Мурашки по коже шли от этой картины.
Блестела мокрая мостовая, ветер рвал тучи в грозовом небе, но исполинские фигуры вождей в серых шинелях возвышались над Кремлевскими башнями и снисходительно оглядывали Москву. Настоящие демиурги нового мира, который вот-вот грядет в грозовых раскатах и очистительном огне мирового пожарища.
Но потом, чем дольше зрители вглядывались в картину, тем больше росло недоумение и даже растерянность – особенно у тех граждан, кто привык «Правду» читать между строк.
– Позвольте-ка, граждане, – зашептались по углам, – да ведь это же настоящая идеологическая диверсия!..
... Двадцатилетие Красной армии отмечалось в СССР с небывалым размахом: по городам и весям шли парады и концерты, гремели литавры и салюты, шумели демонстрации, и каждое сословие советских людей старалось внести свою лепту в этот волну всенародного ликования и счастья, с головой накрывшую всю страну еще с двадцатилетнего юбилея Октябрьской революции. Сталевары посвящали красноармейцам новые плавки и домны, колхозники во славу красных конников растили рысаков и распахивали целинные земли, ивановские ткачихи давали стране бесконечные потоки кумача. Старалась и творческая интеллигенция: один за другим выходили романы и повести во славу непобедимой и легендарной, советские композиторы и поэты слагали новые песни, а балетмейстеры ставили балет «Красный вихрь». Не остались в стороне и художники – в Москве состоялось открытие выставки «XX лет РККА и Военно-морского флота». Главным же экспонатом этой выставки стала огромная – три на четыре метра! - картина Александра Герасимова «И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов в Кремле», которую некие острословы тут же окрестили «Два вождя после дождя».
Картина действительно поражала воображение – никаких привычных батальных сцен и групповых портретов командиров Красной армии. Просто стоят двое – главнокомандующий Красной армии и первый красный маршал – и молча обдумывают, как они уничтожат старый мир. И в этих фигурах чувствовалась какая-то необъяснимая мощь и сила.
Но потом зритель вдруг замечал нечто странное: за спиной товарища Ворошилова почему-то не было чугунной балюстрады. То есть по обе стороны от вождей были нормальные перила, а вот за спиной вождей нет никакого ограждения, полный провал. И получается, что товарищ Ворошилов стоит как бы на краю обрыва… Чуть оступится или подтолкнет кто-нибудь, так и полетит вниз, ломая себе кости.
И поневоле у советских граждан возникал нехороший вопрос: на что это вы намекаете, товарищ художник? На чью мельницу, как говорится, воду льете?!
Конечно, говорить о таких намеках вслух в 1938 году было невозможно. Ну кто же осмелится сказать такое самому главе Союза художников СССР и «сталинскому любимчику»? Наверное, таким вопросом мог бы поинтересоваться и сам товарищ Сталин, а товарищ Сталин почему-то молчал, а значит, так оно и надо, а наше дело маленькое.
И эту странность на картине Герасимова постарались не замечать. «Ошибка художника», – равнодушно пожимали плечами экскурсоводы. Что ж, напомним, что примерно в это же самое время следователи НКВД таскали на допрос скульптора Веру Мухину: кто-то из бдительных шизофреников написал донос, что в контурах шарфа скульптуры «Рабочий и Колхозница» под определенным углом зрения можно разглядеть профиль Льва Давидовича Троцкого. Доносу дали ход, и была образована специальная комиссия, которая целыми днями рассматривала несчастный шарф со всех возможных точек зрения – не покажется ли Троцкий? Всем была очевидна анекдотичность дела, но нервы Мухиной потрепали изрядно.
Так что версию с ошибкой мы оставим. К тому же не так давно в личных архивах художника была найдена авторская копия картины, на которой за спиной Ворошилова тоже нет перил. Стало быть, это не ошибка, но сознательный художественный прием.
* * *
Но сначала давайте поговорим о том, как купеческий сын из сонного провинциального города Козлова вдруг стал первым живописцем Страны Советов.
«Рисовать я начал с детства, но ни я сам, ни окружающие меня не придавали этому никакого значения, считая это баловством, – писал в воспоминаниях сам Александр Герасимов. – Отец же старался приучать меня к своему делу. До 40 лет он был приказчиком в городе Козлов (ныне это Мичуринск в Липецкой области. – Ред.), потом стал прасолом – занялся торговлей лошадьми и быками. Я после церковно-приходской школы был отдан в уездное училище, но учился там плохо, потом стал помогать отцу. Зимой день начинался с 5 часов утра, а летом в 4 часа. Я много ездил по ярмаркам и базарам. Увлекался объездкой лошадей и хорошо знаю шорное дело – шитье сбруи…»
Денег в семье хватало, и Александр уговорил отца отдать его учиться на архитектора, тем более что мальчика к поступлению рекомендовал и академик Криволуцкий, открывший в Козлове частную школу живописи. В конце концов отец сдался, и в 1903 году 22-летний Герасимов поступил в Московскую школу живописи, ваяния и зодчества. В 1909 году его взяли даже в Группу художников «Независимые», он участвовал в двух-трех выставках московских импрессионистов.
«В Первую империалистическую войну, благодаря некоторой известности по выставкам, был назначен на безопасное место – начальником подвижного склада, но чинов никаких не получал, оставаясь нестроевым солдатом, – писал Герасимов. – С фронта вернулся весной 1918 г., сдав в Проскурове имущество склада Проскуровскому земству».
В Москве в 1918 году было холодно и голодно, и Герасимов отправился домой, в Козлов, где столичный мастер получил должность декоратора местного драматического театра и шикарную мастерскую в свое распоряжение. Тут и проявила себя купеческая оборотистость Герасимова-старшего, подсказавшего сыну гениальную идею: основать в мастерской «Коммуну творчества Козловских художников». Не артель, но именно «коммуну» – чтоб с идеологической точки зрения было не подкопаться. Идея была проста: Герасимов как модная столичная знаменитость получал подряды на разные работы – от оформления революционных праздников до изготовления витрин для нэпмановских магазинов, а непосредственной работой занимались никому не известные «коммунары».
Именно «Коммуна» и стала секретом плодовитости Герасимова. Сегодня многие искусствоведы удивляются: как же можно было за два десятка лет написать почти три тысячи картин, среди которых есть настоящие эпохальные полотна?! Это же работа не просто на износ, но за пределами человеческого организма… Но на самом деле сам Герасимов писал только эскизы и наиболее важные портреты, тогда как всю черновую работу – от подготовки холста до прорисовки фона – делали «коммунары», имена которых канули в Лету. В истории осталось лишь несколько имен особо приближенных «коммунаров». Например, всей черновой работой, включая закупку и подготовку холстов, подрамников, красок, занимался Владимир Минаич, позже женившийся на сестре Лидии Николаевны – жены художника. А вот фон для Герасимова писал Дмитрий Родионович Панин, который настольно изучил мазок Герасимова, что и сам автор не мог понять, где писал он сам, а где – работа подмастерья. Без своего верного Панина Герасимов не мог прожить и дня, и всякий раз, когда тот уезжал на 2-3 дня в Мичуринск проведать родных, Герасимов начинал бомбардировать его телеграммами: «Не пора ли возвращаться?! Работа стоит!».
В 1926 году у Герасимова возник план переезда в Москву, тем более что товарищ по училищу обещал похлопотать о принятии в Ассоциацию художников революционной России. Поначалу, правда, пришлось трудно. Герасимов, не имея своего жилья, жил на Волхонке в помещении правления. «Бывало, после заседания, – вспоминает художник, – уберу с председательского стола канцелярские принадлежности, расстелю на нем свой тулуп и засну сном праведника».
Но все изменилось, когда скульптор Денисова-Щаденко познакомила его с Климом Ворошиловым, недавно назначенным на пост наркомвоенмора. И Герасимов попросил разрешения нарисовать портрет наркома. «Ворошилов позировал терпеливо, спрашивал, так ли сидит и не мешает ли мне что работать, – вспоминал художник. – В перерыве, подойдя к моему этюду, он выразил большое удовлетворение, и я, осмелев, попросил его дать мне возможность серьезно поработать над его портретом. Позднее этот портрет был приобретен Музеем революции».
Ворошилов сразу почувствовал в художнике родную крестьянскую душу. Вероятно, в обществе всех этих гнилых интеллигентов, всех этих декадентов-авангардистов нарком остро чувствовал недостаток образования и воспитания – все-таки университетами Ворошилова были завод, тюрьма и каторга, а вот в обществе Герасимова он чувствовал себя свободно. К тому же Герасимов прекрасно разбирался в лошадях: наставления отца не прошли даром, а умение обращаться с лошадью нарком Ворошилов считал первейшим качеством для каждого человека.
В ходе работы над портретом Ворошилов пригласил Герасимова на охоту, где были и красные командиры из Реввоенсовета. «Кто-то предложил попробовать лошадей, – писал Герасимов. – Впереди всех был тогдашний секретарь обкома Кабардино-Балкарии Бетал Калмыков. Я вспомнил старину, пригнулся к гриве и подстегнул лошадь нагайкой. Я обогнал Бетала. Он был не только удивлен, но и раздосадован». За победу в гонках Ворошилов подарил художнику свое кавалерийское седло, а благодарный Герасимов попросил наркома быть его консультантом при работе над портретом «В.И. Ленин на трибуне», который позже разошелся миллионными тиражами.
Наконец в 1933 году Ворошилов заказывает Герасимову монументальное полотно «Первая Конная Армия». Размер этой картины, на котором должны были уместиться пять десятков командиров-первоконников, составил 4 на 5 метров! В центр же этого группового портрета Герасимов мудро поместил товарища Сталина, и это имело важнейшее политическое значение!
Сегодня о военных талантах наркома Ворошилова принято отзываться весьма пренебрежительно: дескать, и стратегом он был плохим, и тактик из него никудышный. Все это чистая правда. Это признавал и сам Ворошилов, который не без гордости говорил: «Я – рабочий, слесарь по профессии, и не имею специальной военной подготовки. Я не служил в старой, царской армии. Я работал на заводе, а затем сидел, как полагается всякому приличному большевику, в тюрьмах, был в ссылке…»
Климент Ворошилов занял пост наркомвоенмора вовсе не за свои военные заслуги, а за создание карательной машины диктатуры пролетариата. В ноябре 1917 года Ворошилов был назначен комиссаром Петроградского военно-революционного комитета, а через год его отправили создавать органы ВЧК на Украину. Уже будучи в 1919 году наркомом внутренних дел УССР, Ворошилов руководил ликвидацией 80-тысячной Революционно-повстанческой армии Нестора Махно, затем он уничтожил и атамана Никифора Григорьева, начальника шестой дивизии Третьей Украинской Красной армии.
В Первой Конармии Ворошилов был не просто комиссаром, но и начальником Реввоенсовета и Особого отдела, – то есть главным политическим надсмотрщиком над солдатами и военспецами.
После окончания Гражданской войны в стане победителей вспыхнули споры о том, как устроить мирную жизнь в Стране Советов. Споры эти шли между двумя группировками, боровшимися за власть. Группировка так называемых силовиков, сделавших карьеру в ходе войны, полагала, что править должны военные. Их лидером был Лев Троцкий, сосредоточивший в своих руках практически неограниченную власть: он был и наркомом по военным и морским делам, и председателем Реввоенсовета республики, и наркомом путей сообщения. На другом же фланге были «штатские» – и прежде всего сам Ленин и его «официальный преемник» Сталин, которые считали, что власть должна перейти к партийно-хозяйственным учреждениям. И в своей борьбе за власть они стали опираться на карательные органы, последовательно оттирая «армейских» со всех руководящих постов.
Восхождение Ворошилова напоминало детектив. В мае 1924 года его переводят из штаба Конармии в Москву на должность командующего Московским военным округом вместо «троцкиста» Муралова. (Через несколько лет Муралова по приказу Ворошилова расстреляют.) В январе 1925 года следует отставка Троцкого, и новым наркомом по военным и морским делам был назначен Михаил Фрунзе. Ворошилов становится его заместителем. Вообще-то наркому полагался и второй заместитель, и этот пост хотели отдать «второконнику», то есть командиру 2-го кавалерийского корпуса Григорию Котовскому по прозвищу «Адский комкор». Казалось, все было логично: главная ударная сила гражданской войны – кавалерия, и раз в РККА были две конные армии – Первая и Вторая, то пусть в наркомате будут и те, и другие. Но вот вступить в должность Котовский не успел: в ночь с 5-го на 6 августа 1925 года он был застрелен при загадочных обстоятельствах. Следом не стало и самого Фрунзе – он умер в больнице после операции на предмет излечения «язвенной болезни». Ворошилов же занял пост наркома и начал расставлять своих людей на все ключевые посты – как в наркомате обороны, так и в НКВД. Почитайте биографии чекистских начальников. Например, комиссары госбезопасности 1-го ранга Прокофьев и Фриновский, вдохновители «большого террора», были выходцами из Особого отдела Первой Конармии.
И в середине тридцатых начинается постепенное уничтожение всех соперничающих группировок ради укрепления личной власти. Сначала уничтожили политических лидеров, потом взялись и за мелкую прополку. Террор шел и в гражданской жизни, но больнее всего маховик насилия прошелся по армии. Так, из 81 члена Военного совета при наркоме обороны к 1938 году в живых осталось лишь 10 человек. Двое членов Военного совета накануне арестов покончили жизнь самоубийством, еще двое были забиты насмерть во время следствия, остальные расстреляны по приговорам судов. Все расстрельные списки были заверены лично товарищем Ворошиловым – без его санкции ни один чекист не смог бы и близко подойти к элите РККА.
Только за один год было уничтожено: из пяти маршалов – трое; из пяти командармов 1-го ранга – трое; из 10 командармов 2-го ранга – все; из 57 комкоров – 50; из 186 комдивов – 154; из 16 армейских комиссаров 1-го и 2-го рангов – все; из 28 корпусных комиссаров – 25; из 64 дивизионных комиссаров – 58; из 456 полковников – 401.
«Нужно активнее ликвидировать эти отбросы людские!» – записал маршал на полях одного из расстрельных списков.
* * *
Свои «чистки» шли и в мире искусства. Вообще конец 20-х был самым либеральным временем в советском искусстве, где шли бурные битвы между поклонниками самых разных школ и течений. Но в 1932 году было принято постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», которые сливались в единый МОССХ – Московский областной союз советских художников. Главным же предметом дискуссии был объявлен конфликт между реалистами и «формалистами» (то есть теми, кто во главу угла ставил форму и стиль произведения), закончившийся поражением последних. Как было сказано на Первом съезде советский писателей в 1934 году, именно социалистический реализм стал единственно правильным методом для всей советской культуры.
В 1936 году наступил новый этап закручивания гаек – был создан Всесоюзный комитет по делам искусств. Возглавил комитет Платон Керженцев, верный «солдат партии», который прежде руководил российским телеграфным агентством РОСТА, был полпредом в Италии, разработал собственную школу тайм-менеджмента, занимал пост управделами Совнаркома СССР. И по приказу партии стал искусствоведом.
В июне 1936 года Керженцев посетил Третьяковскую галерею и обнаружил в экспозиции многочисленные произведения «формалистов», в результате чего им был составлена докладная записка И.В. Сталину «О необходимости изъятия из открытой экспозиции московской Третьяковской галереи и ленинградского Русского музея работ русских художников-авангардистов группы «Бубновый валет» и других подобных формалистических группировок». Следом в «Правде» появляется и разоблачительная статья «О художниках-пачкунах», где выносится приговор художникам-формалистам из Ленинграда, далее следует настоящий идеологический залп – статьи «Формалистическое кривлянье в живописи» и «О натурализме в живописи», в которых критики громили московских живописцев.
В этот момент Александр Герасимов и получает от Ворошилова предложение навести порядок в живописи.
Герасимову начинают делать имя. Его «Коммуна» получает несколько выгодных заказов, в том числе и на изготовление самого большого полотна в советском искусстве «Сталин и делегаты Второго Всесоюзного съезда колхозников – ударников труда 1935 года». Размер холста – 7 на 11 метров (для сравнения: размеры картины «Явление Христа народу» Иванова составляют 5,4 на 7,5 метров).
В 1936 году в Третьяковке проходит первая персональная выставка Герасимова, посвященная 25-летию творческой деятельности. Открывала выставку картина «После дождя», ставшая вскоре знакомой всем школьникам: репродукции с полотна были помещены в учебники по русскому языку для 6–7 классов. Также в честь юбилея творческой деятельности художник получил звание заслуженного деятеля искусств и государственную награду – орден Ленина.В следующем году картина художника «Первая Конная Армия» едет на Всемирную выставку в Париж, где получает Гран-при.
И буквально за несколько лет Герасимов из уже немолодого «подававшего надежды» художника превращается в маститого мастера социалистического реализма. Причем, что удивительно, сам Герасимов был и остался беспартийным. Настойчивым приглашениям вступить в партию Александр Михайлович сопротивлялся до последнего, и заявление о приеме в ряды коммунистов он написал лишь в 1949 году, уже будучи четырежды лауреатом Сталинской премии. Но Сталин, подписывая указ о назначении Герасимова первым президентом Академии художеств СССР, проронил, что на таких постах беспартийных не бывает, вот и пришлось вступать.
И вот представьте себе этот взлет. Еще вчера вы ночевали на столе в чужом кабинете, а сейчас вам дают роскошный особняк в элитном поселке художников «Сокол» и машину с шофером. А вокруг бурлит обычная советская жизнь: съезды ударников-колхозников сменяются съездами стахановцев и ткачей-многостаночников, рапортующих партии о верности выбранному курсу, а по ночам обезумевшие от крови чекисты ведут свою молотьбу, вбивая в расстрельные рвы сотни тысяч человек…
И вот, вынырнув вдруг из этой преисподней на самую вершину власти, простодушный Герасимов решил поступить так, как на его месте сделал бы каждый нормальный порядочный человек. Он решил по-товарищески предупредить «друга Клима» о надвигающейся опасности, о том, что и он, и вся страна буквально уже на грани пропасти. Что процесс истребления нации зашел так далеко, что сейчас он вот-вот обрушится и на головы кремлевских небожителей, что все примеры дуумвиратов в истории всегда заканчивались одинаково: один из властителей сворачивает другому шею. И этот момент, беспокоился Герасимов, сейчас вот-вот произойдет.
Сегодня ведь тоже многие прекраснодушные интеллигенты мечтают попасть в Кремль, чтобы открыть глаза президенту страны на творящиеся в государстве ложь, коррупцию и воровство. Дескать, плохие бояре всю правду скрывают, царь-батюшка и не знает, как мы здесь горе мыкаем.
Вот так и Герасимов. Но как это сделать таким деликатным образом, чтобы не навлечь на себя гнев вельможной персоны? Прямо сказать нельзя – еще чего доброго рассердится и прогонит. Вот Александр Михайлович и решил схитрить: показать это в рисунке.
Сталину намек понравился.
Трудно сказать, знал это Герасимов или же просто угадал, но над Ворошиловым действительно уже сгущались тучи. Все началось еще весной 1937 года после ареста первого заместителя наркома обороны Михаила Тухачевского. Известно, что Тухачевский был креатурой Сталина. Сам Ворошилов терпеть не мог «выскочку» Тухачевского, считая его избалованным «дворянским сынком», Тухачевский же отвечал начальству ледяным презрением, но зато эта ситуация устраивала самого Сталина. Как говорили древние, divide et impera! То есть разделяй и властвуй – вечный принцип политики. Причем сам Сталин души не чаял в своем «выдвиженце»: видимо, сыну сапожника из Гори страшно импонировала готовность этого рафинированного дворянчика выполнить любой приказ, лишь бы подольше удержаться у кормушки. Конечно, Ворошилов не пожалел средств, чтобы убрать Тухачевского, на которого был собран крепчайший компромат. И, отдавая своего протеже на растерзание чекистам, Сталин прекрасно понимал, что дело здесь вовсе не в материалах дела и конкретных эпизодах. Просто имя Сталина перестало быть «табу» для чекистов, а это значит, что рано или поздно, но лубянский зверь обратится и против него самого.
И дело здесь вовсе не в том, что Ворошилов действительно готовил операцию по уничтожению Сталина в расчете занять трон диктатора. Нет, просто в определенный момент Сталин понял, что «верный Клим» сможет это сделать, и в тот же момент Ворошилов превратился в угрозу, которую следовало устранить.
Но в то же время Сталин в картине Герасимова увидел и нечто другое. Многие зрители, не искушенные в географии Кремля, полагают, что вожди стоят на какой-то крыше или смотровой площадке. Но нет – это древняя Боровицкая улица, ведущая вдоль кремлевской стены от главных Боровицких ворот к Спасским; и с этой улицы открывается прекрасный вид на остров Балчуг и на Замоскворечье. Но вожди смотрят правее – на стройплощадку нового Дворца Советов, возводимого на месте взорванного храма Христа Спасителя. Это символично: храм, построенный в память об Отечественной войне 1812 года, был стерт с лица земли ради нового храма, посвященного новой мировой войне. Ведь в этом циклопическом небоскребе предстояло провозгласить создание Всемирного советского союза, в который бы вошли все страны Европы.
К этой войне готовился не только Сталин. Уже был заключён Антикоминтерновский пакт между Германией, Италией и Японией, уже нацистское правительство и западные державы вели переговоры о переделе мира. Уже в СССР экономика была переведена на военные рельсы, население мобилизовано в подобие трудовых армий, а все возможные соперники в системе вертикали власти – уничтожены под корень. И вдруг он видит, что, избавившись от Ворошилова и его людей, он останется совсем один.
И Сталин решил остановить мясорубку террора.
Стройплощадка нового Дворца Советов на месте взорванного храма Христа Спасителя* * *
В начале 1938 года Ворошилов получил от Сталина своеобразную «черную метку»: сначала был арестован его сват – отец жены приемного сына наркома, Петра Ворошилова. Также была арестована и мать девушки. Ворошилов привычно позвонил Ежову, и женщину быстро выпускают на свободу. Но вот выручить свата, занимавшего ответственный пост в Наркомземе СССР, уже не удалось, – таким образом Сталин дал понять, что больше не потерпит вмешательства в работу НКВД.
В ноябре 1938 года с должности наркома НКВД был смещен Ежов, а на его место из Тбилиси был вызван Лаврентий Берия. То есть, если называть вещи своим именами, то Сталин поступил как настоящий кавказец перед криминальной разборкой – позвал земляков.
Следом началось выдавливание «ворошиловских» стрелков из недр аппарата НКВД, а в 1940 году и сам Ворошилов под предлогом неудач в ходе Финской войны был снят с поста наркома обороны и отправлен в «почетную отставку» – заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР, курирующего оборонку. Конечно, это был важный пост, но только вот никакого влияния на армию у него больше не было.
Многие «первоконники» остались на своих местах, некоторые пошли наверх. Например, новым наркомом обороны стал маршал Семен Тимошенко, бывший командир 4-й кавалерийской дивизии Первой Конной армии.
* * *
Весь 1938 год Герасимов провел в предчувствии скорого ареста. Он ездил к родне в Козлов, а в Москве рядом с выделенным ему домом в поселке «Сокол» он построил роскошную деревянную баню – для этюдов в стиле «банного реализма». Согласно заветам партии, главным героем советского искусства должен быть простой человек труда – сталевар, солдат или, допустим, трактористка с комсомолкой. Но если художник хочет изобразить трудового человека во время отдыха – например, во время купания в бане – то кто же тут сможет возразить. Поэтому и набор сюжетов для легкой эротики в советское время съехал в область банно-водных процедур, и каждый советский художник писал с натуры пенно-мыльных красавиц с мочалками и тазиками. Но Герасимов и здесь был верен себе: для создания эпохального полотна «Деревенская баня» он приглашал сразу нескольких натурщиц.
Но вскоре гроза миновала. В 1939 году он был назначен председателем оргкомитета Союза советских художников, и жизнь вскоре вошла в привычную колею. Он писал десятки портретов Сталина, работал над монументальной живописью, ездил в творческие командировки за рубеж и периодически выступал на всевозможных съездах и симпозиумах. Доклады сам не писал – ему приносили из ЦК готовые. Известен такой анекдот, как Герасимов, выступая на какой-то конференции, привычно читал доклад с бумажки – о роли власти и лично товарища Сталина, о социалистическом искусстве и западных провокациях. Но постепенно доклад свернул на профессиональные вопросы. В частности, говорили и о том, как правильно класть краску. Герасимов остановился, пробежал глазами несколько фраз и шумно возмутился: «Нет, а вот с этим я категорически не согласен!».
С Ворошиловым они продолжили дружить до самой смерти, даже оказавшись в опале у новой власти.
Сначала лишился всех постов и привилегий Герасимов, посмевший и при новом вожде выражать свое несогласие в художественных вопросах. Хрущев вспылил:
– Гнать этого козловского мужика в три шеи!
В 1960 году «по состоянию здоровья» лишился всех постов и Ворошилов, которого фактически посадили под «домашний арест» на правительственной даче. До самой своей смерти в 1963 году Герасимов приезжал на дачу к наркому, чтобы в последний раз польстить самолюбию маршала и сделать очередной его портрет с натуры.
