– Запоминайте, буква «эм» – это два тире. Повторяйте за мной: мааа-мааа, маа-маа!
– Маа-маа! – дружно грянул наш класс. – Мааа-мааа!
– Молодцы! – отставной подполковник КГБ, казалось, светился от радости. – Теперь буква «а». Это точка и тире. Это как сказать: ай-даа, ай-даа... Повторяйте!
– Ай-даа! – повторил класс.
– Так. А теперь, дети, расшифруйте, что я вам сейчас скажу: маа-маа-ай-даа-маа-маа-ай-да!
–Мама? – неуверенно протянула наша «ботанка» Лена Сычёва, гордость класса и призёр самых разных школьных олимпиад.
– Правильно! А теперь, дети, возьмите в руки телеграфные ключи – мы сейчас будем с вами учиться передавать знаки азбуки Морзе по рации!
На дворе стояла жаркая осень 1983 года. Только что, 1 сентября 1983 года, в первый день учебного года, советский перехватчик Су-15 сбил южнокорейский пассажирский лайнер, принадлежавший авиакомпании Korean airlines, который вторгся в советское воздушное пространство. До сих пор не ясно, чем руководствовались советские генералы, отдавшие приказ пилоту истребителя Су-15 майору Геннадию Осиповичу уничтожить пассажирский «Боинг» ракетами. В советской прессе, кстати, долгое время утверждалось, что на самолёте была размещена шпионская аппаратуру, а ничего не подозревающие пассажиры были просто «живым щитом» для зловещих планов Пентагона.
Газета «Красная Звезда» писала: «Советская сторона предъявила свидетельства того, что вторжение в наше воздушное пространство было преднамеренным. Полёт “Боинга-747” был строго синхронизирован с полётом разведывательного спутника “Феррет-Д”. Космический шпион появился над Камчаткой как раз в момент вторжения самолёта-нарушителя, фиксируя деятельность наших радиотехнических средств...».
Гибель 269 пассажиров и членов экипажа вызвала шок во всем мире. Именно тогда президент США Рональд Рейган назвал СССР империей зла. Правда, санкции тогда никто не вводил: СССР со всем советским блоком был и так исключён из капиталистической экономики.
И хотя советские газеты поначалу никак не комментировали случившейся трагедии (первое сообщение ТАСС о нарушении воздушных границ появилось только через три дня), вся страна уже на следующий день знала об инциденте.
Вечером мой отец соорудил из подручных материалов радиоантенну и начал слушать вражеские голоса – конечно, взяв с меня обещание, что я никому-никому не скажу об этом.
– Честное пионерское! – прошептал я слова страшной клятвы, искренне не понимая, кому будет интересно, что папа полночи провёл, прижавшись ухом к нашему приёмнику «Альпинист», из которого раздавался то вой циркулярной пилы, то невыносимый треск, то визг на грани ультразвука – как будто бы кто-то водил куском пенопласта по стеклу.
Впрочем, я тогда многого не понимал.
Но чувствовал, как на нашу прежде спокойную жизнь надвигается что-то очень нехорошее.
Сначала умер дедушка Брежнев (так нас учили называть генсека в школе), затем заболел дедушка Андропов, про которого, впрочем, родители шёпотом говорили не самые приятные вещи, а теперь – вот это. Взрослые шептались, что американцы в отместку за сбитый «Боинг» собираются объявить нам ядерную войну. А поскольку жили мы в Воронеже, где делали ракетные двигатели, то все ждали, что первый удар будет нанесён именно по нам. И выражение «бомбить Воронеж» в те годы имело совсем иной смысл.
По крайней мере мы сами к войне готовились.
В городе прошли учения по гражданской обороне – с сиреной и эвакуацией «раненых» из-под завалов разрушенных предприятий.
Взрослые закупали гречку, банки с тушёнкой, соль, мыло и спички. Мои родители из поколения «детей войны» навсегда сохранили страх перед голодом.
В нашей школе прошли занятия по гражданской обороне: школьников учили надевать противогазы и строем идти в бомбоубежище. Вернее, в наш школьный подвал, забитый всяким хламом.
Также был объявлен смотр строя и песни, и каждый вечер после уроков все классы уныло тренировали строевой шаг на школьном дворе, разучивая антивоенные строевые песни. Наш класс, например, разучивал новую песню на стихи Николая Добронравова:
Рядом, рядом –
Радость и беда.
Надо, надо
Твёрдый дать ответ:
Солнечному миру –
Да! Да! Да!
Ядерному взрыву –
Нет! Нет! Нет!
Старшеклассники же, собиравшиеся на скамейках во дворе, тоже стали петь под гитару военные песни – например, народный «Фантом» про сбитого во Вьетнаме американского пилота. Или глумливую переделку детской песенки про «Голубой вагон»:
Медленно ракеты уплывают вдаль,
Встречи с ними ты уже не жди.
И хотя Америку немного жаль,
У Европы это впереди.
Ядерный фугас летит, качается,
От него хорошего не жди,
Даже если в землю закопаешься,
От волны ударной не уйти.
Скатертью, скатертью хлорциан стелется
И забирается под противогаз.
Каждому, каждому в лучшее верится.
Падает, падает ядерный фугас...
Также в школе появился «радиокружок»: отставные кагэбэшники учили нас азбуке Морзе и навыкам обращения с телеграфным ключом.
– Вы не смотрите, что вы маленькие, – ободряли они нас. – В современной войне даже дети на фронте пригодятся.
Высшей же похвалой было похлопывание по плечу:
– Молодец, вот с тобой в разведку можно идти!
Правда, со мной в разведку идти никто не хотел, потому что мои руки путались и никак не хотели выдавать нужных тире и точек.
Но и мне, криворукому, нашли место в строю: нашему 3-му классу было поручено сделать стенгазету с осуждением американского плана СОИ, то есть «Стратегической оборонной инициативы». Так называлась официальная программа Пентагона по размещению на орбите различных боевых станций и лазерных пушек. Это была чистой воды фантастика, придуманная исключительно ради «распила» военного бюджета, но наши генералы, не распознав подвоха, стали активно бороться с программой «Звёздных войн» (так СОИ именовали в советской прессе).
Ну что ж, звёздные – так звездные.
На листе ватмана я изобразил белоснежный корабль будущего в виде кремлёвской башни с надписью «СССР», который прямо из звезды на шпиле поражал лазерным лучом чёрные корабли американских империалистов, напоминающие пятиугольники Пентагона. Надо сказать, что многое в этом рисунке я скопировал из любимого журнала «Крокодил». Зато лозунг я честно придумал сам – в стихах: «Звёздным войнам – нет! Руки прочь от наших планет!».
Инструктору райкома партии моя газета очень понравилась. Нашему классу вручили грамоту победителя смотра строя и песни, газету послали в обком партии, а меня торжественно назначили политинформатором класса и командиром пионерского отряда.
И вопрос с разведкой отпал сам собой.
Военная истерия продолжалась в стране ещё полтора года – до весны 1985 года, когда умер Константин Устинович Черненко, последний генсек, которого нам в школе приказывали называть «дедушкой».