За что я не люблю «русский язык и литературу»

Сначала вспомним один факт. Не знаю, обращал ли кто на него внимание. Крупнейшие специалисты по методике преподавания русской словесности (до революции язык и литература представляли собой один предмет) были связаны с женскими учебными заведениями: Василий Иванович Водовозов, Владимир Яковлевич Стоюнин, Александр Данилович Алфёров. И это, в общем, и неудивительно: поскольку в женских гимназиях не было древних языков, с одной стороны, число часов на русскую словесность естественным образом возрастало, а с другой – функции предмета расширялись. И думать над тем, как лучше решить его задачи, приходилось больше. В классической гимназии, если бы русская словесность была совсем провальной, это почти не отразилось бы на учебных результатах, в любом другом учебном заведении создало бы тяжёлую, возможно, катастрофическую ситуацию. Кстати, объявил русскую словесность полноправным предметом не кто иной, как гр. И.Д. Делянов – бывший товарищ министра гр. Д.А. Толстого. Кстати, помнится, наше образовательное ведомство как-то задумалось над тем, что неплохо было бы объединить язык и литературу в рамках словесности вновь. Это предложение – вполне разумное – натолкнулось на крики и улюлюканье педагогической и непедагогической общественности. Конечно, мы привыкли к тому, что образовательные инициативы властей неадекватны, но общество, кажется, вполне соответствует своим уровнем правительству – иногда даже уступая ему. Впрочем, – вернёмся к нашей теме – и в рамках классического образования было две точки зрения на этот предмет. Первую представлял выдающийся министр С.С. Уваров (графский титул он получил уже ближе к концу поприща), её разделял такой замечательный человек, как Н.И. Пирогов. Они полагали, что наряду с древними языками классическое образование заключается в глубоком изучении языка отечественного. Противоположных взглядов придерживался идеолог толстовской гимназии М.Н. Катков. Он писал: «В ряду этих (то есть обычно причиняющих вред. – А.Л.) предметов самое видное место занимает так называемая русская словесность, то есть тот сбор жалких отрывков из эстетики, истории литературы и из журнальных критических статей, который есть истинный крест для всякого порядочного учителя, а молодых людей приучает только ко фразерству и верхоглядству». И ещё: изучение русской словесности есть по сути дела изучение личности педагога, а она не представляет собой общеобразовательного предмета. Такой же позиции по существу придерживался Ф.Ф. Зелинский: он относил русский язык к числу имморальных предметов (то есть таких, способ преподавания которых разрушает нравственность – в силу догматического так говорят / так не говорят), а новейшую русскую словесность – к числу самоинтересных, то есть таких, которые не нуждаются, чтобы школа тратила на них время; это та область, где прежде всего должно сказываться воспитательное влияние семьи. Он иронизирует над «попранными правами русского языка»: мальчик растёт в русской семье, там слышит ежедневно русскую речь, предметы в гимназии ведутся на русском языке, и каждый урок есть одновременно и урок русского языка (все эти факторы действуют и сейчас). Очень интересны его мысли по поводу новейшей русской литературы. Здесь я позволю себе длинную цитату. «Новейшая русская литература во всех отношениях внешкольный предмет. Во-первых, это предмет лёгкий и в высшей степени самоинтересный… (сейчас, на мой взгляд, последнее неактуально. – А.Л.). Во-вторых, это предмет, как нельзя менее приспособленный к школьной обстановке; так как чтение подлинников в классе немыслимо, то всё дело сведётся, очевидно, к лекциям преподавателя, причём ученики превратятся в слушателей. Но, в-третьих, это предмет опасный – и притом сугубо опасный…

Фото: mos.ru