Эта спецоперация началась с разговоров о декоммунизации, продолжалась под красными флагами и празднует самою себя установкой советских памятников. Про памятник бабушке с флагом СССР (установленный сразу в Белгороде и Мариуполе) история вполне зощенковская: старушка, защищавшая знамя, то ли за Россию, то ли против, то ли была, то ли нет, то ли за красных, то ли за зелёных – уже не разберёшь, да и не надо. По мысли секретаря генсовета «Единой России» Андрея Турчака, «бабушка Аня (почему, кстати, так фамильярно?) защитила Красное Знамя, под которым воевали её родители», от нацистов, а значит, как с мифом о панфиловцах, детали не важны.
Ну а раз есть бабушка, то, конечно, не обойтись и без дедушек. Вернуть памятник Ильичу уже пообещали новые власти Херсонщины, опередили их в Новой Каховке и Геническе – Ленины возвращаются на постаменты своя.
Снесенный памятник Ленину в Черниговской области Украины. Фото: Стрингер/РИА НовостиА как же декоммунизация – скажете вы? Стоило оппозиционно настроенным экспертам и критикам власти уверовать в ненависть современного российского режима к большевикам, классифицировать весь режим по классу антикоммунизма и чуть ли не фашизма, как вдруг – такое эмпирическое опровержение. «Русский мир»-то, оказывается, с красными флагами! Названное обстоятельство вызвало, кстати, разочарование и в рядах энтузиастов спецоперации: думали, будут какие-то новые образы, символы, русская реконкиста, а тут всё те же – и даже не в профиль.
Исходя из обывательской логики человека, прожившего последние 30 лет в России, удивляться не приходится: да, у нас Мавзолей Ленина соседствует с весьма почитаемой могилой белоэмигранта Ивана Ильина на Донском кладбище. Пусть один покойный ненавидел другого, их современные российские ценители вполне научились пожимать друг другу руки, являя в самих себе красноречивый пример примирения без раскаяния. Если в каких-то технологиях эффективного менеджмента мы и не преуспели, то вот в этой – опыте эффективного примирения с полным отвержением покаяния – открыли новые, доселе неизвестные kpi. Мы миримся «поверх» убитых, замученных или преданных – с беспринципностью софистов, способных доказать друг другу что угодно.
Когда к слову приходится цитата из Ильина, берут Ильина. Когда к месту поставить памятник Ленину, поставят памятник Ленину. Уместность определяется не личным моральным выбором, а текущим контекстом, ландшафтом обстоятельств при единственно несменяемом курсе – на удержание власти и государственности, понятой как тотальное преемство: от Невского к Сталину и обратно. Установка Лениных в этом смысле – не столько дань любви конкретной идеологии, сколько «разметка территории». Культуролог Светлана Еремеева, автор книги «Памяти памятников. Практика монументальной коммеморации в России XIX – начала XX века», указывает, что вообще-то после смерти Ильича его ближайшая сподвижница – жена Надежда Крупская – активно протестовала против возведения монументов своему мужу, но слушать её не стали. В позднесоветские времена возник феномен «серийного советского памятника», у которого, по словам культуролога, «было особое назначение – помечать территорию. Эти памятники стали просто “знаками власти”: где они стояли, там был Советский Союз; никакого особого, уникального смысла за каждой скульптурой не прослеживалось».
Так и сегодня: где появляются эти памятники – бабушкам ли, дедушкам ли – там и есть Советский Союз, никакого нового смысла за всем происходящим не прослеживается. Советский Союз у нас начинается на Красной площади… А заканчивается? Да нигде не заканчивается. Спросите у любого функционера: чем отличается современный «русский мир» от советского? Выяснится, что только датой изготовления. Ну и ещё починкой пары «багов» вроде запрета на церковь: теперь Зюганов тоже в храме.
Очередь в Мавзолей Ленина на Красной площади. Фото: Мобильный репортер/АГН «Москва»Вся эта история одним концом вызывает усталость, а другим – длит ту самую стабильность, которая и не в ценах вовсе, и не в достижениях, а в вечной неопределённости, серой зоне морального компромисса, где сложные вопросы оставлены на потом. Завтра-завтра, не сегодня… Завтра выясним, создавал Ленин большую страну или нет, завтра выясним, каким белоэмигрантам верить, завтра разберёмся с флагами… Пусть пока постоит. Ну хотя бы ради бабушки: видите, ей это дорого? Вас же с детства учили, что стариков нужно уважать, вот и не шумите. Не трогайте. Это стабильно.
Будто бы очень милитаристский российский режим от «решительной разборки» – с собственным прошлым – защищается образами бабушек. Сила духа, понятая как воля, способность к осознанному выбору (какому Богу служить, каких предков чтить, в чём каяться) почти отсутствует в большинстве судьбоносных решений. Когда верховный главнокомандующий говорит, что у России «просто не было выбора», это звучит как очень глубокая правда: пространство выбора нам мало знакомо. Мы катимся туда, куда несёт нас цепь событий, начавшихся, конечно, не 24-го, а 25-го – октября 1917 года. И субъектность России покоится под большим слоем кумачовой краски, которую только подновляют каждую «русскую весну».
