26 апреля 1682 года. В Теремном дворце Кремля тихо умирал 21-летний царь Фёдор Алексеевич. Врачи говорили, что смерть пришла от цинги, но при дворе все шептались, что юного государя отравили и что отравители сейчас преспокойно пируют в соседних кремлёвских палатах, решая, кому отдать державу.
Ситуация была не из простых: Фёдор Алексеевич умирал, не оставив официального наследника престола. И вновь в страшной схватке сошлись две придворные боярские партии – кланы Милославских и Нарышкиных, которые уже второе десятилетие рвали страну на части. Но теперь слово взял патриарх Иоаким, собравший в своём тереме ближайших митрополитов и самых влиятельных бояр.
– Когда Господь Бог хочет какую страну казнями наказать, то прежде отъемлет у народа мудрых правителей, – начал свою речь патриарх, цепко всматриваясь в лицо каждого гостя. – Сегодня Господь, гневаясь на людей, попустил отнять у нас милостивого и крепкого нашего самодержца, чтобы вновь испытать нас. Но помните, братия, слова святых отцов церкви, что за междоусобием в верхах крадётся смута, а за смутою – гибель государству последует, ибо из малой искры огня великий пламень происходит! Посему надо раз и навсегда остановить эту смуту! Присягать будем Петру!
Бояре и митрополиты дружно загудели:
– Петра хотим, Петра на царствие!
Всесильный князь Василий Голицын, сидевший по правую руку от патриарха, до того лишь задумчиво смотревший, как огни свечей переливаются на гранях драгоценных бриллиантов в перстнях, унизывающих все его пальцы, вдруг поманил рукой добродушного князя Владимира Долгорукова, возглавлявшего кабацкий приказ:
– Чтоб завтра с утра, как только в церквах объявят имя государя Петра Алексеевича, все кабаки в городе были открыты. И наливать бесплатно – за здравие Петра Алексеевича!..
– Так Пасха же только через три дня будет! – встрял кто-то из непонятливых митрополитов. – Нельзя народ спаивать!
Но князь только резко бухнул бриллиантовым кулаком по дубовой столешнице:
– Вина не жалеть! Потом в грехах каяться будем, если выживем...
Князь Василий Голицын. Фото: общественное достояние* * *
Боярские кланы только назывались по фамилиям цариц, но на самом деле за царскими жёнами стояли куда более могущественные люди.
В частности, создателем клана Милославских были братья Морозовы – настоящие олигархи своего времени.
Ещё со времён правления Ивана III – деда Грозного – представители рода Морозовых всегда были «при царях». Но подлинное возвышение Морозовых началось именно в начале правления династии Романовых, когда братья Борис и Глеб Морозовы были назначены спальниками своего сверстника Михаила Фёдоровича – первого царя из династии Романовых (спальники – это самые близкие придворные, служившие в царской спальне, то есть имеющие неограниченный «доступ к телу»). Именно братьям Морозовым Михаил Романов и доверил воспитание своих сыновей: старший Борис стал пестовать старшего Алексея, а младший Глеб – младшего Ивана.
К сожалению, карьера Глеба Ивановича в качестве «пестуна»-воспитателя была недолгой: в возрасте пяти лет маленький Иван Романов скончался от болезни. Тогда Глеб Морозов был отправлен воеводой в Переславль-Залесский, затем – в Новгород Великий и Казань, где на торговле хлебом он заработал огромное состояние.
Зато Борис Иванович Морозов стал по-настоящему незаменимым человеком при дворе. Когда в 1645 году 17-летний Алексей после смерти отца венчался на царство, именно Борис стал фактическим правителем России: юный царь только подписывал бумаги, которые приносил ему «пестун», пользовавшийся неограниченным доверием.
Борис Морозов выбрал для своего воспитанника и невесту. Вообще-то сам Алексей Михайлович хотел жениться на юной Евфимии, дочери боярина Фёдора Всеволожского, но в результате интриг Морозова этот брак был расстроен. Вместо Евфимии он выбрал в жёны Марью Ильиничну, представительницу древнего, но бедного рода Милославских. В женитьбе царя на Милославской у Морозова был свой интерес: вскоре он сам женился на Анне Милославской, младшей сестре царевны, став таким образом царским свояком.
В ответ разъярённые бояре из клана Всеволожских устроили в Москве так называемый Соляной бунт, намереваясь убить и Морозова, и Милославских. Бунт был усмирён царскими стрельцами, хотя для спасения любимого боярина от гнева москвичей царю пришлось отправить Морозова в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь.
Картина Э. Лисснера «Соляной бунт в Москве». Фото: общественное достояниеЧерез несколько месяцев царский «пестун» вернулся в Москву, но прежнее влияние на царя восстановить было уже не так просто. Поэтому Морозов и приложил все силы, чтобы породниться с новым царским окольничим Прокопием Соковниным. И даже уговорил царицу Марью Ильиничну устроить брак молодой Феодосии Прокопьевны Соковниной и своего младшего брата Глеба Ивановича, первый брак которого (он был женат на княжне Авдотье Сицкой) оказался бездетным.
Впрочем, бездетным оказался и брак самого Бориса Ивановича, так что боярыня Феодосия Морозова, которая вскоре после свадьбы родила сына Ивана, стала наследницей огромного состояния братьев Морозовых (старший Борис Морозов умер в 1661 году, младший Глеб – через год).
И это было не просто состояние. По росписи, она владела 10 тысячами крестьянских дворов. Подобного богатства не было ни у кого из бояр, кроме, может быть, Строгановых. Для своей супруги Глеб Иванович в подмосковном селе Зюзине построил роскошный дворец на европейский манер: полы были выложены белым и чёрным мрамором, а во дворе располагался огромный парк-сад с фонтанами и живыми павлинами.
Боярыня Морозова и стала одним из столпов клана Милославских. Её младшая сестра Евдокия была замужем за князем Петром Урусовым, который был троюродным братом царя и прославился при подавлении восстания атамана Разина.
Младшие братья – Фёдор и Алексей Соковнины – также командовали в Москве стрелецкими полками.
Другим столпом Милославских был знаменитый воевода князь Юрий Алексеевич Долгоруков, усмиритель бунта Степана Разина. Его младший брат Дмитрий был женат на Ирине Милославской, родной сестре царицы Марии Милославской, которая родила ему сына Владимира.
* * *
В 1669 году во время тяжёлых родов умерла царица Марья Ильинична Милославская. Умерла и её новорожденная дочь Евдокия, пережившая мать всего на два дня.
Два года царь ходил в трауре, а потом решил жениться вновь.
И здесь свою интригу разыграл боярин Артамон Матвеев – близкий друг детства государя, с которым они вместе воспитывались при дворе. Когда Алексея Михайловича короновали на царство, он сделал Артамона Матвеева стрелецким полковником. Позже тот воевал в Малороссии и Прибалтике, а также от имени царя Алексея вёл переговоры со своенравными гетманами о заключении «вечного союза» Украины и России. После возвращения в Москву он стал министром иностранных дел, то есть главой Посольского приказа.
Картина Фоллевенса Старшего «Портрет Артамона Матвеева». Фото: общественное достояниеИ, конечно, он не упустил случая укрепить положение при дворе, познакомив царя со своей юной родственницей Натальей Нарышкиной, которая на правах воспитанницы-приживалки жила в тереме Матвеева.
Царь влюбился без памяти, и в январе 1671 года Нарышкина стала царицей.
Это событие стало, по сути, дворцовым переворотом: вместо боярского клана Милославских власть и силу в стране стал прибирать к рукам клан Нарышкиных – вернее, сам Матвеев, ведь «худородные» Нарышкины, происходившие от крымского воеводы Кубрата по прозвищу Нарыш, перешедшего в середине XV века в православие, никак не могли всерьёз претендовать на влияние в Москве.
* * *
Матвеев сделал всё, чтобы нейтрализовать влияние Милославских.
Воевода Юрий Долгоруков был отправлен наместником в Тверь, оттуда – в Польшу, чтобы вести с поляками переговоры о выборах в польские короли царевича Фёдора Алексеевича.
Сложнее всего было обезвредить Морозову, которая открыто стала выступать против новых фаворитов, демонстративно отказавшись приехать в Москву на царскую свадьбу. На все царские увещевания она ответила твёрдым, но вежливым отказом, сославшись на болезнь: «Ноги ми зело прискорбны, и не могу ни ходити, ни стояти».
Естественно, при дворе заметили вызывающее отсутствие Морозовой, верные слуги Матвеева стали нашептывать царю, что имение Морозовой стало гнездом раскола, где собираются враги не только новой церкви, но и самого царя.
В конце концов Алексей Михайлович дал добро на арест Морозовой по обвинению в государственной измене.
И в середине ноября 1671 года во дворец в Зюзино прибыл отряд стрельцов во главе с самим начальником стрелецкого приказа думным дьяком Ларионом Ивановым. В тот же день Морозову в кандалах отправили в Кремль – разумеется, это были вовсе не опереточные цепи, которые изобразил на своей знаменитой картине Василий Суриков. Нет, ноги боярыни заковали в огромную деревянную колоду, не дававшую самостоятельно сделать и шага. Руки были прижаты к груди и прикованы к цепи, идущей к колоде от шипастого ошейника, не позволявшего арестанту крутить головой. Разумеется, в таких кандалах Морозова не могла послать толпе никакого двоеперстного знамения – дюжие стрельцы просто вынесли её под руки из дворца и без особых церемоний швырнули в телегу:
– Кончилось ваше время, ваше благородие...
Картина В. И. Сурикова «Боярыня Морозова». Фото: Государственная Третьяковская галереяЧерез несколько лет мучений боярыня Морозова умерла в земляной тюрьме-зиндане в Пафнутьево-Боровском монастыре. Вместе с Морозовой были замучены её 11-летний сын Иван и её младшая сестра княгиня Евдокия. Репрессии коснулись и других Милославских – например, Фёдора и Алексея Соковниных, сумевших доказать свою лояльность царю, просто сослали из Москвы, назначив воеводами в маленькие города.
Имущество Морозовой было конфисковано и разграблено. Роскошный дворец Морозовой в Зюзине Матвеев подарил своему ближайшему приятелю – князю Василию Одоевскому.
* * *
Триумф Морозова продолжался до 1676 года – до смерти 46-летнего царя Алексея Михайловича Тишайшего.
Казалось, ничто не предвещало трагического исхода. Шёл январь 1676 года. Царь был весел и здоров. Он принимал послов из Голландии, слушал с царевнами и придворными музыку. 23 января явились первые признаки нездоровья: Алексей Михайлович, как уверяли придворные медики, подхватил прозаическую простуду на фоне высокого давления. Правда, манера лечения у царя была весьма своеобразной – весь в жару, царь требовал холодного кваса, а на живот велел класть толчёный лед, как будто бы что-то сжигало его изнутри. Конечно, в такой ситуации любой следователь сразу же заподозрил бы отравление, но доктора позднее утверждали, что государь сам отказался от расследования.
Через неделю мучений положение стало безнадёжным. 29 января царь благословил на царство 14-летнего сына Фёдора, старшего сына от Марии Милославской.
Воцарение нового государя прошло спокойно. Об этом сообщал в своих отписках датский резидент в Москве Монс Гэ: «Тотчас после смерти государя (Алексея Михайловича – Авт.), в тот же вечер, бояре посадили нового царя на отцовский престол, по принятому обычаю пригласили его целовать крест, затем приняли от него распятие и также поцеловали, присягнув на верность».
Федор Алексеевич Романов. Фото: Государственный Эрмитаж* * *
Разумеется, воцарение Фёдора Алексеевича немедленно повлекло за собой падение Матвеева, которого обвинили в намерении посадить на престол младшего царевича Петра, сына Натальи Нарышкиной. Дескать, царевич Фёдор очень болен и мало надежды на его жизнь.
В итоге Матвеев был сослан со всей семьёй в Пустозёрск.
Решающую роль в падении Матвеева сыграли как князь Юрий Долгоруков, вернувшийся в Москву, так и два «нарышкинца», перешедшие на сторону Милославских.
Во-первых, это глава стрелецкого приказа дьяк Ларион Иванов. В награду за предательство он получил назначение на пост главы посольского приказа – вместо Матвеева. И прославился тем, что ежедневно ходил к Фёдору Алексеевичу на доклад, зачитывая царю «куранты» – собственного сочинения обзоры новостей и донесений иностранных послов.
Во-вторых, на сторону Милославских перешёл князь Василий Голицын – начальник пушкарского приказа и давний друг Алексея Михайловича. Более тридцати лет Голицын прислуживал за обеденным столом государя – распоряжался винами, участвовал в приёмах иностранных послов и всегда сопровождал государя в поездках на молебны в самые отдалённые монастыри.
Вскоре князь Голицын стал богатейшим человеком, подгребая под себя всё больше должностей и приказов. Так, помимо стрелецкого, он ведал пушкарским, хлебным, устюжской четверти (то есть металлургическим) приказами, он был фактическим правителем княжества Смоленского, через него проходило множество налогов, сборов и податей. В народе ходили совершенно фантастические слухи о его богатствах. Говорили, что роскошный дворец Голицыных на Охотном ряду (на территории здания нынешней Государственной Думы РФ) покрыт изнутри «немецкими золочёными кожами, и каждая кожа по 150 рублёв» (а в то время рядовой стрелец получал жалованье в один рубль).
Ещё больше рассказывали о кортеже Голицына: ездил он в огромной карете, отделанной золотом и серебром, запряжённой шестью парами лошадей. Сопровождали князя до сотни стрельцов – дюжие молодцы в алых кафтанах с золотыми петлицами.
* * *
Тем не менее болезненный от рождения Фёдор Алексеевич, вопреки ожиданиям Голицына, так и не стал покорной марионеткой в его руках.
Более того, царь смог в короткий срок провести несколько жизненно важных для страны реформ – в частности, налоговую реформу. Была проведена общая перепись населения, введено подворное обложение прямыми налогами, что уменьшило независимость бояр, прежде плативших налоги в казну на «глазок».
В 1679 году царь взялся за реформу вооружённых сил – была создана группа князя Василия Голицына, получившая впоследствии название «приказ ратных дел». Эта группа занялась ликвидацией и преобразованием стрелецких полков.
Сегодня при слове «стрельцы» рисуется образ бородатых мужиков в красных тулупах, вооружённых тяжёлыми ружьями и большими топорами-бердышами, которые куда-то бредут строем.
Знамёна и форма стрелецких полков. «Заметки о России, сделанные Эриком Пальмквистом в 1674 году». Фото: общественное достояниеНа самом деле стрелецкое войско – это первая русская регулярная армия, созданная в середине XVI века при Иване Грозном в противовес боярским дружинам. Как правило, стрельцы, вооружённое огнестрельным ручным оружием (пищалями), были пехотными частями, хотя встречались и конные стрельцы, у которых вместо пищалей были короткие и лёгкие пистолеты.
Но не это главное. Ни пешие, ни конные стрельцы не были наёмниками или боярскими дружинниками. Это было личное царское войско, состоявшее из государевых служилых людей.
По своей структуре стрелецкие полки напоминали казачество: стрельцы селились слободами, определёнными территориальными образованиями. И все, кто жил на этой территории стрелецкой слободы, представляли собой вооружённую единицу – стрелецкий полк (или приказ, как говорили в то время). Звание стрельца было пожизненным и наследственным: стрелецкие сыновья и даже племянники тоже становились стрельцами, а чтобы из посадских мещан попасть в стрельцы, нужно было также иметь поручительство нескольких стрельцов, уже находившихся на службе. Как и казаки, стрельцы жили на полном самообеспечении, получая от государства деньги на покупку формы и вооружения.
Кстати, о форме стрельцов. Только солдаты («пищальники», как тогда их называли) 1-го Московского Егора Лутохина стрелецкого приказа, охранявшие Кремль, носили красные кафтаны. А вот стрельцы полка боярина Ивана Федоровича Полтева носили кафтаны из белого сукна. У стрельцов 9-го полка Петра Абрамовича Лопухина были тёмно-синие кафтаны с жёлтыми сапогами.
Но свои цветные кафтаны стрельцы надевали только в особые дни – во время главных церковных праздников и при проведении парадов в Кремле. А вот на войну или в караульную службу они ходили в обычных кафтанах чёрного или зелёного цветов.
И вот в ходе ревизии вскрылись факты громадных хищений денег в стрелецком приказе.
«Жонки и дети стрелецкие жалованье на прокорм не могут получить без выворота для дьяков и подьячих, – писали стрельцы, жалуясь, что царские чиновники требуют отката – «выворота» за социальные выплаты семьям военнослужащих. – Полковники государевы деньги, и кафтанные, и пушкарские, и знаменные, и прочие, берут себе, а мы полковое имущество сами покупаем и через то разоряемся без остатку». Были распространены жалобы и на самоуправство командиров: «И десятники, и урядники для своих прихотей бьют стрельцов кнутом и батогами».
Что примечательно, многие эти челобитные были поданы через главу Стрелецкого приказа, и многие из жалобщиков указывали на причастность князя Голицына к хищениям.
И царь распорядился начать масштабное расследование. Первым делом были арестованы несколько командиров московских полков. Царская резолюция гласила: «Семёна Грибоедова и прочих виновных стрелецких начальников сослать в Тотьму, и вотчины отнять, и из полковников отставить».
К сожалению, этот указ был последним в жизни царя. Через несколько дней он умер – как говорили лекари, от острого приступа цинги, заболевания, вызванного нехваткой витамина С.
Картина К. В. Лебедева «Родственники у смертного одра Фёдора Алексеевича». Фото: общественное достояние* * *
Фёдор III Алексеевич скончался, не оставив потомства. Его супруга Агафья Семёновна в 1680 году умерла во время родов, следом за матерью умер и новорождённый царевич Илья Фёдорович.
Историк Татищев писал: «Его величество настолько опечалился, что несколько дней ни с кем говорить и брашна (еды – Авт.) употреблять не хотел. И хотя ближние его всеми мерами о увеселении его прилежали, но ничего учинить не могли, и его величество от такой печали вскоре заболел».
Полгода спустя царь вновь решил жениться, выбрав себе в невесты Марфу Матвеевну Апраксину, но через два месяца после свадьбы государь скоропостижно скончался в Москве.
В день его смерти на российский престол был возведён 10-летний царевич Пётр, сын Натальи Нарышкиной.
Решающую роль в этой интриге сыграл не только князь Василий Голицын, перешедший от Милославских к Нарышкиным (полковник Семён Грибоедов и прочие офицеры были тут же выпущены из тюрьмы), но и патриарх Иоаким – в миру Иван Савёлов, происходивший из древнего рода можайских дворян Савёловых. В юности он поступил на службу в Московский рейтарский полк голландского полковника Исаака ван Бокховена, который было своего рода учебным центром для русских офицеров армии «нового строя». Вскоре Ивану был присвоен чин капитана. Он принимал участие в войне против Польши, сблизился с полковником Артамоном Матвеевым.
Патриарх Иоаким. Фото: общественное достояниеИменно Матвеев много лет спустя, когда Иоанн после трагической смерти жены и детей решил принять монашество, способствовал его назначению архимандритом Чудова монастыря в Кремле, затем избранию в митрополиты Новгородские.
И теперь митрополит Иоаким возвращал старому боевому товарищу долг.
Вскоре в Москву вернулся опальный Артамон Матвеев, а вместе с ним – отец царицы Натальи Нарышкиной Кирилл Нарышкин и его брат Иван (про них говорили, что они составляли будто бы заговор на жизнь царя, и царь Фёдор отправил их в ссылку).
* * *
Но Милославские считали, что царский трон по закону должен был отойти не Петру, но старшему брату – 16-летнему Иоанну Алексеевичу, сыну Марии Милославской.
Правда, об Иване Алексеевиче говорили, будто бы он был слабоумен, но, возможно, все эти слухи были просто клеветой Нарышкиных. Василий Никитич Татищев, который появился на свет лишь спустя четыре года после описываемых событий, писал о царевиче как «о человеке ума довольного» – дескать, находясь в самом центре политических интриг, Иван Алексеевич не проявлял интереса к государственной деятельности.
Впрочем, пассивностью отличались и другие дети Милославской. Сёстры – Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Мария – просто сидели в тереме и ждали своей участи.
Иоанн Алексеевич. Фото: Государственный ЭрмитажВернее, ждали все, кроме деятельной 25-летней Софьи. Она вошла в союз с известным военачальником Иваном Хованским, который и взялся свергнуть Нарышкиных.
Иван Андреевич был отпрыском очень знатной семьи: его прадед был дворецким великого князя Владимира Старицкого, затем опричником Грозного.
Дед – Иван Андреевич Большой – был одним их вождей Второго народного ополчения, а его брат Никита был зятем князя Дмитрия Пожарского. Отец был воеводой в Астрахани, Тобольске и Нижнем Новгороде, но сам Иван Андреевич, несмотря на ряд ответственных постов в войсках (он был командиром Новгородского полка и наместником в Вятке), завоевал прозвище «Тараруй», то есть, выражаясь современным языком, «Балабол».
И царевне Софье он пообещал не только достать царскую корону, но и небо в алмазах.
* * *
Собственно, противостояние Нарышкиных и Милославских началось уже в день похорон Фёдора Алексеевича.
Автор анонимной хроники бунта писал: «Хотя не в обычае было, чтобы родственницы царя, в особенности девицы, сестры царские (лица которых не видит ни один живой мужчина), присутствовали на похоронах, тем не менее одна из сестер Феодора, Софья, настояла на том, чтобы идти непременно в церковь за телом своего брата; и как ни отговаривали ее от этого небывалого поступка, никакими мерами нельзя было убедить ее отказаться от своего намерения. И она пошла-таки в церковь с великими воплями и рыданиями, от чего не могли удержать ее несколько десятков монахинь, укрывших ее. На этот шум сбегались со всех сторон люди, как на какое-либо зрелище; и толпа все увеличивалась, тем более, что обряд погребения у них продолжается долго».
Царь Пётр не достоял до конца его и ушёл из церкви раньше, побуждаемый к этому своей матерью и дядями Нарышкиными. За ним вышли почти все бояре. Этот поступок изумил и духовенство, и простой народ...
Видя, что царь Пётр и бояре ушли не попрощавшись, царевна Софья осталась слушать отпевание до конца с великим плачем.
Софья Алексеевна. Фото: Государственный ЭрмитажОстальные сёстры её в скорби лежали в это время больные в своих покоях. Узнав, что царь Пётр ушёл из церкви до последнего прощания, они воспылали гневом и велели передать ему через монахинь, что, вероятно, он не брат его и не был им: разве не был последний ласковым царём для него, что он не пожелал проститься с ним и дождаться конца отпевания? На это мать Петра отвечала, что Пётр ещё малый ребёнок, он долго оставался не евши, ослабел и принуждён был уйти.
Иван Нарышкин добавил со своей стороны:
– Что толку было в его присутствии? Кто умер, пусть себе лежит, а царь не умер, но жив!
...Между тем царевна Софья, возвращаясь с похорон и считая себе за бесчестие и оскорбление со стороны Петра и Артемона их поступок, громко кричала толпе: «Смотрите, люди, как внезапно брат наш Феодор лишён жизни отравой врагами-недоброжелателями! Умилосердитесь над нами, сиротами, не имеющими ни батюшки, на матушки, ни братца-царя! Иван, наш старший брат, не избран на царство... Если мы провинились в чём-нибудь пред вами или боярами, отпустите нас живыми в чужую землю, к христианским царям». Слыша это, люди сильно волновались, не зная причины.
На следующий день после похорон Москва отметила Пасху. Всю неделю шли пасхальные гуляния: москвичи напивались вусмерть дармовым вином, по всему городу шли братания, как будто горожане что-то предчувствовали.
А ещё через неделю Москву потряс военный переворот.
Продолжение следует
