Что предшествовало Табели о рангах? Реформы Государева двора начались ещё при Фёдоре Алексеевиче, который в 1682 году упразднил местничество. Несомненно, упразднённая система была анахроничной и сугубо традиционалистской: строилась на том, что статус человека в государственной иерархии должен быть соразмерен статусу его родителей. Иначе говоря, местничество делало позицию в управленческой иерархии во многом наследственной. Недостатки такого положения вещей вроде бы очевидны, но я бы обратил внимание и на ряд достоинств. Прежде всего у человека, который служил таким образом, возникало представление о своих правах, которые не может попрать даже сам царь. Доставшийся в наследство статус был чрезвычайно дорог. «Порушение чести» могло отразиться не только на самом человеке, но и на его потомках, поэтому «институт репутации», как сейчас бы сказали, работал, и за свои права допетровские государевы люди были готовы бороться до конца. Последний яркий пример в нашей истории, когда остатки этого «местнического» сознания ещё дали о себе знать, – это, как тогда говорили, «затейка» верховников 1730 года – высшей аристократии, попытавшейся выставить перед будущей императрицей Анной Иоанновной «кондиции», ограничивающие её власть. Верховники боролись за свои корпоративные права, с «рядовым» дворянством себя не ассоциировали, а то, в свою очередь, им не сочувствовало.
Из пепелища
Фёдор Алексеевич совершает символический жест: он сжигает местнические книги. Предполагалось, что так стирается разница между боярами и низами Государева двора. В действительности, разумеется, сразу ничего не поменялось, новой иерархии не возникло, и пропасть, отделяющая условного боярина Бориса Петровича Шереметева от Александра Даниловича Меншикова, ничуть не уменьшилась. Говоря языком XVIII века, и тот, и другой являлись дворянами. Но в XVII веке такого понятия не было – вернее, оно использовалось совсем в другом смысле и уж точно не означало представителя благородного сословия.
Сожжение местнических книг в 1682 году. Фото: общественное достояниеНовую модель, которая должна была прийти на смену «сожжённому» местничеству, предложил только Пётр. Она выглядела вполне рациональной: что заслужил – то и получи. Табель о рангах, принятая в 1722 году, должна была открыть дорогу меритократии. Пётр также привёл в соответствие военные, морские и гражданские чины, поэтому у царя была возможность безболезненно перебрасывать человека со службы на службу, при этом тот прекрасно понимал, на каком месте окажется. Как и все реформы Петра, идея Табели возникла не на пустом месте: аналогичные меры имели место и в других европейских странах, повсюду требовалась рационализация бюрократического аппарата. Но была одна важная особенность в петровском проекте: он решал не вполне техническую, а скорее идеологическую задачу. Он говорил не о том, что есть, а о том, что хотелось. Пётр создавал Россию на свой вкус: чтобы был Амстердам (Петербург им, конечно, не стал, а стал чем-то другим), чтобы была морская держава (наш флот сразу после Петра перестал играть серьёзную роль) и т.д. И чтобы вдруг – откуда ни возьмись – появилась профессиональная бюрократия западного образца.
Тут стоит заметить, что в допетровских приказах трудились вполне профессиональные люди, те же дьяки и подьячие, но реформы Петра нанесли по ним серьёзный удар – ушли приказы, привычный порядок работы и жизни (в частности, на несколько лет дьяки даже стали податной группой населения, что имело не только экономический, но и символический смысл) – и к 1722 году этот узкий бюрократический слой ещё не успел оправиться от обрушившихся на его голову потрясений. При создании Табели о рангах прежняя бюрократия словно бы выносилась за скобки, а откуда брать новую – никто не пояснил. Такая удивительная беспочвенность оправдывалась тем, что в гражданских служащих российское государство образца XVIII века было не слишком заинтересовано. Дело в том, что Пётр строил военное государство, главный институт и инструмент в руках царя, а потом и императора XVIII и начала XIX века, – это армия. Все губернаторы, коллегии и прочие государственные учреждения – «при армии». Поэтому основной призыв в дворянство по Табели о рангах, совершившийся при Петре, был связан с призывом на военную службу.
Дети в канцеляриях
Ситуация меняется только в эпоху Екатерины. В 1775 году проводится реформа управления и появляются новые губернии, а значит, новые гражданские вакансии, которые требуется срочно заполнить людьми. И мы фиксируем новый «призыв», только теперь уже не на фронты Северной войны, а в канцелярии. Молодые люди получают возможность быстро продвигаться по «гражданской» карьерной лестнице просто потому, что конкуренция очень невысока, а те, кто при этом имеют какие-то особые способности и таланты, совершают головокружительный карьерный взлёт. Характернейший пример здесь – Михаил Михайлович Сперанский, которой за несколько лет делает карьеру генерала, но не в армии, а в канцелярии (впрочем, его дарования действительно были выдающимися).
М. М. Сперанский. Художник: А. Г. ВарнекДо реформ Александра II гражданская служба не приносила большого дохода, но всё же для многих являлась подспорьем. Нужно понимать, что одно дело – это чиновник в Петербурге, а другое дело – в губернии. В столице и расходы заметно выше, и своего хозяйства нет, и квартира часто съёмная. На местах жизнь куда дешевле, а само чиновничье жалованье рассматривается просто как прибавка к тому хозяйству и доходу, что и так есть. Дворяне XVIII – начала XIX века – это в массе своей вовсе не Шереметевы, Бобринские или Юсуповы. Это те, чей образ жизни, в общем, не сильно отличается от жизни их крепостных крестьян. Поэтому многим хотелось иметь какой-то дополнительный доход. В некоторых губернских канцеляриях работали подростки: их туда устраивали родители, чтобы получать жалованье за себя и за нескольких своих детей, которые, умея читать и писать, вполне справлялись с обязанностями.
Постепенно этот ещё очень несовершенный бюрократический аппарат численно возрастает. Наконец в течение XIX века вместе с образованием университетов и элитарных учебных заведений, упорядочением работы министерств и всего государственного аппарата, реформами Александра II меняется и качество бюрократии. Но при этом Табель не упраздняется, серьёзно влияя на самосознание чиновничества вплоть до февраля 1917 года.
Конь не по чину
Конечно, в новое время она приобретает новое значение. Те позиции, которые значатся в Табели о рангах, в начале XVIII века не были пустыми словами, они указывали на конкретные должности в канцеляриях. Коллежский асессор и служил коллежским асессором. Но в XIX веке коллегии упразднены, а чины остались: теперь они имели скорее символическое значение, указывая на статус человека, а не на его работу. Важно было не только то, какой у человека чин, но и когда он его получил. На званом обеде гости рассаживались в соответствии с этим, учитывалась даже дата чинопроизводства.
Мы почти никогда не обращаем внимания на то, что Акакий Акакиевич – вовсе не мелкий чиновник, его чин девятый из четырнадцати возможных, он титулярный советник (в то время как многие чиновники работали вообще без чинов). Но Гоголь не случайно указывает именно эту позицию, потому что 9-й чин – это последний перед чином 8-м, дающим право на потомственное дворянство. Всем читателям XIX века было понятно, что Акакий Акакиевич в силу личных способностей мог продвигаться по Табели, но до определённого «потолка»: таким, как он, никогда не дадут 8-го чина. Это свидетельство жизненного тупика. Заметим, что и Макар Девушкин из «Бедных людей» Достоевского тоже титулярный советник; а популярный романс на стихи Петра Вейнберга 1859 года гласил:
Он был титулярный советник,
Она – генеральская дочь;
Он робко в любви объяснился,
Она прогнала его прочь.
Пошёл титулярный советник
И пьянствовал с горя всю ночь,
И в винном тумане носилась
Пред ним генеральская дочь.
Нам сложно понять драму, которая заключена в этих строках, и за этой драмой ощутимо видна сила учреждённого Петром института – Табели о рангах. Когда Тургенева будут порицать за чествования в адрес Гоголя, основным аргументом бюрократии станет: «Да кто такой Гоголь? Какой у него чин по Табели?!». Чин сказывался не только на песпективах женитьбы или получения хорошего места за званым ужином, но и на повседневной жизни. Скажем, когда человек путешествовал из Петербурга в Москву, на всех станциях, где меняли лошадей, он должен был фиксировать свой чин – и в соответствии с ним получать в должной очереди лошадь. А если у него не было чина, он ждал эту лошадь, пока не проедут все остальные. При этом ни его состояние, ни фамилия ничего не значили. Обращение к человеку, конечно, тоже определялось чином. Человека второго чина требовалось приветствовать «ваше высокопревосходительство», тогда как третий чин ещё мог удовольствоваться просто «превосходительством».
И снова пожар
К концу XIX века символический вес Табели несколько снижается, в некоторых случаях, особенно в отношении чинов более низкого класса, можно было даже не учитывать все особенности обращений, приветствий и т.д. При Александре III государственный секретарь Александр Александрович Половцов поднимал вопрос о полном упразднении чинов, поскольку они часто шли вразрез с реальным положением чиновников: министр мог иметь сравнительно невысокий чин, а некий светский лентяй, почему-то заседающий в Государственном совете, очень высокий. Но идею Половцова отклонили, и с формальной точки зрения, как я и говорил, вся система чинопроизводства просуществует вплоть до Февральской революции. Бюрократия держалась за эти подпорки: в этом была сила привычки, это был горизонт ожиданий начинающего чиновника, и олимп, на который водрузился стареющий сановник. Впрочем, революция положила всему конец. И действительно, современному чиновничеству может быть не очень понятно, почему Табель о рангах – это часть его профессиональной истории; преемство было потеряно, равно как и дворянство, которое тоже обязано своим рождением и оформлением в отдельное сословие петровскому указу 1722 года.
Записала Ольга Солодовникова
