Фото: АГН "Москва"
Она не народная, она моя
– «Народная музыка» – очень популярный термин, но что он значит на самом деле? И как вы его понимаете?
– Для многих людей народная музыка – это только жанр в огромном многообразии музыкальных жанров, предлагаемых на рынке. Но это не так! Это суть народа и даже суть конкретного человека, который поёт её. «Народная» – это только абстрактное научное понятие, а на самом деле она не народная, она моя. Любимая песня моей жены, моей дочери. Это музыка, которая передается не абстрактно «от народа к народу», а от конкретных людей – к конкретным людям. От старших – к младшим. У этих песен очень личный характер. Это то, что относится лично ко мне.
– Если Россия – многонациональная страна, то как определить, какая музыка – русская народная?
– Ну, это несложно. Традиционная культура имеет свои маркеры: географию распространения, диалекты, стилевые особенности. Русская культура в масштабах страны, конечно, существует. С другой стороны, существует и не совсем дальновидная политика: поддерживать разные национальные культуры в России, но не русскую культуру. Русский народ одновременно является образующим в Российской Федерации, и одновременно постоянно замалчивается и находится в тени. Сейчас проводится, например, много фестивалей и мероприятий, посвящённых разным народам в составе России, но гораздо реже можно услышать о фестивалях русской культуры.
Сергей Старостин. Фото: Александр Казаков/Коммерсантъ– Почему в XXI веке общество оказалось так заинтересовано в фольклорной музыке?
– Ну, всё общество в целом никогда не может быть заинтересовано одной темой. Внутри него есть группы, сообщества, разные по интересам, убеждениям и вере. В России есть активное сообщество ценителей народной культуры – тех, кто ведёт проекты в этой сфере, делает мероприятия. И в этом сообществе этот интерес к народной музыке стабильно присутствует.
– А когда этот интерес появился? И почему?
– Это началось примерно 50–60 лет назад как попытка поворота к своим корням после долгого периода отрицания и подмены культур – традиционной национальной культуры на советскую. Он начался с интереса к деятельности ансамбля Покровского, потом заговорили о том, что делают немногочисленные фольклористы-собиратели. Стали пытаться актуализировать найденные песни. Начали образовываться коллективы народной музыки. Так родилось мощное фольклорное движение, которое сейчас охватывает все регионы России.
Этот процесс не новый, он во многих странах существует, но идёт везде по-разному. Какие-то страны могут похвастать своими корнями, а какие-то не могут. Например, в Германии почти не сохранилось народных музыкальных форм, кроме танцевальных и обрядовых. Что-то есть, но не настолько богато это наследие, как в России.
– То есть, несмотря на исчезновение традиционной культуры в советское время, Россия богата народной музыкой по сравнению с другими странами?
– Да, фольклористы потрудились. Среди них были выдающиеся люди, которые знали методы и находили фольклорный материал по незаметным следам, по приметам, как геологи. Когда мы ездили в экспедиции, этот материал был у людей уже в пассивной зоне памяти, то есть они помнили эти песни, но не пели их, не жили с ними. Их заменили советские песни и шлягеры с радио.
Раскрыть душу песни
– Как вы считаете, народную музыку нужно сохранять без изменений, или её можно творчески интерпретировать для современного слушателя?
– Не думаю, что это такой уж жёсткий дуализм, скорее на этой шкале есть много градаций. Разные музыканты находятся в разной степени родства с народной культурой: есть уровень первого родства, когда наследуют по прямой линии, потом второго, третьего и так далее. Есть люди, которые прошли через экспедиции и общение с носителями этой музыки – у них одно отношение к этой проблеме. Есть другие – те, кто знает о традиционном пении, но не наблюдал его в реальных, бытовых условиях. А есть коллеги, которые никогда не были в экспедициях, но им симпатична народная музыка. Они ищут пути, стараются своими методами совладать с материалом.
Тут ещё вот что важно: мы не можем сохранить эту музыку, как бы ни старались. Можем повторить только форму, но не содержание этой музыки. Потому что мы не те люди, которые её поют, мы не работаем на селе, мы не включены в культуру труда и сельский образ жизни. А музыка связана с образом жизни: и физически, потому что труд влияет на тело, а тело – на звучание голоса, и на уровне диалекта, который отражает жизнь.
Экспериментов с народной музыкой сейчас целый океан. Важно, что автор видит в народной музыке – смысл или просто интересную форму. Есть очень примитивный уровень: когда музыкант знает напев песни, знает слова, подкладывает под этот напев бит, делает поп-аранжировку. Но есть музыканты, которые стремятся раскрыть душу песни, её смысл, драматургию вскрыть, поработать с интонациями. Они не используют песню, а общаются с ней, опираются на неё.
Разрыв поколений и ренессанс фолк-музыки
– Где искать актуальную народную музыку человеку, который интересуется этой темой?
Фото: АГН "Москва"– Прежде всего покопаться в сообществах: в ВК, Телеграме. Там довольно много информации об исполнителях, фестивалях. Есть ссылки на коллективы, записи.
Ещё есть хороший сайт Культура.рф, там множество информации по фольклорному наследию. Интереснее всего, конечно, слушать аутентичные записи, но это непросто для неподготовленного слушателя – взять серию этнографических пластинок и прослушать.
Можно слушать современные коллективы, сохраняющие этнографическую манеру исполнения. Мне кажется, наиболее аутентично выглядят те, которые прямо сейчас живут на селе и поют так, как чувствуют. Это точно лучше, чем стараться искусственно скопировать первоисточник. Но я всё же рекомендую в первую очередь слушать аутентичные записи.
– А почему так сложно неподготовленному человеку слушать аутентичную народную музыку?
– Когда музыка уходит из обихода, перестаёт звучать в жизни людей, озвучивать их обычные занятия, она теряет свою значимость. Мы перестаём чувствовать её необходимость. В СССР и России идеологами власти было сделано всё, чтобы этот процесс произошёл. В итоге произошёл разрыв поколений – тех, кто был готов делиться этой музыкой, и тех, кто не захотел её узнать. Этот разрыв произошёл уже очень давно – уже как минимум два поколения назад.
– Индустрия народной музыки в России существует?
– Именно индустрия пока не сложилась. Существует большое количество самых разных музыкальных инициатив и сообществ.
– А что нужно сделать, чтобы она сложилась?
– Хороший вопрос. Сейчас идёт работа над этим. Думаю, индустрия сложится, когда станет модно рассказывать о процессах в народной культуре и о людях, которые двигают эти процессы. Например, в Совете Федерации развивается инициатива школы этнической журналистики. Когда народная музыка станет популярной, тогда и индустрия сложится.
Мне вообще кажется, что на фоне последних событий поп-музыка будет уходить на второй план. Должно появиться что-то другое. Я верю в ренессанс народной музыки. Потому что молодёжных коллективов и инициатив в последние 5–10 лет – куча. Это молодые, хорошо образованные, мыслящие люди, которые ценят красоту. Да, этот процесс не повсеместный. Но вода камень точит.
– Как вам кажется, как печальные геополитические события этого года скажутся на сфере русской народной культуры?
– Я не знаю. Думаю, что люди, которые занимаются гуманитарным трудом, в том числе работают с народной культурой, должны главным образом заботиться о сохранении человечности – в себе и в других. В традиционном наследии масса гуманистических идей, посланий, признаний в любви. Сохранение этого наследия поможет нам сохранить человечность в этот сложный период. Расчеловечивание – это самое страшное, что может произойти с обществом.
Евгений Викки – музыкант-мультиинструменталист, организатор концертов и фестивалей, продюсер фолк-проектов “Белорыбица” и “Тесто”. Студентом он переписывал музыку в финских публичных библиотеках и занимался любительской этнографией. Сейчас работает в собственной студии.
Евгений Викки. Фото: vk.com/evikkiТихая фолк-революция
– Ты петербуржец, откуда интерес к народной музыке в таком максимально нефольклорном регионе?
– Я ходил на балалайку с 6 лет – наверное, тогда возник первый интерес. Потом с 15 до 20 лет учился в музыкальной школе на классической гитаре, но не закончил, потому что увлёкся фолком. Стало не до формального образования. Между 16 и 20 я учился играть на мандолине, самостоятельно осваивал скрипку, перкуссию и ирландскую вистлу (это такая флейта). Меня тянуло в фольклор, в натуральную и экологичную музыку. Она меня больше цепляла.
– В детстве слушал народную музыку?
– Да нет, разве что Жанну Бичевскую. Вообще, у нас не слишком меломанская семья: родители слушали по большей части рок, а в коллекцию попадало то, что можно было купить. В основном пластинки фирмы «Мелодия». Где-то проскакивали какие-то крупицы. По телевизору ничего такого не крутили, там были только Кадышева и ансамбль «Золотое кольцо», это вообще не привлекало. А Бичевская – это русское кантри, и это было мне близко. Я уже потом нашёл в нашей коллекции записи народных ансамблей, например белгородского, но в детстве они меня совершенно не интересовали.
– А когда произошла твоя встреча с фолк-музыкой?
– В 18 лет я в один поразительный день познакомился сразу с волынщиком, который играл кельтскую музыку, и с человеком, который занимался музыкой индейцев. И начал пробовать и то и другое. Влился в тусовку. Это был бурлящий котёл, где все играют всё и на всём, очень интересно.
Тогда было модно ездить в Финляндию, играть на улице. Я ездил автостопом в разные финские города и брал в библиотеках всю фольклорную музыку, которую только мог найти: от латиноамериканской до еврейской и молдавской. Переписывал на кассеты или диски, анализировал. Интернета не было, искать музыку было непросто, и ценность её от этого была выше, чем сейчас.
Параллельно я интересовался русской темой. Лет в 18–19 участвовал в шоу «Этно» – такие музыкальные спектакли с режиссурой, больше ориентированные на иностранную публику, но исследующие русскую музыку. А ещё ходил в хор «Дубинушка» – его создали люди, которые играли до этого ирландскую и кельтскую музыку.
«Дубинушка» стала поворотным моментом в нашей тихой фолк-революции, потому что на репетиции хора ходило много людей, там постоянно все общались. Из этого общения родились потом группа «Белорыбица», Reelroadъ, «Отава Ё», «Тесто» и другие коллективы, которые делают сейчас современную народную музыку. Именно с этих встреч я принёс свои первые кассеты с бабушками, там узнал про Сергея Старостина и вообще про всё, что происходило в музыке реально, а не по телевизору.
У каждой песни – своя цель
– Расскажи, а ты ездил в фольклорные экспедиции? Сам собирал музыку?
– Ездил, но непрофессионально. В 1990-е я записывал песни бабушек на малой родине мамы, в белорусской деревне. Ну а потом более серьёзно мы ездили уже в 2018–2019 годах с Катей Возжаевой, вокалисткой «Теста», она этномузыколог и профессионально занимается Архангельской и Вологодской областями.
– Ты потом использовал эти находки в своей музыке?
– Не знаю, насколько это уникальный и ценный материал, но три песни из тех, что я записал в Белоруссии, мы потом сделали с «Белорыбицей» и ещё одну с «Тестом». Наверное, важнее был не результат, а живое общение с теми, кто поёт, процесс передачи. Ещё мамы этих женщин ходили на поле с песнями – поэтому они могли рассказать, как это реально происходило. Нам сейчас сложно такое представить, и слушать народную музыку сложно.
– А почему сложно слушать народную музыку?
– Во-первых, потому что раньше музыкальная культура была совсем другой: эту музыку никто не слушал, её скорее воспроизводили как часть обрядов, способных повлиять на мир. У каждой песни была цель. Она создавалась, когда мышление людей было ещё магическим. Сейчас нам это очень сложно представить. Мы можем только пытаться более или менее успешно восстановить, реконструировать эти ситуации.
Другая проблема – то, что основная часть аутентичных записей народной музыки сделана в 1950–1970 годы и уже не в среде. Это записи пожилых людей, часто записи плохого качества. Мы никогда не услышим, как звучали эти молодые голоса в танце, в празднике, в хороводе, наполненные жизнью.
Фото: Киселев Сергей / АГН "Москва"Мы сейчас не в деревне
– Как можно модернизировать аутентичную русскую музыку, чтобы её лучше понимал современный горожанин? Какие пути для этого есть?
– Я считаю, что нужно делать так, как делают во всём мире – от Африки до Скандинавии: приводить традиционные мелодии в форму, которая будет близка и понятна современному слушателю. Но не академическими методами, потому что классическая музыка и по логике, и инструментально максимально далека от народной.
У песни есть характер, течение. Можно подобрать аккомпанемент, который будет поддерживать это течение, обрамлять его. Например, сделать лёгкую акустическую обработку – традиционными или современными инструментами. Потом добавить перкуссию. Взять то, что под рукой. Это очень в духе народной музыки.
Мы так работали в группе «Белорыбица»: использовали бузуки в сочетании с гуслями или гитару в открытом строе, которая звучит скорее как арфа и лучше гармонирует с характером музыки. Да, в деревне так никто не играл. Но мы сейчас и не в деревне. Зато так эту музыку приятно и легко слушать.
В «Тесте» у нас задача вообще другая, прямо противоположная: мы стремимся не аранжировать народную песню, а создать диалог между традиционной песней и современной музыкой. И это даёт большую свободу: позволяет увидеть, насколько близки по духу, к примеру, даб и обрядовая музыка, или как лад белгородской песни ложится на реггей-гармонию. Конечно, это не повторение фольклорной музыки, это наше собственное творчество.
– Что делать, чтобы развивать русскую фолк-музыку как индустрию?
– Я считаю, что должно измениться отношение к ней. Во-первых, важно оцифровывать и выкладывать источники, записи. Ведь продукт этнографических экспедиций – это плёнки. Они очень хрупкие и после 50 лет хранения начинают просто рассыпаться. Но энтузиастов-любителей к такой работе не допускают, а профессионалов-музыкологов в стране очень мало.
Во-вторых, нужно пересмотреть взгляды на аутентичность. В российской фолк-среде есть исследователи, которые изучают народную музыку и могут её воспроизводить. Они считают, что никакая модернизация не нужна, только сохранение. Будем петь как бабушки – этого достаточно. Но такая музыка не звучит понятно современному слушателю. Это как сорвать колос в поле и жевать – сложно, невкусно. Нужно как-то обработать этот колос, сделать из него булку. Культура ведь не есть нечто застывшее и неизменное. Культура – это то, что мы делаем прямо сейчас. И народная музыка – тоже. Она живёт и меняется. Фолк-революции в Европе не произошло бы, если бы музыканты стремились сохранять музыку неизменной. Наоборот, многие популярные фолк-группы сначала играли скорее фолк-рок с барабанами и только со временем нашли более аутентичное звучание, которое соответствует духу их народной музыки.
В-третьих, между исследователями и музыкантами должен быть диалог и взаимный обмен. Пока народную музыку играют только люди, которые этому учились, которые связаны с ней по работе – она остаётся объектом системы хранения наследия, а не живой культурой. Именно это в основном происходит с русской народной музыкой. Её очень мало производят внутри России и очень мало знают за её пределами: на заграничные мероприятия до сих пор ездит Надежда Бабкина. Ну теперь ещё Oligarkh. Но это не народная музыка, это китч.
Современная русская фольклорная музыка: где искать и кого слушать
Где искать:
«Мир Сибири» – фестиваль народной музыки, который проводится ежегодно в Красноярском крае
«Крутушка» – международный этнический фестиваль в Казани
«Духов День» – православный фестиваль народной культуры в честь праздника Пятидесятницы в Казани.
Что узнать:
Подкаст Полины Парфёновой «Здесь был фольклор» с участием Сергея Старостина
Программа Евгения Викки Этно-школа для Фолк-радио
Кого слушать:
