«Ответ такой: он управлял течением мысли и только потому – страной», – продолжил Ковальчук мысль Пастернака. И президент тут же поправил чиновника: «Управлять течением мысли – это правильно, нужно только, чтобы эта мысль привела к правильным результатам, а не как у Владимира Ильича. А то в конечном итоге эта мысль привела к развалу Советского Союза, вот к чему. Там много было мыслей таких: автономизация и так далее. Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом. И мировая революция нам не нужна была…»
Поразительное, конечно, высказывание из уст первого лица: так жестко о вожде мирового пролетариата еще никто из российских руководителей не высказывался. У некоторых либералов – например, у известного писателя Павла Санаева – даже появилась зыбкая надежда на то, что подобная жесткая оценка есть не что иное, как информационная «прелюдия» к закрытию Мавзолея и захоронению тела Ильича.
А что, неплохой был бы подарок России к 100-летию революции!..
Но вот вопрос: имеем ли мы право – даже ради такой благородной цели, как решение вопроса с захоронением тела вождя революции – пожертвовать такой эфемерной вещью, как историческая справедливость? Потому что, если следовать исторической справедливости, Владимир Ульянов-Ленин к разрушению исторической России не имеет никакого отношения.
Ведь в тот самый момент, когда аристократия и высший генералитет решили устроить Февральскую революцию, товарищ Ленин находился за границей, где вел обычную жизнь эмигранта: скучал, ходил по кофейням и кабаре, изредка переписывался с товарищами по революции, раз в два года выезжал на какие-то партийные съезды-тусовки. Над Лениным тогда смеялись даже его товарищи: «Старик пересидел за границей и перестал понимать Россию». И Февральская революция, уничтожившая основы всего государственного строя России, стала для него большим сюрпризом.
Историческую Россию разваливали совсем другие люди. Например, генерал Николай Рузский, герой Первой мировой войны, который, угрожая фактическим уничтожением царской семьи, потребовал у Верховного главнокомандующего подписать Акт об отречении от престола.
Россию уничтожал и князь Георгий Львов – глава Земогра, организации, занимавшейся помощью раненым и вошедшей в историю благодаря фантастическому – даже по сегодняшним меркам – воровству и казнокрадству. После революции князь Львов стал фактически главой государства и сделал все, чтобы отправить нежелательных свидетелей в Петропавловскую крепость.
Также можно вспомнить имена Керенского, Милюкова, генерала Корнилова… Много лет спустя американские репортеры спросили Керенского, можно ли было предотвратить большевистский переворот?
Александр Федорович самодовольно улыбнулся:
– Для этого нужно было убить всего одного человека.
– Кого же?
– Меня!
Керенский ничуть не лукавил: вряд ли тогда нашелся бы политик, сделавший больше него для прихода большевиков к власти. Никто не желал защищать страну, чтобы лишний раз не укреплять власть диктатора Керенского…
Ленин же появился в охваченной революционным безумием столице лишь в апреле и тут же обратился к партии большевиков с еще более безумной идеей: нужно устроить новую революцию. Потому что Владимир Ильич четко понимал: больше такой возможности в истории уже не будет.
Россия уже весной 1917 года рассыпалась на несколько десятков маленьких государств – появилась Северная область со столицей в Архангельске, Русская Северо-Западная область, Идель-Урал Штаты, Олонецкая и Кубанская республики, Кокандская автономия. Всего более сотни государств, представители которых спешили на Учредительное собрание, желая зафиксировать гибель Российской империи. А вот республике под именем «Россия» по задумке тогдашних политиков отводилась сугубо декоративная роль – аналогичная той, которую сегодня играет аппарат СНГ.
Философ Василий Розанов, наблюдая за этой вакханалией, писал: «Русь слиняла в два дня. Даже газету нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь... Не осталось буквально ничего: ни царства, ни церкви, ни армии... Как же это мы развалили всю Россию, делая с нею то же самое, что и поляки в Смутное время?»
Сам Ленин, отмахиваясь от всех упреков оппонентов, раздраженно писал: «Только глупец не может понять, что сегодня в России не может быть иных форм правления, нежели самодержавная монархия или диктатура пролетариата».
Его точку зрения в те годы разделяли многие люди, даже не состоявшие в рядах революционеров. Вот вам малоизвестный факт: из 150 тысяч русских офицеров во время Гражданской войны в Красной Армии служило 75 тысяч. А вот за белых воевало лишь 50 тысяч офицеров, так что совершенно неправильно считать, будто бы Красная Армия выросла на пустом месте. Из 20 командующих фронтами 17 были офицерами царского времени. Из 100 командующих армиями – 82. Все начальники штабов всех армий и дивизий РККА были выходцами из офицерского корпуса Российской империи, присягавшими на верность государю. Причем 12 «генералов» РККА были выходцами из старинных дворянских семей, а шестеро служили в императорской лейб-гвардии.
Самый известный из них – генерал Алексей Алексеевич Брусилов, заявивший: «Я буду служить не правительству, а своему Отечеству». За это большевики раздули его заслуги во время Первой мировой войны, восславили как великого полководца и приписали Брусилову всю славу организации Луцкого прорыва 1916 года.
Другой известный военспец – Сергей Сергеевич Каменев, выпускник Александровского военного училища и Николаевской академии Генштаба. Во время Первой мировой служил полковником Генштаба, а в 1919 году был назначен Главкомом РККА.
Конечно, можно сказать, что большевики их всех заставили служить, но как можно было заставить, допустим, генерала Александра Алексеевича Балтийского – бывшего помощника военного министра Сухомлинова. В 1917 году он сам добровольно предложил свою помощь Троцкому, сделавшись его «правой рукой». Именно генерал Балтийский от имени Реввоенсовета готовил расстрельные списки бывших коллег-офицеров, не желавших сотрудничать с новой властью.
Или вот Николай Владимирович Соллогуб – отпрыск старинного дворянского рода польско-литовского происхождения, известного с XIV века. Военную службу начинал в чине подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка, во время войны работал в штабе Виленского военного округа, где и познакомился с будущим Главкомом РККА Сергеем Каменевым. У большевиков генерал Соллогуб стал командующим 16-й армией Западного фронта, участвовал в Варшавском походе под началом Тухачевского. Говорят, пленных поляков приказывал расстреливать без всяких церемоний.
Или вот Павел Павлович Лебедев. Генерал-майор, в конце Первой мировой войны – начальник штаба 3-й армии. В июле 1918 года назначен начальником мобилизационного управления Генерального штаба РККА, возглавлял штаб Восточного фронта.
Таких примеров можно приводить сотни. Что же двигало бывшими царскими офицерами, почему они сами шли помогать большевикам? На этот вопрос еще в 1918 году ответил Андрей Медардович Зайончковский – дворянин и гвардейский генерал-от-инфантерии Генерального штаба, который в Красной Армии стал советником Главкома РККА. До революции генерал Зайончковский был убежденным монархистом, император Николай II несколько раз называл его своим личным другом. Но летом 1917 года Андрей Медардович неожиданно для всех бывших сослуживцев вдруг сам заявил о вступлении в ряды большевиков. Свой выбор он объяснил просто: большевики были единственной политической силой, не «замазанной» в феврале 1917 года. И в большевиках царские генералы, как это ни странно звучит, увидели единственную дееспособную силу, способную обуздать революционную стихию, развалившую Российскую империю на множество мелких неуправляемых территорий.
Генерал Зайончковский и стал автором идеологии «красного бонапартизма». Согласно его представлениям, события в России неизбежно пойдут по сценарию французской революции, когда после всех безумств русских «санклюлотов» и нового якобинского террора власть в стране захватят военные генералы.
Так оно, в принципе, и случилось, только с одной маленькой, но существенной, поправкой: генералы оказались не военными, но лубянскими.
Имеем ли мы право сваливать на одного человека – пусть даже и на Ленина – ответственность за ошибки и просчеты целого поколения? Или даже столетие спустя после революции мы так и не поняли, почему она произошла?
И поймем ли мы это, даже если избавимся от мумии Ленина в центре столицы?
Или, быть может, нужно начинать заново изучать то, что произошло столетие назад – заново исследовать архивные документы, заново восстанавливать события столетней давности, заново проигрывать исторические варианты. И только тогда мы поймем, как нам вырваться из этого заколдованного круга, в который мы попали в начале 1917 года.