевать доверие своих учеников, и достаточно серьёзные, чтобы вызвать в них в то же время и должное уважение… Учителя усердные, которые располагают подспорьем в книгах, в наставлениях, в руководителях и в образцах. Учителя, исполненные ревности, ищущие в образовании славы Божией, спасения душ, общественной пользы, продвижения наук, чести своей корпорации и собственной».
Иезуитская духовная школа оказала громадное влияние на православную. Эта схема была воспринята русской духовной семинарией (вводившие её клирики понимали: то, что работает, не нужно портить нововведениями). В XVIII веке это была самая продвинутая в интеллектуальном отношении школьная схема в России. Она давала и кандидатов в учителя народных школ, и понимающих латынь студентов для светских университетов. Её значение в полной мере ещё предстоит оценить.
