…Мокрый снег валил по Невскому проспекту, и холодный балтийский ветер хлестал по лицу. Но столичным модникам любая непогода была нипочем – всякий молодой человек, попадая на Невский проспект, расправлял озябшие плечи и начинал неспешно прогуливаться, вглядываясь в лица гуляющей публики. Да и как тут не заглядываться! Тысячи сортов дамских шляпок, пестрых платков, а под ними – столь прелестные глазки и чарующие улыбки, что, засмотревшись, можно, чего доброго, и шею свернуть, а вокруг этих дивных оранжерейных цветов так и волнуется целая туча черных жуков мужеского пола – молодые коллежские регистраторы в мундирах, губернские и коллежские секретари фланируют по лавкам и кондитерским, заказывают кофий, дымят гаванскими сигарами…
Создатель! Сколько же странных персонажей можно встретить в полдень на Невском!
Неудивительно, что художник Иван Крамской, гуляя по Невскому, так засмотрелся на праздношатающихся щеголей, что едва не угодил под конную пролетку, и лишь грубый окрик кучера-лихача привел его в чувство.
– Куды прешь, господин хороший?!
Крамской отпрыгнул в сторону и оторопел – мимо него в коляске проехала ослепительной красоты женщина с интригующей улыбкой. И сами собой на ум пришли строки из повести «Невский проспект» Гоголя: «Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх…»
Не помня себя, Крамской бросился в свою мастерскую на Васильевском острове, что бы успеть зарисовать эту женщину-виденье…
* * *
Такова официальная история создания картины «Неизвестная» Ивана Крамского, которую десятилетиями повторяли гиды Третьяковки.
Правда, не так давно в частной коллекции доктора Душана Фридриха из Праги был найден тот самый эскиз Крамского – и, как оказалось, женщина, чей экипаж якобы едва не раздавил Крамского, совершенно не похожа на «Незнакомку». На эскизе изображена матрона средних лет – высокомерная, спесивая и грубая, которая презрительно смотрит на всех людишек, проплывающих мимо ее коляски. Возможно, этот взгляд действительно поразил художника, решившего написать обличительный портрет столичных madame и высшего общества.
Однако потом Крамской почему-то отказался от своего обличительного замысла, написав совершенно иную женщину – воплощение настоящей загадки, чья легкая улыбка вот уже более столетия будоражит умы зрителей.
Именно из-за этой улыбки «Неизвестную» часто называют «Русской Джокондой», хотя обе эти картины связаны и непростыми женскими судьбами. Известно, что сама Джоконда – вернее, Лиза ди Антонио Мария Герардини, никогда не видела своего портрета. Дело в том, что ее супруг – флорентийский купец Франческо ди Бартоломео ди Заноби дель Джокондо, заказавший Леонардо да Винчи портрет супруги, так и не заплатил художнику уговоренной суммы. В итоге Леонардо покинул Флоренцию, оставив портрет Лизы у себя. И, надо полагать, Лиза Герардини, вырастившая пятерых детей и умершая в возрасте 63 лет в монастыре Святой Урсулы, и представить себе не могла, что через пять веков ее лицо станет символом вечной женственности, а люди будут с благоговением произносить ее имя. Женщина, изображенная на картине Крамского, вне всякого сомнения, видела свой портрет, но по каким-то причинам предпочла скрыть свое имя.
Интересно, что споры о личности «Неизвестной» начались еще на 11 выставке Товарищества передвижников 1883 года, где впервые и была представлена публике эта картина. Успех выставки был полный, а друзья и знакомые художники допытывались:
– Скажи, кто она?
– «Неизвестная».
– Называй, как хочешь, но скажи – откуда ты взял это сокровище?
– Придумал.
– Но ведь писал с натуры?
– С натуры...
«Дама в коляске, в час прогулки по Невскому, от трех до пяти часов пополудни, в бархатном платье с мехом, с величавой смуглой красотой полуцыганского типа...» Так писатель Петр Боборыкин описал новую картину Крамского в «Биржевой газете».
Патриарх демократической критики Владимир Васильевич Стасов назвал «Неизвестную» «кокоткой в коляске», предположив, что художник нарисовал Анну Каренину – скандальный роман Льва Толстого был полностью опубликован в 1878 году, вызвав небывалые споры в обществе. В пользу этой гипотезы говорил и тот факт, что и сам художник Крамской попал на страницы романа Толстого – под именем художника Михайлова, которому Вронский в пятой части романа заказывает портрет Анны.
Позже появились и другие теории. Например, часть исследователей нашли сходство «Неизвестной» с Настасьей Филипповной Барашковой – героиней романа Федора Достоевского «Идиот» (опубликован в 1868 году). После выхода в свет в 1906 году стихотворения Александра Блока «Незнакомка» к этой картине намертво приклеилось ее второе имя – «Незнакомка».
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
Уже после революции, когда было снято табу с семейных дел династии Романовых, появилась гипотеза, что под именем «Неизвестной» художник нарисовал портрет Екатерины Долгоруковой – любовницы императора Александра II. Дескать, в 1872 году Екатерина родила государю сына Георгия (впоследствии она родила от царя еще троих детей – сына Бориса, дочерей Ольгу и Екатерину). После рождения дочери Екатерины в 1878 году царь заказал художнику портрет любимой женщины, попросив сохранить все обстоятельства в тайне – роман императора встретил осуждение императорской семьи, и окружение императора разделилось на две партии: партию Долгоруковой и партию наследника престола Александра Александровича. Причем сама Екатерина Михайловна настояла, что бы она была изображена на фоне Аничкова дворца – там, где жил официальный наследник и будущий царь Александр III с придворными. Такой, знаете ли, прозрачный намек.
В мае 1880 года законная супруга царя императрица Мария Александровна скончалась от чахотки, и уже через два месяца Александр II тайно обвенчался с Долгоруковой, которой был присвоен титул светлейшей княгини Юрьевской – прямое указание, что ее древний род ведет начало от Юрия Долгорукого. Но вскоре император Александр II был убит террористами из «Народной Воли», а княгиня Юрьевская с детьми уехала в Ниццу, где царь купил для нее виллу «Жорж».
Что ж, гипотеза действительно любопытная и не лишена определенного конспирологического очарования. Однако Юрьеву-Долгорукову в Петербурге хорошо знали, так что, если бы художник действительно нарисовал портрет княгини, то никакой интриги в этом никто бы и не увидел – тем более, что и секретничать уже не было большого смысла. Трагическая гибель императора Александра II от бомбы террористов примирила его наследника с семьей морганатической супруги. Более того, Александр III, исполняя волю отца, купил для Долгоруковой Малый Мраморный дворец в Петербурге, где княгиня устроила открытый для широкой публики музей памяти Александра II. Еще один штришок: великая княжна Ольга Александровна была очень дружна с Ольгой и Екатериной Юрьевскими.
Поэтому сегодня искусствоведы и полагают, что в действительности Крамской нарисовал собирательный портрет столичной кокотки, а моделью для работы стала дочь художника София Крамская.
В ходу и другая теория, основанная на воспоминаниях художника Ильи Репина, который будто бы узнал в «незнакомке» некую роковую красавицу-натурщицу, позировавшую дома у Крамского студентам Академии художеств. «Однажды утром, в воскресенье, я пришел к Крамскому, – писал Репин. – Из подъехавших троек-саней в дом ввалилась ватага артельщиков-художников с холодом мороза на шубах, они ввели в зал красавицу. Я просто остолбенел от этого дивного лица, роста и всех пропорций тела черноглазой брюнетки... В общей суматохе быстро загремели стулья, задвигались мольберты, и живо общий зал превратился в этюдный класс. Красавицу посадили на возвышение... Это она! Крамской не побоялся верной пропорции глаз с лицом, у нее небольшие глаза, татарские, но сколько блеску!»
Наконец, не так давно в печати появилась и красивая романтическая история о том, что Крамской написал портрет некой курской крестьянки Матрёны Саввишны, которая – как в повести Пушкина «Станционный смотритель» – стала женой богатого дворянина Бестужева. Бывая у Бестужевых в гостях, в Матрену Саввишну влюбился и сам живописец. Правда, как подчеркивает во всех интервью Татьяна Карпова, ведущий научный сотрудник Третьяковской галереи, историкам так и не удалось найти никакого документального подтверждения не только этой всей истории, но и существования самой Матрены.
– «Неизвестная» сама провоцирует эти версии, всем хочется разгадать ее загадку, определить, кто там изображен, – говорит Татьяна Карпова. – У нас, в Третьяковской галерее, есть такая специальная папочка, куда мы складываем разного рода версии.
Что ж, рискнем и мы попасть в эту папочку.
* * *
Ключами к пониманию личности «Неизвестной» являются три соображения.
Во-первых, Иван Крамской не писал «собирательных» портретов. По заказу Павла Михайловича Третьякова – основателя Третьяковской галереи, Иван Крамской много лет подряд писал портреты выдающихся русских писателей, артистов и общественных деятелей – например, Льва Толстого, Салтыкова-Щедрина, врача Боткина.
«Работаю теперь волом, – писал он друзьям. – Завтра, самое позднее послезавтра, кончу проклятых великих людей. Одурел: по три портрета в день…»
Живопись была основным источником дохода Крамского, вынужденного содержать не только семью, но и безденежных коллег-передвижников. Поэтому писать картины «просто так» у Крамского часто не оставалось ни сил, ни времени. Для себя, вернее, для выставок Товарищества Передвижников он писал портреты сельских жителей – например, можно вспомнить серию портретов крестьян («Пасечник», «Мельник», «Полесовщик», «Созерцатель», «Мина Моисеев» и др.), но в том-то и дело, Крамской, выросший среди простых крестьян Воронежской губернии, видел свою художественную миссию в привнесении в изобразительное искусство «правды народной жизни». Высшее же сословие Крамской рассматривал как источник заработка.
Поэтому мы можем со всей уверенностью предположить, что у «Неизвестной» был заказчик – причем для заказчика эта женщина была вовсе не «собирательным образом» (зачем платить огромные деньги за портрет неизвестно кого?!).
Во-вторых, неизвестная была богата. Искусствоведы тщательно проанализировали наряд «Неизвестной», выписанный Крамским со всем знанием дела. Это, пожалуй, единственная работа Крамского, в которой он достигает такой материальной достоверности предметного мира, такой осязаемости и пушистого меха, и синего атласа лент.
Итак, ее наряд – это самый-самый писк моды 1883 года, как пишет крупнейший специалист по истории костюма Раиса Кирсанова. Шляпа «Франциск», отделанная страусиным пером, «шведские» перчатки, сшитые из тончайшей кожи, пальто «Скобелев», украшенное собольим мехом и синими атласными лентами, муфта, золотой браслет. Все эти вещи стоили огромных денег – как сегодня стоят вещи от Луи Виттона, Ральфа Лорена и Оскара де ла Рента. Ни кокотки, ни содержанки таких вещей просто не могли себе позволить. Не могли себе позволить подобного гардероба и представители высшей аристократии, поскольку кодекс неписаных правил исключал строгое следование моде. Представьте такую аналогию: королева Британии вполне может позволить себе скупить всю новую коллекцию Prada или Hermes, но она не будет этого делать, чтобы не показаться в свете вульгарной.
И Крамской, тщательно выписывая гардероб «Неизвестной», как будто намекает на ее статус: хотя эта женщина и не принадлежит к высшей аристократии, но у нее достаточно финансовых возможностей, чтобы буквально следовать всем рекомендациям самых модных журналов. Итак, перед нами особа, которая всеми силами напоказ демонстрирует свое богатство и причастность в высшим кругам.
Наконец, третье соображение: слишком личное отношение к картине Павла Михайловича Третьякова.
Напомним, что Третьяков называл себя другом художника, он заключил с Крамским договор о покупке буквально каждой картины, написанной основателем Товарищества передвижников, и без споров выкладывал огромные деньги, называемые ему художником.
Но Третьяков наотрез отказался покупать «Неизвестную».
Павел Михайлович никогда и никому не объяснял причин своего поступка, заметив лишь однажды, что этой картине никогда не бывать в стенах его галереи.
* * *
Причина для ненависти к «Неизвестной» у Павла Михайловича была более чем серьезной – именно эту женщину он считал виновной в несчастной жизни, а потом и в смерти своего младшего брата Сергея Михайловича Третьякова.
В семье Третьяковых было девять детей, но в истории остались лишь имена двух братьев – Павла и Сергея, совершенно разных по духу и характеру, но делавших общее дело.
Павел был старше на один год, и, всегда серьезный и строгий, он казался полной противоположностью веселому и общительному Сергею. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, между братьями так и не вспыхнуло враждебного соперничества, которое, к сожалению, нередко отмечается между братьями. Напротив, Павел всегда с нежностью относился к Сергею. Как пишет в своих воспоминаниях старшая дочь Павла Михайловича Вера Зилоти, он «души не чаял в брате Сереже. Ведь они остались после смерти отца своего, Михаила Захарьевича, почти мальчиками 16-ти и 17-ти лет».
Оба брата вначале были «мальчиками на побегушках» в лавке своего отца, что находилась в Толмачах в Замоскворечье, а затем они сами занялись бизнесом, учились вести торговые книги. На унаследованный от отца капитал они купили долю в льняной мануфактуре под Костромой.
Вскоре они основали Ново-Костромскую мануфактуру – новые льнопрядильную и льняноткацкую фабрики на Волге. Их продукция славилась на весь мир, неоднократно удостаивалась золотой медали на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде и международной – в Париже. На средства Товарищества содержались школа, где было 18 учителей и 800 учащихся, ясли, библиотека, общежитие, больница, аптека, баня.
В 1853 году Сергей Михайлович влюбился в 16-летнюю Елизавету Сергеевну из богатого купеческого рода Мазуриных. Тут же сделал предложение, устроив по поводу свадьбы самые веселые балы, которые ежедневно проходили в Толмачах, где жили Третьяковы. Съезжались известные артисты, художники, музыканты.
«Танцевали до упаду, до зари, – пишет Вера Зилоти. – Молодая его жена во время бала раза три переодевалась: то вишневое платье с бриллиантами, то белое атласное с золотыми колосьями на фижмах, то палевое «тюль-иллюзион».
Но счастье молодых длилось недолго – во время родов Елизавета Сергеевна умерла.
Оставшись вдовцом, Сергей Михайлович нашел утешение в коллекционировании живописи, заразив этим увлечением и старшего брата. Вдвоем они могли часами ходить по выставкам, безошибочно угадывая в картинах их настоящую ценность и открывая новые таланты. Правда, Сергей больше уделял внимание европейской живописи и, прежде всего, художникам французской школы.
Зато именно Павел Михайлович Третьяков первым решил создать общедоступный музей национального искусства. Еще в 1860 году (а было ему тогда всего 28 лет) он составил завещание: «Я хотел сделать распоряжение на случай моей смерти… Капитал сто пятьдесят тысяч рублей серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи… Более всех обращаюсь с просьбой к брату Сергею; прошу вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять… что для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств».
Однако потом хандра оставила Павла Третьякова, и в 1865 году он женился на Вере Николаевне Мамонтовой, которая приходилась двоюродной сестрой известному меценату Савве Мамонтову.
Под влиянием семейного счастья старшего брата воспрянул духом и младший Сергей. В самом конце 1868 года Сергей Михайлович женился на Елене Андреевне Матвеевой – девушке удивительной красоты.
Через четыре дня после свадьбы по дороге в Париж он напишет брату в Москву: «Находясь в чаду счастья, я до сих пор не мог собраться написать тебе, любезный брат. Жена моя так мила и нежна со мной, счастье мое так полно, что передать положительно невозможно, – одним словом: я блаженствую! Дай Бог, чтобы только она была здорова – больше я ничего не желаю».
К сожалению, на пути семейной идиллии в доме Третьяковых стала антипатия, если не сказать вражда, между Еленой Андреевной и Верой Николаевной.
Возможно, причиной вражды стал горячий характер и южная кровь Елены Андреевны – по своему происхождению она была наполовину гречанкой.
Возможно, сказалось и то обстоятельство, что, как обмолвилась Вера Зилоти, за два года до свадьбы с Третьяковым к Елене Андреевне сватался брат Веры Мамонтовой, но Елена, разбив сердце юноше, отказала.
Возможно, сыграла свою роль и зависть. Господь не благословил Елену Андреевну на рождение детей, тогда как Вера Николаевна жила заботой о детях, которых у нее было шестеро – четыре дочери и два сына. Зависть с одной стороны, недоверие с другой – Вера Николаевна искренне считала, что и Елену Андреевну больше семейных уз интересует карьера мужа и его деньги.
Впрочем, кто сейчас может точно сказать, что творилось на сердце этих женщин, сумевших разрушить союз братьев Третьяковых?
Но поначалу все было хорошо. Павел Михайлович занимался торговлей, Сергей Михайлович ушел в политику. В 1868 году Сергей Михайлович становится членом Московского совета торговли и мануфактур. С января 1877 года он московский городской голова. В 1878 году – статский советник, через четыре года – действительный статский советник.
Будучи городским головой, он построил в Москве три новых моста (Устьинский, Краснохолмский и Дорогомиловский), устроил Всероссийскую торгово-промышленную выставку, организовал сбор средств на памятник А.С. Пушкину.
Крамской, сдружившийся с семейством Третьяковых, в 1880 году пишет специально для Сергея Михайловича портрет Елены Андреевны – картина «Лунная ночь». Посмотрите на портрет этой девушки – это же та самая «Неизвестная».
Дальнейшие события овеяны мраком семейных тайн и недомолвок.
В 1881 году Сергей Михайлович Третьяков, оставив все посты в Москве, переезжает в Санкт-Петербург.
Он занимается какими-то торговыми делами, она – порхает по балам и светским раутам. Недаром Крамской нарисовал ее на фоне Аничкова дворца – заветного сосредоточия великосветской жизни Петербурга, куда мечтала попасть каждая красавица. В одном из писем в мужу Вера Николаевна Третьякова замечает: «Жаль, что жизнь Сережи так грустно устроилась, вечно один дома».
Потом Елена Андреевна уходит от Сергея Михайловича.
Оставшись один, он переезжает в Петергоф, где долго болеет, всеми оставленный.
В Первопрестольную ему уже не доведется приехать – 26 июля 1892 года Сергей Третьяков умрет.
Павлу Михайловичу передадут текст его завещания: «Прошу брата моего Павла Михайловича Третьякова взять для присоединения к своей коллекции, дабы в ней были образцы произведений и иностранных художников, все то, что он найдет нужным, с тем чтобы взятые им художественные произведения получили то назначение, какое он дает своей коллекции».
Судьба Елены Андреевны неизвестна.
* * *
Однако насчет картины «Неизвестная» Третьяков ошибся.
Довольно долгое время картина, отвергнутая Третьяковым, путешествовала по российским городам как экспонат Передвижной выставки – из Петербурга в Москву, далее в Киев, в Харьков и, наконец, Варшава. Там картину покупает некто Клюквист – имя первого владельца «Неизвестной» всплывает лишь в документах посмертной выставки Крамского, скончавшегося в 1887 году. В 1894 году «Неизвестная» появляется на выставке частных владельцев при Первом съезде художников в Москве, но теперь ее владельцем был Павел Иванович Харитоненко – богатый промышленник и коллекционер живописи. После революции семья Харитоненко уехала за границу, а его коллекция была национализирована.
И лишь в 1925 году «Неизвестная» попала в стены Третьяковской галереи, где находится и по сей день.
