Не так давно на книжный рынок выбросили новинку: изящная и таинственная незнакомка в чёрном под заголовком «Братство на всю жизнь». Про неизвестного автора значится следующее: руководитель проектов для корпоративных клиентов в одном из ведущих банков России, с 2018-го по 2021 год был исполнительным директором благотворительного фонда «Шанс», один из основателей Fraternitas Ruthenica и член ряда других сообществ. Прямо Фанфан-тюльпан! При этом Дмитрий Борунов не скрывает своего лица и даже ведёт собственный подкаст «Хата с краю».
Обложка книги «Братство на всю жизнь». Фото: vk.com/chernaya100
– Сколько тебе лет?
– Мне 26.
– Это много или мало?
– Я думаю, достаточно много для того, чтобы что-то успеть понять. И слишком мало, чтобы по-настоящему много успеть.
– К 26 годам что самое главное ты сделал в своей жизни?
– Я неплохой сын, как мне кажется. Я написал книгу. Ну и вещь, неразрывно связанная с книгой: я, конечно же, поучаствовал в создании нескольких студенческих сообществ, которые, я надеюсь, переживут меня на много-много лет.
Если мы сейчас пойдём и зададим вопросы про какие-то самоуправляющиеся сообщества, про традиции таких сообществ за границей у отдельно взятых студентов России, я думаю, что в 9 случаях из 10 мы либо не получим ничего, либо это будут какие-то стереотипы про американские дикие тусовки, пьянки и не более. Люди просто не знают, что такая опция в принципе существует. И, к слову, именно поэтому я и писал книгу, чтобы люди просто знали, что такое тоже есть. Понимали, какой в этом профит. И не стеснялись пробовать делать такие же сообщества.
– Сообщества, о которых ты говоришь, – это сообщества студенческие?
– Это сообщества студенческие, но здесь нужно сделать одну важную оговорку: они студенческие по принципу приёма членов в свои ряды, то есть они принимают только студентов. Но при этом членство в них пожизненное, то есть люди, которые пришли в них в качестве студентов, прожили там некую активную жизнь в качестве членов этого комьюнити, становятся выпускниками, заканчивают обучение, выходят во взрослую жизнь, но они не покидают при этом ряды сообщества. Они переходят в новый менее активный статус. Но если им интересно – они могут продолжить активно участвовать в жизни, никто им не мешает. Просто, как правило, это люди, у которых уже другие приоритеты, другие цели, они скорее сфокусированы на карьерном развитии, на каких-то своих проектах. А сообщество для них – это скорее уже место, где они не берут, а отдают, поддерживая эти молодые, подрастающие поколения ребят.
Я надеюсь, что моя книга поможет вернуться таким сообществам в нашу реальную жизнь. Сама по себе она не может решить эту задачу, её могут решить только люди.
– Почему русское братство называется таким именем – Fraternitas Ruthenica?
– Когда мы создавали наше объединение, мы искали аналоги в прошлом и за границей. У нас была интуиция, что надо создать какое-то студенческое объединение, при этом мы понимали, что изобретать велосипед не имеет смысла, наверняка есть что-то, уже работающее, и опыт этих форматов можно почерпнуть, сделать что-то своё. И Fraternitas Ruthenica (FR) – это на самом деле очень символично, потому что, с одной стороны, оно отражает слово «Fraternitas» – это греческие буквы из Америки, прежде всего мы взяли что-то от них, а «Ruthenica» – это отсылка к «Ruthenia». «Ruthenia» – это, наверное, самое популярное название для русских студенческих корпораций до 1917 года. И мы хотели показать, что мы берём опыт и того, и другого формата, делаем что-то своё. Мы создаём некий новый формат, более гибкий, более адаптивный, более, возможно, в чём-то интересный, вбирая в себя лучшее из того и из другого. И кажется, что это довольно удачное название, которое показывает внешней аудитории, даже не сильно погружённой в нашу внутреннюю жизнь, что мы представляем собой на самом деле.
Фото: instagram.com/fraternitasruthenica– Сколько вас было вначале, когда братство только начиналось?
– Всего основателей около 30, из этих 30 я бы сказал, что человек 15 были наиболее активными и действительно на себе вывезли сообщество в первые пару лет его жизни, когда было больше всего шансов, что мы просто умрём как объединение.
– Вы часто шутите у себя в компании, что FR – это РФ наоборот?
– Бывает, потому что, как у любого сообщества, есть какие-то свои забавные моменты. У нас настоящая демократия в полном смысле этого слова, без каких-то иерархий. Голос каждого равен. И когда что-то происходит не так быстро и удобно, как бы нам этого хотелось, то у нас есть какие-то шутки на то, что мы возможно, какими-то кусочками своей жизни повторяем всё то, что мы любим высмеивать в РФ. В плохом смысле слова. Это скорее что-то такое ироничное, несерьёзное. Всерьёз мы, конечно, об этом не говорим.
– Ты сказал, что любовь к истории у тебя с детства, а кто твои родители?
– К сожалению, я довольно рано потерял отца, когда мне было девять, а ему всего тридцать пять. Он в девяностые занимался бизнесом. Потом, так как нужны были деньги на операцию моей сестры, он вынужден был его продать. Потом он работал как механик, довольно высококлассный, в яхт-клубе рядом с Москвой. Там он занимался спуском лодок на воду и так далее. Мама у меня под конец нулевых работала в компаниях, связанных с фондовым рынком. И в начале десятых она ушла на пенсию, посвятила себя семье. Впоследствии появился мой младший брат. У нас с ним разница в восемнадцать лет.
– Извини, а что случилось с отцом?
– Это было заказное убийство, которое до сих пор не раскрыто. По-моему, уже прошёл срок давности пятнадцать лет. Отец никогда не был связан ни с какими криминальными структурами, он не чувствовал никакой опасности, жил с семьёй. Вообще непонятно, что это. Есть разные версии, довольно правдоподобные, что бы это могло быть. К сожалению, я, наверное, не могу их озвучивать, потому что они могут восприниматься как клевета. Я не знаю, кто заказчик. Скорее всего, это какое-то эхо девяностых, потому что отец не хотел никогда платить.
Там были какие-то дикие истории, когда к нему приходили выбивать деньги ребята, с которыми он в школе практически за соседними партами сидел. Были случаи, когда мама вывозила деньги в коляске с нами, потому что отца могли поймать, избить и всё отнять. Помню историю, когда ездили в Саратов (это малая родина моей мамы). Отец там закупал муку для своих ларьков, чтобы испечь хлеб. В Москве тогда как раз был кризис с продовольствием и не было возможности купить муку здесь. На выезде из города им прострелили кузов машины. Специально не хотели убить, но просто дали понять, чтобы в следующий раз, мол, если ты захочешь покупать, знай, что тут надо платить крыше.
Я знаю точно, что это убийство не связано с отношением отца к криминалу или каким-то иным объединениям.
– Да, неожиданно… Ты не раз говорил, что шёл заряженный на студенческую жизнь и разочаровался. Откуда взялись эти ожидания от студенчества? Что ты там искал?
– У меня была довольно унылая школа. Я учился в Москве, на севере, на самой окраине. У меня уже был запрос на изучение истории, но не было никого, с кем бы это можно было обсуждать. Находясь в этом довольно душном пространстве, разумеется, я понимал, что не хочу в нём находиться. А что дальше? Мне нужно что-то другое. А другое – это что? Совершенно логично было, что я из этой школы выйду, а выйду куда? Разумеется, в университет, а что вообще есть в университетах? С этого началось моё первое приближение к теме студенческих объединений. Тогда ещё поверхностное.
Я понял, что студенчество – это же не только про зачётку, экзамены, дипломы, какие-то формальные критерии, оценки за знания. Это в том числе про ту среду, в которую ты попадаешь. Университет – это не то же самое, что школа. Если это хороший университет – логично предположить, что это люди, похожие на меня: мотивированные, интересующиеся, разносторонние.
Я пошёл в «Вышку» (ВШЭ), для меня это был самый свободный, самый интересный университет, который есть в России, где меньше всего того совка, который я очень не любил. И даже там я был разочарован – я не нашёл ничего.
– Ты смотрел фильм «Общество мёртвых поэтов»?
Кадр из фильма «Общество мёртвых поэтов». Фото: Touchstone Pictures– Нет, но он у меня записан в моём todo-листе фильмов, которые нужно посмотреть.
– Я тогда не понимаю, как тебе пришла в голову идея создать студенческое братство: в современной культуре именно эта картина на это вдохновляет!
– Возможно, есть на самом деле несколько картин, которые к этому подталкивают. Большей частью это комедии про американские братства. Но то, о чём мы говорим, – это скорее связано с корпорацией Западной Европы, потому что появление корпораций в Европе было больше не про веселье, а про защиту своей родины, про то, как создать единую Германию, объединить разрозненные земли, освободить их от Наполеона и так далее. Чем глубже ты в это погружаешься, тем больше понимаешь, откуда вот эти, казалось бы, забавные, нелепые традиции сегодняшних студенческих корпораций с холодным оружием и какими-то смешными шапочками. За всем этим есть очень большая история, в том числе кровопролития, приношения жертв ради своей страны. Я совсем по-другому увидел то, чем могут быть объединения студентов, тем более пожизненные, когда ты связан с ними, по сути, до могилы.
– Вы сразу поняли, что ваше Русское студенческое братство будет такой тайной корпорацией.
– Мы не тайные, мы закрытые. С одной стороны, это просто прикольно, как бы это ни звучало. Нам хотелось сделать что-то таинственное, покрытое пеленой тайны, что-то, что доступно только нам. И мне кажется, это абсолютно нормальное желание: все люди, на мой взгляд, так или иначе хотят быть причастными к чему-то, что скрыто от внешних глаз и доступно только некой категории избранных, которые так же, скорее всего, отобраны соучастниками. С другой стороны, этот формат нёс в себе чисто практические преимущества. Мы вообще не понимали, как на это отреагирует университет, в котором мы учимся, например. Вполне существовало опасение, что это может привести к исключениям, каким-то претензиям и даже – отдельная тема для разговора – там были угрозы на этот счёт.
– В современной России это вызывает как минимум вопросы и подозрение в глазах тех, кто предпочитает смотреть на ситуацию и видеть выжженное ровное поле, где всякое закрытое непонятное воспринимается как опасное. Вы сами наживали себе проблемы.
– Я очень рад, что ты задал этот вопрос. Отчасти ты прав. Логика людей, о которых ты говоришь, очень проста: если люди что-то скрывают – значит, есть что скрывать. У них работа в такие организации внедряться, разведывать, что у них всё хорошо, либо, наоборот, начать готовить им коктейль Молотова, как это бывает, провоцировать. Мы жили с этим, мы знали, что за нами следят, в какой-то момент мы получили даже косвенное доказательство, что о нас знают в центре «Э» и в Администрации президента. У людей работа знать про сообщества, которые занимаются самоорганизацией снизу. Было бы странно, если бы корпорация, численностью в несколько сотен человек ускользнула из их поля зрения, – это просто невозможно.
Поэтому одна из целей книги как раз повысить уровень безопасности корпорации. Я хочу, не раскрывая все карты, не разрушая вот эту атмосферу закрытости, которая у нас существует, рассказать какие-то базовые вещи про нас, чтобы люди точно понимали, чем мы не являемся, чтобы нельзя было устроить какую-нибудь провокацию против нас и обвинить нас в экстремизме. Я очень детально объясняю, вокруг чего мы строимся, что мы хотим делать и что мы точно делать не хотим. Я надеюсь, что где-то в более долгосрочной перспективе это поможет снять потенциально опасные вопросы в наш адрес, и у людей, которые так или иначе занимаются этой работой, будет меньше желания нас провоцировать. К сожалению, это, как ты правильно заметил, такая насущная необходимость, и нужно отвечать на эти риски.
– У вас, в этом Русском братстве, есть устав?
– Я не могу тебе ответить сейчас детально.
– Просто есть или нет?
– Закрытая информация…
Полную версию интервью смотрите на нашем youtube-канале
