Ровно 125 лет назад, когда Павел Михайлович Третьяков передал в дар городу Москва свое собрание живописи, учредив «Московскую городскую галерею Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых», журналисты и критики стали дружно одолевать мецената одним и тем же вопросом:
– Вы помните, с какой картины началось ваше увлечение русской живописью?
– Конечно, помню, – усмехался в окладистую старообрядческую бороду Третьяков. – С «Искушения» Николая Шильдера, ее я купил в 1856 году…
– Не может быть! – недоумевали критики: и чего такого он в ней нашел?!
Не унимался известный критик Владимир Cтасов, написавший по этому поводу Третьякову два письма. И оба раза Третьяков вежливо отвечал: «“Искушение” Шильдера – это первая картина русская, которую я приобрел».
И даже указал цену – 150 рублей. 100 рублей он отдал художнику сразу, 50 – потом, через два года, когда картина вернулась с выставок.
За небольшой холст – 54 на 67 сантиметров – это были очень недурные деньги. За 150 рублей тогда можно было запросто купить дом в деревне или семью крепостных крестьян.
В тот год будущему основателю галереи исполнилось всего 33 года, и уже 6 лет они с братом заведовали всеми делами семейного предприятия. Худой, жилистый, угрюмый и неразговорчивый, с цепкими колючими глазами – типичный русский разбойник-ушкуйник с Волги. Такому дай палец, а он отхватит и всю руку.
В живописи Третьяков не понимал ничего, зато он очень хорошо умел считать деньги – и свои, и чужие.
Николай Густавович Шильдер. Искушение* * *
Павел Михайлович Третьяков происходил из древнего, но небогатого купеческого рода, обосновавшегося в Москве в 1774 году – именно в тот год, согласно семейному преданию, из уездного города Малоярославца Калужского наместничества в Первопрестольную столицу и прибыл прадед будущего коллекционера Елисей Мартынович Третьяков. Его сын – Захар Елисеевич – построил лавку в Замоскворечье, где торговал пуговицами и домотканным полотном, а внук – Михаил Захарович – обзавелся уже собственным магазином в Китай-городе – в Старых торговых рядах между Варваркой и Ильинкой. Женившись на Александре Даниловне Борисовой, дочери крупного коммерсанта, экспортера сала, Михаил Захарович удачно вложил приданное в дело – он купил второй магазин, обзавелся статусом купца 1-й гильдии. В 1832 году у них родился первенец – сын Павел, затем еще восемь мальчишек и девчонок, появившихся на свет с небольшим перерывом – Сергей (1834), Елизавета (1835), Даниил (1836), София (1839), Александра (1843), Николай (1844), Михаил (1846), Надежда (1849).
Уже с 14 лет отец начал приобщать Павла и его младшего брата Сергея к семейному бизнесу: мальчишки бегали с поручениями, учились вести записи в торговых книгах, а позднее целыми днями пропадали на построенной отцом в Костроме льнопрядильной фабрике.
В 1848 году семью постигло горе: от скарлатины умерло четверо детей, а в 1850 году скончался и сам Михаил Захарович Третьяков. После его смерти все движимое и недвижимое имущество досталось двум сыновьям, Павлу и Сергею, которые успешно продолжили торговое дело отца.
Они купили новый дом – каменный двухэтажный особняк, стоявший между Малым Толмачевским и Лаврушинским переулками. Удачно выдали старшую сестру Елизавету замуж – за молодого купеческого сына Владимира Коншина, который вскоре вошел в семейный бизнес Третьяковых.
Следующим нашел себе спутницу жизни Сергей Михайлович. Невеста – 16-летняя Елизавета Сергеевна Мазурина – происходила из богатой купеческой семьи Мазуриных. Ее отец Сергей Алексеевич Мазурин был основателем Реутовской мануфактуры, председателем Биржевого комитета Москвы и одним из богатейших людей города. Правда, незадолго до того, как Третьяков сделал предложение Елизавете Сергеевне, Сергей Алексеевич Мазурин скончался, оставив в наследство детям не только заводы и фабрики, но и небольшую коллекцию западноевропейской живописи. Причем, как уверяли знатоки, сами картины стоили гораздо дороже особняка Мазуриных на Мясницкой улице в самом центре Москвы.
Этот факт очень заинтересовал Третьяковых, давно подумывавших о новых способах вложения капитала и о новых инвестиционных проектах, выражаясь современным языком. Однако сменить сферу деятельности было не так просто – купеческие гильдии зорко оберегали свои «поляны» от чужаков. Сфера же торговли предметами искусства была никем не занята и не контролировалась, и каждый миллионер-нувориш мог начать покупать и продавать картины.
Идея показалась привлекательной. И по совету нового родственника – старшего брата Елизаветы Алексея Сергеевича Мазурина, который много путешествовал и учился в Европе, в том числе и в во Франкфуртской торговой школе, увлекался живописью и фотографией – братья в 1855 году на пробу купили 11 гравюр и 9 картин старых голландских мастеров.
В 1856 году Павел Третьяков, пока брат был занят предсвадебными хлопотами, отправился по делам компании в Санкт-Петербург.
Столичные знакомые потащили его в гости к известному в те годы коллекционеру живописи Федору Ивановичу Прянишникову, директору почтового департамента, который будучи членом Петербургского Общества поощрения художников, а одно время и его президентом, помогал многим молодым художникам, покупая их картины.
Исследователь И.С. Ненарокомова пишет: «Двадцать пять лет Прянишников собирал свою коллекцию. Были в ней некоторые слабые работы, но имелись и замечательные произведения: портреты В.Л. Боровиковского, картины К.П. Брюллова, А.Г. Венецианова, произведения Д.Г.Левицкого, Ф.М. Матвеева, В.А. Тропинина, “Сватовство майора” и “Утро после ночной пирушки” П.А. Федотова…»
Причем нередко он покупал картины «в рост» – находил перспективных студентов и скупал у них первые ученические работы, прекрасно понимая, что через несколько лет, когда эти студенты станут знаменитыми художниками, цена их работ вырастет в десятки раз.
Третьяков был восхищен собранием Прянишникова. И попросил рекомендовать ему какое-нибудь молодое перспективное дарование.
Федор Иванович и указал купцу на Шильдера.
* * *
Однако Николая Густавовича Шильдера никак было нельзя назвать «молодым студентом» – к тому времени он был старше Третьякова на 4 года.
О его детстве и юности известно немногое. Выходец из семьи бедных немецких дворян Лифляндии. Отец – смотритель Московской коммерческой школы. Дважды – в 1845 и 1846 годах – Николай пытался поступить в Рисовальную школу Общества поощрения художников в Петербурге, но принят не был.
В 1850 году Шильдер поступил в петербургскую Академию художеств, где учился более десяти лет. Он занимался в классе батальной живописи у знаменитого профессора Готфрида (Богдана) Павловича Виллевальде (автора эпохального полотна «Открытие памятника “Тысячелетие России” в Новгороде»). Причем профессор Виллевальде настолько проникся любовью к своему ученику, что даже лично хлопотал перед академиками о выдаче ему денежного воспомоществования на продолжение обучения.
В 1853 году Шильдер удостоился первой академической награды – малой серебряной медали за картину «Пикет лейб-гвардии Литовского полка. Из аванпостной службы».
В следующем году художник представил на выставке Академии серию работ, посвященные событиям Крымской войны 1853–1856 годов.
Однако в 1856 году, устав, видимо, от некоторого однообразия военной тематики, Николай Шильдер решил попробовать свои силы и в модном бытовом жанре, который тогда называли «живописью народных сцен», или на французский манер – «de genre». За образец он взял картину блиставшего на этом поприще художника-бытописателя Павла Федотова «Бедной девушке краса – смертная коса (Мышеловка)».
Сюжет картины прост: бедной, но гордой девушке поступает предложение отдаться за деньги богатому мужчине.
Правда, Шильдер несколько изменил сюжет – вместо федотовской карикатуры он представил настоящую драму.
Посмотрите на эту картину: мрачная и сырая подвальная комната, в которой живет девушка и ее престарелая больная мать, давно уже не встающая с постели. Целыми днями она лежит за темной занавеской и слушает, как ее дочь развлекает себя песнями во время работы над очередной вышивкой. Эх, девушке бы лучше пересесть поближе к окну или же вовсе работать на улице – от кропотливой работы каждый день так болят глаза! – но она никак не может оставить мать в одиночестве…
Но однажды в подвал пришли гости – богатый мужчина и старуха-сводня, которая без обиняков предложила девушке сделку: красивый золотой браслет в обмен на любовь. Возможно, даже и за постоянное сожительство – и тогда такие подарки станут регулярными. И вот оно – искушение: с одной стороны нищенский заработок вышивальщицы, с другой стороны – браслет, который можно продать и обеспечить семью. И купить маме так необходимые лекарства.
Эй, моралисты: «кто из вас без греха, первый брось в нее камень».
От федотовского сюжета в картине Шильдера осталась лишь одна аллегория: кошка, терпеливо ждущая, когда высунется мышь из-под буфета.
И, надо сказать, картина была по достоинству оценена профессурой Академии – в марте 1857 года «Искушение» решением Совета Академии художеств была удостоена Большой Серебряной медали.
Зимой 1858 года «Искушение» была показана на ежегодной ученической выставке Московского училища живописи и ваяния, после чего художник и передал ее Третьякову. Об этом свидетельствует письмо от Шильдера Третьякову от 16 июля 1858 года: «Милостивый Государь Павел Михайлович! Посылаю Вам мою картину без рамы, потому что с оной послать не совсем-то удобно, слишком много тяжести. Надеюсь на Вашу любезность, поэтому лично обращаюсь с просьбою: будьте так добры, пришлите мне обещанную сумму, если возможно, то к 28 числу этого месяца, за что я Вам буду очень благодарен. За сим свидетельствую Вам глубочайшее почтение, остаюсь покорнейший слуга Ваш Н. Шильдер».
Правда, Третьяков не сразу принял картину, распорядившись повесить ее в зале Московского общества любителей художеств – рассчитывая, видимо, привлечь внимание потенциальных покупателей.
Тогда Павел Третьяков и не помышлял о коллекционировании живописи, о чем он совершенно откровенно признавался в письме художнику-пейзажисту Александру Богомолову-Романовичу, окончившему Академию художеств в 1857 году с Большой Золотой медалью: «Душевно уважая Вас, скажу Вам откровенно, что картину Вашу я брал, надеясь сбыть кому-нибудь из знакомых… Мне, собственно, она не нравилась, но так как была выставлена в Академии, то я полагал, может быть, другие найдут ее хорошею…»
И расчет Третьякова оказался верен – он с выгодой продал не только картину Богомолова-Романовича, но и все остальные работы, приобретенные в те годы.
Не нашла покупателя только единственное полотно – «Искушение» Шильдера, «забытое» купцом в зале собрания любителей художеств.
Впрочем, возможно Третьяков действительно на время забыл о своей покупке – в 1860 году Елизавета Сергеевна Третьякова во время родов второго ребенка неожиданно умерла. Горю Сергея Павловича не было границ, и старшему брату стоило больших трудов вытащить его из депрессии. В том же 1860 году братья уехали за границу, тогда же Павел Михайлович составил свое первое завещание («завещательное письмо»), в котором он впервые высказал мысль об устройстве галереи: «Сто пятьдесят тысяч рублей серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи…» Предполагалось, что основу собрания составит коллекция Прянишникова – видимо, у Третьякова была договоренность о покупке всех картин оптом.
Через год братья вернулись на родину, охваченную эйфорией новой жизни – Государь-Освободитель отменил крепостное право! Затем Третьяковы занялись устройством Новой Костромской мануфактуры льняных изделий – гигантского холдинга, который производил больше пряжи и тканей, чем льнопрядильни Швеции, Голландии и Дании вместе взятые.
Только в 1863 году Павел Михайлович вспомнил о своей идее устройства «художественного музеума».
Он снял «Искушение» с продажи и внес картину под «нумером 1» в лично составленный им первый каталог своей коллекцию. Вторым номером стала картина Василия Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами», затем шли полотна Саврасова, Перова, Якоби…
С этих картин Третьяков и начинает создавать галерею русских художников – сам и для себя лично.
Так умер циничный купец от живописи и родился коллекционер.
Знаком этого перерождения и стало «Искушение» – картина, которая лишь годы спустя открыла зрителю свой истинный сюжет.
* * *
Есть что-то мистическое в том, что основанию каждой известной картинной галереи неизменно предшествует явление Ее – древней богини, грозной и прекрасной бессмертной девы, рожденной в буре морей и ввергавшей людей в пучину любовной страсти и опьяняющих желаний. У нее была тысяча имен и тысяча прекрасных лиц – греческая Афродита, Венера латинян, Остара германцев, Инаннна шумеров, Иштар древних вавилонян…
Греки верили, что когда музы на Олимпе позабыли про художников и скульпторов, то их сердца присвоила себе Афродита, с тех пор каждая галерея и выставка искусств – это Ее храм и Ее дом.
Прекрасной Венере посвятил свой дворец в Фонтенбло король Франциск I, и через несколько десятков лет собранные им шедевры превратились в королевскую коллекцию будущего Лувра.
Венере Таврической русский император Петр Великий отдал свои царские палаты – будущий Эрмитаж. История этой статуи удивительна. Еще в 1717 году государь отправил в Италию специального посланника капитана Юрия Кологривова, которому царь поручил искать и покупать произведения искусства. И вскоре Кологривов известил Петра I о крайне удачной покупке: «Купил я статую марморовую Венуса, старинная, найденная с месяц, как могу хоронюся от известного охотника …» Охотник – это папа римский Климент XI, который сам интересовался произведениями искусства, препятствуя иностранцам приобретать и вывозить из Рима картины и скульптуры. Для доставки Венеры в Санкт-Петербург капитан Кологривов разработал целую спецоперацию, и в итоге «марморовый Венус» стала бесценной жемчужиной будущего Эрмитажа.
Афродита Ботиччелли стала символом Галереи в Уфицце, а ее сестра – в образе Сикстинской Мадонны Рафаэля – Дрезденской галереи Старых мастеров.
Венера-Афродита явилась и глазам изумленного купца Третьякова – ведь картина Шильдера – это иллюстрация поэмы «Аргонавтика» Аполлона Родосского, в которой описано, как коварная Гера щедрыми подарками соблазнила юную Афродиту выйти замуж за своего сына Гефеста – искусного кузнеца и самого безобразного бога на Олимпе, который вечно прятался во мраке подземелья. Неслучайно здесь Афродита изображена в образе вышивальщицы – именно ткачество и вышивка были любимыми занятиями Афродиты.
Все было предопределено заранее.
В Москве должна была появиться галерея русских живописцев, и Она долго выбирала своего избранника, пока не увидела, наконец, этого угрюмого мужчину с железной волей и заледеневшим сердцем, которому так не хватало любви и страсти.
И она послала ему знак свой любви – впрочем, еле заметный, как и все знаки богов.
